Правды, о том, что творилось на передовой сейчас, я узнать никак не мог — цензура есть цензура. Вроде бы сообщений о том, что город вновь перешел к Альянсу, центральное информационное агентство не сообщало, были лишь скупые строчки об упорных боях и фотографии уничтоженной вражеской техники и солдат. Удалось ли Веберину соединиться с нашими войсками, или он еще воюет в окружении? Жив ли Левичев, как там мои десантники и танкисты? Нет ответа.
Было у меня в эти три свободных дня и еще одно занятие. Раз уж этот вопрос стал меня касаться самым насущным образом, я решил окончательно разобраться для себя, что же это за зверь такой — имперские народные общины. Первоначальное мнение о них, после того как меня чуть не охолопили, было самое негативное, но начав потихоньку вникать в этот вопрос, я понял что он гораздо сложнее, чем казался поначалу. Империя на поверку вышла довольно специфичным государством, с укладом, не вписывающимся в рамки единого унитарного государства или конфедерации. А так же классического капитализма или социализма, демократии или автократии. Все тут оказалось сложно и запутано. Или наоборот, просто и понятно, но не для меня. Имперцы строили для себя «справедливое русское государство» и их успехи на этом поприще порою обескураживали…
То, что правивший нами русский Император Роман Первый был не наследственным, а выборным правителем я и так знал. Но оказалось, что хотя и выбирали его пожизненно, как папу римского, но при случае вполне могли и снять. Главным органом исполнительной власти Империи был вовсе не Император со своей администрацией, а Совет Русских Проконсулов из пяти человек. В этом Совете Император владел двумя голосами, а каждый из проконсулов — одним, в случае равенства голосов «за» и «против» какого-либо решения, приоритет был у Императора. Так что если хотя бы четыре проконсула из пяти объединятся и затеют процедуру отречения Императора от должности, то они вполне смогут это сделать, так же как и дезавуировать любой императорский указ. А вот убрать проконсулов Император без согласия Совета Народных Общин не может! Этот Совет как раз таки выбирает проконсулов, а еще является главным законодательным органом Империи. Судебная власть существует тоже отдельно от Императора — и всего судов два. Общеимперский и общинный. Причем общеимперский — как правило, суд уголовный, разбирающий преступления крупной и средней тяжести или арбитражный суд для споров общин между собой и высшая инстанция для обжалования решений, а со всякой хозяйственной и административной мелочевкой разбираются общинные суды на местах. Не, обвиняемый гражданин, конечно, может не доверять общинному суду и подать ходатайство о разборе дела в имперский суд, но в этом случае, если он проиграет дело, накажут сильнее. И выпороть могут, и штраф влупить конский в пользу государства… А на местах община обычно к своим членам относится лояльно и можно обойтись на первый раз «строгим внушением»…
Но все это могло бы и ничего не значить. В конце-концов, мало ли было диктаторов, которые прибрали к рукам и формально независимый парламент, и суд, и всяческие госсоветы. Могло бы… если бы не хитрая система распределения бюджета и социальная политика. Дело в том, что у Императора собственно не было тех пряников, которыми он мог бы привлекать своих сторонников из числа бюрократии — денег и власти. Точнее они были, но в строго дозированном количестве, явно не достаточном, чтобы подмять под себя всех подряд.
Дело в том, что имперское государство само по себе не несло никакой или почти никакой социальной нагрузки, сбрасывая ее на уровень местного самоуправления. Пенсиями, здравоохранением, налогами, наполнением бюджетов городов и сел и прочей социалкой ведали народные общины. Соответственно и денег больше было у общин, чем у центра. Число имперских чиновников ограничивалось двадцатью тысячами, расширить штат было нельзя по закону. Еще шестьдесят тысяч мест выделялось на имперскую полицию, спецслужбы, научные кадры и прочие госслужбы. Все остальные проекты, включая содержание армии, и поддержка научной и космической программ, осуществлялись в форме отдельных общинно-государственных партнерств. Поэтому быть в Империи человеком без общины означало быть никем. Гражданство и заслуги перед страной сами по себе не давали права ни на пенсию, ни на медицину, ни на господдержку… если ты не находишься на госслужбе и не «человек императора», конечно. Но в число таковых еще надо попасть, узок был их круг. А вот община была для любого гражданина палочкой выручалочкой — она была законодательно обязана беспокоиться о своем члене. Найти ему работу, жилье, обеспечить и гарантировать его банковские счета и собственность, решать его проблемы, лечить, если он заболел. Взамен, понятно, и у гражданина были обязательства перед общиной, но подобной порядок здесь считали справедливым. Когда мне предлагали вступить в одну из влиятельнейших общин страны — Новгородскую, пусть и через холопство, да еще породнившись с людьми, которые имели в ней немалый вес, вроде Катиного деда, мне и в самом деле шли навстречу, вроде как безродного бродяжку принимали в семью. Во всяком случае, местные думали именно так.
