— Решил не скучать по дороге? — Поинтересовался он, указывая на принесенную спутником водку.

— Думаю, надо бы вспрыснуть, — кивнул Рогов. — С градусом в башке жить веселее!

— Ох, Циркач, — покачал головой Куря. — Мутный ты какой-то. Строишь из себя фраера, а на деле…

— Ладно, — огрызнулся Виктор. — Обломись, оценщик! Сам-то?

— Чего это? — Нехорошо прищурился спутник.

— И нашим стелишь, и вашим…

— Ты чего гонишь, Циркач? Каким ещё вашим?

Теперь мужчины стояли лицом к лицу.

— Спиригайло, например, Семен Игнатьевич… Скажешь, незнаком?

Куря с облегчением усмехнулся и присел на край полки:

— Дурак… Спиригайло — мелкая сошка!

Потом с мстительным удовлетворением добавил:

— Но насрал он тебе, конечно, капитально.

«Вот те на! — Мысленно констатировал Рогов. — Связи со Спиригайло ты не боишься, значит Болотов с Булыжником были в курсе… А чего же тогда вскинулся так? На какого же дядю ты ещё пашешь?»

— Слушай, давай не будем! Дорога дальняя, успеем ещё погрызться. Выпьешь для кампании?

— Не буду, — сухо ответил Куря.

— Ну и как хочешь! — Обиженно махнул рукой Виктор. — А я, пожалуй, приму стопочку. Подай мне… Вон там, в сумке, внизу, закуска.

— Где еще?

— Да вон, у тебя под ногами.

— Где? — Возмутился Курьев и пробубнил, наклоняясь:

— Вообще оборзел…

Больше он ничего не успел сказать. Резко, почти без замаха Рогов ударил его бутылкой по темени.

— Вот так, земеля!

Тело Кури сползло под стол. Виктор пощупал пульс:

— Живой. Это хорошо… Поедешь ты теперь в Минск…

Приговаривая, Рогов закинул на матрас бездыханное тело:

— Покатайся немного, с тебя не убудет… А мне соглядатаи не нужны, я в другую сторону должен ехать.

Удивительно — бутылка осталась цела, лишь крутился в ней поднятый со дна сотрясением мутноватый, белесый осадок.

— Дрянь водка, — обиделся на проводника Виктор. — Самопал!

Он туго стянул спутника по рукам и ногам простынями, привязал его к полке и забил в рот импровизированный кляп:

— Спи спокойно, постарайся не храпеть… — Оставшегося времени едва хватило на то, чтобы прошариться по карманам Курьева, забрать «маляву», деньги и билеты.

Поезд уже клацнул суставами и плавно тронулся. Высунувшись из купе, Виктор убедился в отсутствии проводника, запер дверь трехгранным ключем-«специалкой» и стремглав побежал по коридору в дальний, нерабочий тамбур. Проскочив площадку, он отпихнул замершую с флажком проводницу соседнего вагона и выскочил наружу.

Скорость уже была приличная, и на ногах Рогов не удержался.

— Эй ты чего? — Скорее с удивлением, чем злобно высунулась из дверного проема чья-то физиономия. — Совсем, что ли?

— Все в порядке, — Ответил Виктор, поднимаясь с заплеванного асфальта. — Я просто не на тот поезд сел…

Ноздри Виктора вдыхали тяжелый, полузабытый запах лагерной котельной. Он поневоле щурился от гудящего пламени в топке, с трудом привыкая опять к завывающим трубам и угрожающему гудению паровых котлов.

Старик отошел от испорченного манометра:

— Если сомневаешься — убей.

Рогов кивнул. Он понимал, о чем идет речь: если сомневаешься в мысли убей саму мысль, если сомневаешься в желании — убей желание! В общем, если не уверен, что лед достаточно крепок, даже не пытайся перейти реку.

Старик был сухонький, невысокого росточка, в просаленной телогрейке. Лицо его казалось состоящим из тысяч и тысяч морщин, но глаза смотрели по-юношески открыто и живо. Вот только руки еще, узловатые, с потрескавшимися от труда и времени черными ногтями, выдают возраст…

— Пойдем!

Виктор вслед за хозяином прошел в закуток, где с трудом помещались продавленная кушетка и стол:

— Садись. Сейчас чифирнем…

На гвозде висела пахнущая неистребимой сыростью рванина.

— За что ты сидишь, дед?

— За то, что не убил.

Рогов пожал плечами:

— Не хочешь, не рассказывай.

