− Прости, − прошептала она. – Через секунду перестанет жечь. Я просто хочу убедиться, что ты в достаточно хорошем состоянии, чтобы выжить после прохода через Портключ.

Что-то в его голове лопнуло, словно пузырь, и он подавился воздухом. Первая мысль, которая к нему пришла, было то, что это неправильно, и нечестно, и абсолютно лицемерно, но он ничего не мог с этим поделать. Он знал, что был ранен слишком сильно, чтобы продолжать сражаться, но он не хотел уходить. Точнее, он не хотел покидать ее. Не здесь. Не во время происходящей битвы.

Он не хотел спускать с нее глаз, хотел находиться рядом с ней, и это была такая смешная задумка. Какую защиту он мог ей обеспечить в его нынешнем состоянии? И, в любом случае, она, кажется, была в порядке. Ей определенно было лучше, чем ему. Не считая небольшой царапины на подбородке, она казалась абсолютно невредимой.

Тем не менее, его нежелание идти срикошетило ему в мозг, словно заклинание Магической сигнализации*, и он каким-то образом умудрился приложить силы, чтобы дернуть руку вверх и схватить ее за запястье.

− Не…отправляй меня обратно, − сказал он отрывисто.

Гермиона нахмурилась в ответ.

− Сейчас не время для твоей гордости, Драко.

Дело было не в гордости; все было с точностью и до наоборот. Дело было в ней.

Он снова попытался заговорить, но ее быстрые руки уже закрепили Портключ на его шее до того, как слова смогли сорваться с его языка. Освободив свою руку от его руки, она еще раз нежно погладила его щеку, а затем активировала Портключ.

***

Драко в одиночестве сидел на кухне, взгромоздившись на свой привычный стул.

Он был зол; настолько зол, что на лбу блестел тонкий слой пота, а костяшки пальцев были белыми, как луна.

Он даже не был уверен, почему был зол, но вместе с тем это был наихудший вид злости, которую только можно чувствовать. Это был тот неустойчивый, пылкий вид гнева, который раздирал его бесконтрольно, словно лист, которого ветер гонит вниз по улице. Такой вид гнева, из-за которого слезы появляются на глазах, а тело дрожит. Такой вид гнева, который разрушает и уничтожает все и везде, причиняя всему вокруг боль.

Он не двигался, потому что не был уверен, что сможет держать свои действия под контролем и сдержанностью. Наимельчайшая вещь, например, муха, жужжащая ему на ухо, могла взбесить его, и он мог бы просто перебить всю посуду и стаканы в этой кухне. Этой кухне. Этой чертовой кухне. Ему правда стоило найти другое место для успокоения, после того как Грейнджер начала показываться здесь все эти месяцы назад. Тогда, наверное, он не сидел бы здесь сейчас, готовый взорваться. Готовый быть кулаками, пинаться, бить и ломать все или всех.

Кроме нее, по-видимому.

Потому что он мог слышать ее приближающиеся шаги; мог слышать робкие топ-топ-топ, раздающиеся в коридоре от ее ног, и он закрыл глаза. Первая вещь, которую он почувствовал, был позыв страха; словно детский напор нервозности, когда ты находишься слишком близко к предмету своего обожания или к кому-то, кого вы обидели. Его сердце затрепетало, и он выпрямил спину, становясь таким же окостенелым и прямым, как доска. Но затем, когда его пульс пришел в норму, он снова почувствовал злость. Не на нее. Вообще ни на что.

Когда дверь раскрылась, он задержал дыхание, наблюдая за тем, как она легкой походкой входит на кухню. Одетая в свободно-облегающие пижамные штаны и футболку, она выглядела так же, как и всегда, за исключением повязки, обернутой вокруг ее левой руки, и глубокого серого синяка на щеке.

Его гнев немного утих.

Ее волосы были убраны назад в конский хвост, и он вдруг осознал, что по какой-то причине уставился на ее обнаженную шею, остановившись взглядом на ее мышцах, когда она сглотнула. А затем он увидел ее глаза – глубокие, карие и грустные. Спокойно грустные, и внезапно он снова пришел в ярость. Абсолютно взбешенный. Вконец разъяренный.

Он даже не дал ей возможность присесть, перед тем как вскочил со своего стула.

− О чем ты, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, думала, Грейнджер? – крикнул он.

Гермиона вздрогнула и отступила на шаг назад, с беспокойством и осторожностью на лице.

