– Этого я никогда не знала! Даже не задумывалась об этом… Как интересно! Неужели, правда?

Эмиссар видел неподдельный интерес в ее глазах. Зеленые глаза сверкали, как и у него. Вот только если бы Бархуддин заглянул в ее мысли, он был бы здорово удивлен. Марина думала: «Ну и змеюшник. Чем участковые смотрят? Неужели не знают?». Он ругал неверных и вскользь высказал мысль, что плохо иметь в услужении лукавого гяура, но Маринка сделала вид, что не поняла, на что он намекает. Анвар ввел ее в комнатку для молений, когда там никого не было. Показал все. Вместе прочли несколько молитв на арабском. И снова Степанова «ломала комедию» с языком. Едва не плакала, жалуясь:

– Почему этот язык такой трудный в произношении? Как он называется?

Анвар чуть улыбнулся:

– Язык пророка, сестра. Это арабский.

Мулла с интересом разглядывал ее лицо, фигуру, волосы. Время от времени Марина видела, как его глаза начинают сверкать и подрагивают руки, лежащие на коленях. Она явно интересовала его, как женщина. Он заговорил о месте женщины в мусульманской семье, о многоженстве и внимательно наблюдал, как она к этому относится. Степанова «ничего не замечала», продолжая расспрашивать о Коране и исламе, о гаремах. Бархуддин объяснял. Потом сказал:

– Ты наша сестра по духу. Приходи завтра, я познакомлю тебя с другими мусульманами. Только хочу попросить, надень завтра платок, как подобает истинной мусульманке. – Марина кивнула. Напоследок эмиссар дал ей с собой несколько брошюрок в зелененьких обложках и посоветовал прочесть: – Здесь, сестра, ты найдешь ответы на многие вопросы. Мы ждем тебя завтра в одиннадцать.

Ее никто не провожал, и вниз она спускалась одна. За минуту успела в лифте написать записку. Вышла, как ни в чем не бывало. Жестом остановила хотевшего выйти полковника и сама открыла дверцу. В «Тойоте» видели ее задумчивое лицо. Забралась в салон и сказала:

– Эдуард, мне надо заехать в аптеку. Что-то у меня голова болит…

– Виктория Ахметовна, вы хотите на Кутузовском остановиться или в первую попавшуюся?

– Только не в первую попавшуюся! Сами знаете, сколько сейчас подделок, а там меня ни разу не обманывали. Женщины работают честно. Давайте на Кутузовский. – Словно невзначай, заметила газету и спросила: – Что в газете пишут?

Потянулась и взяла ее. Дернув Шергуна за рукав, оставила записку на сиденье впереди. Он прочел: «Мной, как женщиной, заинтересовался сам Бархуддин. Рассказывал о гареме. Делал легкие намеки. Завтра, уверена, будет еще более рьяная обработка. Что делать?». Полковник вздрогнул. Марина быстро проглядела газету и положила ее на место, на этот раз оставив на сиденье фотоаппарат-кольцо. Олег незаметно забрал его вместе с запиской.

Остановились напротив аптеки. На этот раз Шергун сам открыл дверцу и сопроводил «хозяйку» внутрь. Едва встали в очередь, в двери зашел седой старик, опиравшийся на палочку. В нем Степанова не без труда узнала самого Бредина. Гримеры в управлении постарались на славу. Он пристроился сзади, делая вид, что разглядывает лекарства. Шергун встал так, что бы закрыть обзор парням из «Тойоты». Марина не обернулась. Протянула руку назад и вложила в руку генерала комок. Он взамен положил ей точно такой же комок и еле слышно шепнул:

– Все слышали и записали. Техника отлично работает. Действуй по обстоятельствам.

Квартиру Гочияевых в Москве, вместе с мебелью, абхазцы продали через две недели после того, как заявили о ней в своих кругах. Купил ее один из чеченских бизнесменов, уроженец Грозного. Абхазцы и покупатель вчетвером приехали на дачу к Гочияевой, предварительно договорившись по мобильному телефону о встрече. Во главе был тот самый пожилой абхазец. Он назвался Назарий Гулиа. Чеченец с интересом разглядывал «вдову». Шофер открыл ворота гостям и проводил в дом, предупредив по дороге:

– Вы не упоминайте, пожалуйста, Рамзана Рустамовича. Виктория Ахметовна плачет, едва лишь вспомнит мужа. Бродит по дому, безделушки на полках переставляет по многу раз. Я уж не знаю, что делать. Пытался уговорить съездить к врачу-психологу, отказывается наотрез.