Старик снял телогрейку и уселся на край стола:

— Я раньше жил в Советском. Есть такой поселок в Хабаровском крае, на берегу Маймакана. Глухомань, если судить по-вашему. Десяток домиков, контора леспромзага, а вокруг — тайга и болота. Вот, при конторе-то я и числился: смолу собирал, на охоту ходил… Километров за сто в сезон забирался, один. Траву сушил, ягоды, капканы ставил.

— Охотился?

— Да. Там зимовье было, добротное. Геологи ещё до войны из елей вековых срубили, в нем я и жил месяцами.

Старик поднялся, прошел к топке и кинул в огнедышащее чрево несколько лопат угля:

— Ты знаешь, почему медведь весной человеку опасен?

— Нет, — честно признался Виктор, и голова его в нынешней, купейной реальности даже чуть качнулась по подушке.

— Медведь ревет страшно, очнувшись от зимней спячки, потому что мучают его жестокие запоры. Ох, и маются бедолаги! Тужатся изо всех сил, рвут с корнями деревья, камни с обрыва швыряют… К тому же, весной в тайге голодно, растительность слабая, вот и выходит медведь на охоту — кровь ищет. Опасен в это время медведь для человека. Упаси Бог на пути ему попасться!

— А если с ружьем?

— Ни ружье, ни карабин… Заломает! Сидит в засаде тихо, не рыкнет, а выскочит — не убежишь.

Старик отер полотенцем запаренную шею:

— Я раз даже с рысью встречался, но та кошка — тварь хитрая, сама стороной обошла. А с волками зимой худо… Трутся поблизости, напасть не нападут, но напакостят. Собаки у меня тогда были две — Алдан и Ойра. Невесть что, помесь какая-то, но злые. А проку в них? От зимовья, конечно, волков отпугивали, не любит волк собачьего лая. Понимает, что хозяин близко. Но в тайге… Творили, что хотели! Даже капканы чистили.

Старик порылся под ветошью и вынул откуда-то пачку чая:

— Как-то примечаю — ушли волки, нет их. А чуть позже и собаки мои пропали. Поскулили, потерлись у порога — да сиганули в тайгу посреди белого дня: нос в одну сторону, сами в другую. Что за чертовщина? Потом выяснилось… Примерно через неделю вышел я с утра на лыжах. Да припозднился, решил путь сократить.

Голос старика утих, но потом зазвучал с новой силой:

— Там такое место есть, Тигровая падь называется. На картах не обозначено, однако таежники знают. А посредине — скала, Ерофеев Зуб.

— Какая? — Удивился Рогов.

— Ерофеев Зуб… Но не в этом дело. Я уже почти скалу обогнул, и вдруг смотрю — глазам не верю: он! Совсем рядом, руку протяни.

— Кто — он?

Старик молчал, замерев и словно не слыша.

— Кто? — Переспросил осторожно Виктор.

— Тигр.

— Да ты что! Тигр?

— Веришь, нет — я даже не испугался. Лишь стою вот так, и думаю: значит, это ты моих собачек сожрал… Гляжу на него, а он на меня. В упор, глаза в глаза! А они у него холодные, мудрые… царские глаза, понимаешь?

— Ну, и что? — Заторопил Виктор. — Убил ты его?

— Нет. Зачем? Да у меня и ружья в тот раз с собой не было… Одна палка еловая.

Рогов хмыкнул:

— И как же?

— Никак, — покачал головой старик. — Не тронул меня тигр. Он вообще сделал вид, что меня не заметил! Отвернулся и замер, пока я не ушел подальше…

Виктор принял из рук собеседника кружку с чифирем:

— Значит, разошлись, как в море корабли?

— Но не насовсем. Время от времени я чувствовал, что он рядом: следы видел, остатки добычи… Тигр никогда не убивал просто так! Он охотился, только когда был голоден. Охотился, чтобы выжить.

— А ты, старик?

— Не всегда. Но я старался… Вообще, однажды мне показалось, что этот зверь живет и думает так же, как я. Что мы с ним одной крови, братья по духу — понимаешь? Возвращаясь из редких отлучек в поселок, я знал, чувствовал — мой тигр не покинул меня, он здесь, ждет.

Старый зэк прервался и в свою очередь сделал глоток:

— На вторую зиму нашего знакомства я увидел, что зверь стоит у порога.

— Ну, теперь-то ты с ружьем был?

— Какая разница? Я впустил его в дом… Так и зажили — странно и нелепо существуя вместе.