− О чем ты говоришь…

− Ты знаешь, о чем я говорю! О Беллатрикс!

− Ты сердишься, потому что я спасла твою жизнь? – недоверчиво спросила Гермиона. – Вот почему ты зол?

Драко заколебался, стиснув зубы так сильно, что ему показалось, будто один сломался.

− Не в этом…

− Да как ты смеешь? – закричала она. В течение секунды ее щеки стали красными, а зрачки расширились настолько, что глаза казались черными. – Как ты, черт возьми, смеешь?! Я пришла сюда, чтобы проверить тебя и посмотреть, в порядке ли ты, а ты имеешь наглость кричать на меня? За то, что помогла тебе? Кем ты, черт возьми, себя возомнил?

− Черт, Грейнджер, я разозлился не потому, что ты спасла мне жизнь! Я не сумасшедший!

− Тогда в чем, блин, твоя проблема?

− Ты убила ее, черт возьми!

Гермиона захлопнула рот и уставилась взглядом в соседнюю стену.

− И что с этого? Ты убил Алекто. Ты убил четырнадцать людей…

− А ты никого не убила, − произнес он, на этот раз тише. – Или, по крайней мере, до вчерашнего дня.

− К чему конкретно ты клонишь? – спросила она, скрещивая руки на груди. – Насколько я помню, ты был в ужасе, когда я рассказала тебе о том, что никого не убивала…

− Я не был в ужасе.

− Нет, ты был! И теперь, когда я убила Беллатрикс, возможно, одну из самых злых людей, когда-либо существовавших, и спасла твою жизнь, ты все еще в ужасе!

− Нет, нет, − сказал он, рыкнув от разочарования. – Не в этом причина!

− Тогда в чем, черт возьми, причина? В этом нет никакого смысла!

− Ты не понимаешь!

Она нетерпеливо вздохнула и заорала:

− Ну, знаешь ли! Может быть, если бы ты попытался, черт возьми, объяснить мне…

− Я НЕ ХОЧУ ПОЯВЛЯТЬСЯ В ТВОИХ НОЧНЫХ КОШМАРАХ!

Шок, бабахнувший Гермиону в живот, был настолько сильным, что ее коленки задрожали, и она почувствовала, что глаза начали слезиться. Голос Драко был…настолько полон боли, что она правда не знала, что делать, кроме как глазеть на него, в то время как он глубоко дышал. Он замер в нерешительности и был сильно напряжен, так что у нее возникла мысль, что он мог бы разбиться, словно стакан; он выглядел взрывоопасным и ранимым одновременно.

− Я…что?

Проведя дрожащими пальцами по волосам, Драко вздохнул настолько тяжело, что Гермиона подумала, что его легкие, должно быть, заныли от боли.

− Это, черт возьми, будет преследовать тебя, Грейнджер, − пробормотал он. – Ночью, днем…это никогда тебя не покинет. И, по какой-то причине, твой разум всегда возвращается к первому убийству, и ты… − он остановился и начал изучать пол. – Ты знаешь, почему я убил своего отца.

Она нервно кивнула.

− Потому что он не помог твоей маме.

− Точно. Моя мать была причиной моего первого убийства, и каждый раз, когда я убиваю кого-то, независимо от обстоятельств, я вижу ее. Она неожиданно всплывает в голове. Она всегда здесь. Словно призрак.

− Я не понимаю, − прошептала Гермиона. – Зачем ты мне это рассказываешь?

− Потому что, если ты убила Беллатрикс из-за меня, тогда я твой призрак, − произнес он. – Теперь понимаешь? Я буду появляться в твоих кошмарах. Ты будешь думать обо мне, если или когда будешь снова кого-то убивать. Ты захочешь забыть об этом, а я постоянно буду у тебя в голове, и я, черт возьми, не хочу этого! Я не хочу, чтобы ты начала презирать меня!

− Я не презираю тебя. Я…я бы никогда…

− Каждый раз, как только ты на меня посмотришь, я буду напоминать тебе всю ту боль, что ты чувствовала, когда убивала Беллатрикс. Я буду напоминать тебе это каждый день. Каждый раз, когда ты будешь на меня смотреть, тебя будет тошнить.

− Я смотрю на тебя прямо сейчас, и все, что я чувствую, это… − голос Гермионы затих, и она закусила нижнюю губу. – Меня определенно сейчас не тошнит.

Драко цинично усмехнулся.