Гулиа обещал не вспоминать о Гочияеве. Он привез на дачу наличные вырученные деньги и отчет о проделанной работе в торговых фирмах. Долго объяснял Марине, как и что делал, сколько продано товара, на какую сумму закуплено, какой налог заплачен государству и теневым структурам. Объяснял он доходчиво и просто. Женщина так и сказала:

– Из вас вышел бы прекрасный учитель по экономике. Даже я, ничего не понимающая в торговле, поняла. Спасибо вам, Назарий. Я хотела бы попросить, не могли бы вы возглавить дело моего мужа? Я верю вам и готова подписать все бумаги, если вы дадите согласие стать моим управляющим. Понимаете, я не готова стать бизнесменом.

Гулиа вздохнул, переглянулся с партнерами и согласился:

– Хорошо, Виктория Ахметовна. Я согласен. Сумел справиться со всем два месяца, сумею и дальше руководить. Подписывать пока ничего не будем. Вдруг вы придете в себя?

Прошло полтора месяца. Все это время Марина каждый день ездила в Чертаново к Анвару Бархуддину. Молилась в комнате наравне с мужчинами. Видела фанатизм в их глазах и сама притворялась такой же, как они. Яростно повторяла слова идеолога ваххабизма Аль Маудуди. Слушала записанные на пленку выступления бен Ладена и прочих исламистов. Проповеди Бархуддина с каждым днем становились все воинственнее и агрессивнее. Он призывал к войне против неверных. Каждая такая «лекция» записывалась в разведуправлении на пленку.

Анвар все пристальнее смотрел на Марину, как на женщину. Иногда он, словно в забывчивости, клал руку ей на плечо или брал за руку. Все чаще заговаривал о мусульманских свадебных обычаях. Она с интересом слушала и делала вид, что не понимает. Однажды эмиссар предложил Марине заняться… рукопашным боем. Он смотрел на нее с таким откровенным вожделением, что она внутренне содрогнулась и поняла, чем закончится «рукопашный бой». С трудом сдержала себя, ошеломленно посмотрела ему в глаза и спросила:

– А зачем драться?

Он облизнул яркие полные губы под густыми усами и твердо произнес:

– Свою веру надо уметь защищать!

– Я согласна. Хотя не уверена, что смогу причинить физическую боль.

Договорились, что на следующий день она приедет на квартиру исламистов в спортивном костюме. Исламисты давно перестали следить за Мариной, полагаясь на микрофоны, которыми были сплошь напиханы ее квартира и машина. Она села в машину, трясясь от ужаса. Внимательно взглянула на Шергуна в зеркало, словно впервые видела. Оценила брови вразлет и серо-голубые глаза, русые пышные волосы и твердо сжатые губы, скуластое лицо и вдруг успокоилась. Решение пришло.

Олег сразу заметил оба ее состояния и то, как она разглядывала его лицо. В сердце закралась тревога. Он внимательно взглянул ей в глаза через зеркало. Она что-то быстро написала на листочке и положила на сиденье записку. На бумаге твердым почерком стояло: «Чтоб избавиться от домоганий Бархуддина, вы станете моим любовником сегодня ночью». Он прочел, и машина завиляла по асфальту. Степанова вскрикнула:

– Эдуард! Этот тип едва не врезался в нас! Хвала Аллаху, ты все же успел уйти от удара. Останови машину! Мне страшно! Давай постоим на улице, пока я успокоюсь…

Голос дрожал от ужаса. Глаза у Шергуна стали круглыми. Он с изумлением уставился на женщину. Такой натуральной актерской игры он от сержанта не ожидал. Покорно свернул к обочине и встал. Вышел из машины, помог выбраться женщине. Отошли от машины подальше. Она тихо и быстро заговорила, глядя на окружающие дома и комкая в руках носовой платок:

– Выхода нет, Олег Маркович. Завтра он назначил рукопашный бой, но так смотрел! Ежу понятно, что произойдет в действительности. Вика Гочияева приняла все за чистую монету. Мне не по себе от того, что предлагаю, но если этот тип набросится, я не выдержу и испорчу все. Он мне омерзителен. Узнав, что мы провели вместе ночь, Бархуддин навряд ли станет приставать. Я знаю, что подставляю вас, но вам пора уходить со сцены. Он попытается вас убить в любом случае. Утром я спровоцирую скандал и вас прогоню. Я кое-что придумала. Олег Маркович, прошу вас, уходите на дно! Случись что с вами, и задание будет не выполнено. У этих сволочей всюду свои люди. Щупальца на всю Москву наложены.