Правда, сейчас шла война и, насколько я понимал, реальная власть стремительно утекала у общин, все больше собираясь в руках Ставки и Императора. На войне не до демократии и баланса интересов. Главнокомандующий должен быть один и у него должно быть достаточно власти, чтобы править железной рукой, это местные понимали. Но в любом случае, община играла в жизни любого имперского гражданина очень большую роль. Зря я тогда в сердцах сказал Катьке — «община обойдется», наплевать на общину было все равно, что наплевать на семью…
Ситников зашел к нам в палату лишь вечером четвертого дня. Поздоровался с ними, присел на предложенный стул и молча дождался, когда Катя поломает на блюдечко шоколадку и протянет ему стакан с горячим чаем. Я уже достаточно разбирался в местных обычаях чтобы понять — раз так, значит, он пришел как гость на «неформальный разговор», а стало быть, его хоть чем-нибудь, а угостить нужно. Но больше у нас в палате ничего и не было, питаться мы привыкли в ресторанном дворике.
— Ну что, дети мои, — сказал он, наконец, отхлебнув из стакана, звякнув ложечкой. — Рассказывайте, как вы дошли до жизни такой?
— В смысле? — переспросил я. — Откуда начинать рассказывать, Виталий Матвеевич? С детского сада?
— Юмор оценил, — кивнул легат. — Смешно. Можешь начинать с боя за мост через Враев. Спрашивать какого, млять, хрена, вы вообще полезли в Ломжинский десант, полагаю бесполезно?
— Все полезли и мы полезли. Как будто наше мнение кто-то сильно спрашивал, — буркнул я. — Запихнули приказом в левиплатформы и полетели…
— А у вас собственный язык есть? Можно же было объяснить, что вы числитесь в спецотделе?!
Я лишь молча пожал плечами.
— Ясно. Что с мостом? Твоя работа?! — наклонился ко мне поближе легат. — Он был взорван противником или нет?
— Был, — не стал я отпираться. — А потом…наверное я вышел на Дорогу. Очень уж я в тот момент злой был на «джонов». Мир вокруг стал серым, все замерло, а я понял, что могу все изменить. Не знаю как, трудно объяснить, но словно все вокруг стало пластичным, как бы игрушечным или во сне. А потом я просто взял и сделал так, чтобы мост снова был. Он и появился, а мне стало резко плохо, — добавил я.
— Примерно так я думал, — вздохнул особист. — Ты знаешь, что сейчас твой титр Д-антител в крови сейчас резко упал? Чуть ли не вполовину?
— Нет, — слегка растерялся я.
— Похоже, эти Д-антитела у вас в крови, что-то вроде апейрона у «эльфов», — сказал Ситников. — Топливо для волшебства, только пригодное для использования в нашем мире. И годится он не только на вакцины. Ладно, будем с этим работать, — задумчиво сказал легат.
— Виталий Матвеевич, а это вы нас из Ломжино вытащили? — спросил я, пользуясь паузой.
— Я, кто же еще, — ответил особист. А потом вдруг встал и вытащил из небольшого дипломата две маленьких черно-синих коробочки, два листа с печатями и разноцветным шрифтом и новое удостоверение офицера. — Впрочем, потом все обсудим, у меня к вам есть более приятное дело. Держите награды, бойцы. Декурион Матвеева!
