– Ну, назвать противника сейчас любой может. Давай ещё по одной! – Михаил плеснул коньяка в рюмки, и друзья выпили.

– При таком раскладе, оставляя за спиной военную силу, во главе которой не преданный ему лично человек, Верховный не сможет удержать в Наркомате обороны неограниченную власть. Или ты сомневаешься, что он жаждет диктатуры? – Дмитрий уставился на Михаила.

– Нет, не сомневаюсь, – без раздумий ответил тот. – У него она уже есть.

– Товарищи офицеры! – вмешалась в беседу мужчин Даша. – Вы так проговорите весь Новый год!

– Ну уж нет! – неестественно задорно прокричал Дмитрий. – Давайте сверим часы! По моим – ещё десять минут осталось. Женщины, несите закуску!

– Ура! Ура-а-а! – кричали все четверо, перекрывая звон бокалов. – Новый год пришёл! Пусть он будет лучше и счастливее прежнего, пусть принесёт нам удачу!

– Хочу ещё шампанского! – воскликнула Даша.

Михаил наполнил бокалы женщин пузырящимся напитком, а себе и Гагарину налил ещё коньяка.

– За храбрых и мужественных мужчин, защищающих нас от многочисленных врагов, таящихся за каждым углом! – провозгласила тост Даша.

Повисла неловкая пауза. И хотя все были уже в изрядном подпитии, уловили явную двусмысленность в её словах.

Почувствовав напряжённость, Даша добавила:

– За вас, наши дорогие! За мужчин – до дна!

Только после этого все выпили. Потом снова танцевали и снова пили. Женщины принялись судачить о детях. Даша наклонила голову к Марии и что-то зашептала.

– Представляешь, Маша, ей уже девятнадцать, а она ещё ни с кем… – краем уха уловил Михаил.

Почувствовав взгляд мужа, Даша подняла голову и встретилась с ним глазами. Он слегка улыбнулся.

– Пойдём, Маша, на кухню, а то тут мужики слишком любопытные до женских разговоров! – подмигнула она подруге.

Когда женщины удалились на кухню, мужчины опрокинули по очередной рюмке и продолжили былую тему.

– Скажи, друг, – Михаил придвинулся ближе к Дмитрию, – вот эти вещи, которые ты мне озвучил, это факты или твои предположения?

– Неужели ты всерьёз думаешь, что кто-то официально доложил мне обстановку? Хотел бы я увидеть этого смельчака! Никому, Мишель, неохота умирать в лубянских застенках… Все предполагаемые действия по этому делу находятся в голове у одного человека… Мы можем только анализировать то, что уже сделано и что ещё предстоит. Давай по новой раскинем карты. Политическая оппозиция практически уничтожена, так? Кулацкие массы, на которые могли бы рассчитывать силы, выступающие за смену режима, выселены или расстреляны. Правильно? Создан мощный репрессивный аппарат – НКВД. Правда, прежнего руководителя сняли, возможно, как козла отпущения за фальсификацию дел. Новый – Ежов – землю готов зубами грызть.

– Что будет делать в этих условиях Михаил Николаевич?

– Во-первых, политических противников или, так скажем, несогласных осталось ещё много, правда, поменьше рангом. Во-вторых, любых подозрительных тоже неплохо бы ликвидировать. Тухачевский и дальше будет не соглашаться со многими решениями Ворошилова, а значит, противоречить Верховному. Не думаю, что дело дойдёт до какого-то военного заговора, которого так боится хозяин страны. Однако оставлять такого человека в живых было бы с его стороны крайне неосмотрительно. Заодно можно порешить и всех командиров Гражданской войны, не преданных ему лично.

– Но ведь это всё руководство армии!? – воскликнул Михаил. – Это невозможно!

Гагарин не ответил на вопрос.

– Теперь перейдём к нам, – продолжил он. – Я – отрезанный ломоть, инвалид в отставке, больной. Больших высот по службе не достиг, веду себя осторожно, на меня дело не состряпаешь. А ты – рыба привлекательная. Гвардейский офицер царской армии, кавалергард… Да ещё и князь! Думаю, они не забыли и то, что во время Великой войны ты приютил у себя пленного немецкого офицера.

– Австрийского.

– Это неважно. И выдал за него свою сестру.

– Сама вышла – с её-то характером!

– Ещё раз повторю, неважно. В Гражданскую ты командовал дивизией, но проштрафился – отпустил пленного белогвардейского офицера, сидел. Много лет хорошо знаком с Тухачевским, вы в прекрасных дружеских отношениях, что может подтвердить достаточное количество людей. Был в командировке в Германии, где имел конспиративную встречу с сестрой и немецким зятем, с которым все эти годы поддерживал связь.

– Какая глупость!

– Поверь мне, это реально. Сейчас идёт подготовка, а методы уже опробованы. Ягода начал, а Ежов продолжил, он хороший ученик. Удар будет внезапным и сильным, чтобы руководители не успели подготовить войска.

– Но есть же партия, ЦК, в конце концов!

– Это всё карманные игрушки Верховного. Демократические принципы в партии давно изжиты, ты это должен понимать не хуже меня. Есть только начальники и подчинённые, как в армии. Они давно уже выполняют всё, что он приказывает, без лишних раздумий. Все эти заседания и съезды создают лишь видимость коллективного решения для доверчивого населения.

Михаил замолчал, опустив голову. Всё услышанное было для него неприятным откровением, хотя о многом он догадывался сам, многое видел. Видел, но пытался отогнать от себя страшащие его жуткие мысли. И всё равно не мог поверить, это не укладывалось у него в голове.

– Дай мне пять минут, чтобы всё осмыслить… Боже, ведь эти люди боролись и умирали за революцию!

– Помнишь, кто в Пажеском корпусе преподавал вам историю?

– Кажется, полковник Кордовский. Но при чём здесь история?

– Французская революция, на которую так похожа наша социалистическая, дала много наглядных примеров развития событий. Но эти уроки не пошли нам впрок. В 1794 году якобинцы издали ряд декретов, положивших начало «великому террору», направленному против всех так называемых «врагов народа», против тех, кто, как они утверждали, «содействовал врагам Франции» и пытался «нарушить чистоту и силу революционных принципов». Жертвой репрессий становились как дворяне-роялисты, так и сами мятежники, которые по тем или иным причинам подпали под категорию «народных врагов». Когда казнили Дантона, который выступал против жестокостей и крайностей революционного преследования, он бросил палачам фразу о том, что «революция пожирает своих детей». Наши революционеры об этом, конечно, не подумали.

Михаил углубился в размышления. Когда-то и от кого-то он уже слышал эти слова… Перед глазами возник пыльный кубанский хутор и вечерний разговор с поручиком Кочубеем. Почти слово в слово… С тех пор минуло пятнадцать лет, и получается, что рядовой офицер в победный год Гражданской войны смог предвидеть то, о чём сейчас рассказывал ему Гагарин. Но если два непохожих человека, находящихся в разных ситуациях, с промежутком в полтора десятка лет утверждают одно и то же, не является ли это доказательством истинности их суждений?..

Пауза затянулась, Гагарин не прерывал её, понимая, что другу надо осмыслить и принять то, что он высказал.

– Считаешь, в нашей стране может повториться та же история?

– Ха, «повториться»! Уже повторяется.

– Но наши не допустят такого масштаба…

– Поверь, у нас будет ещё хуже, потому что тоталитарный режим уже сжал общество своими железными тисками и диктатор ни перед чем не остановится, чтобы абсолютизировать свою власть.

– Ты просто ошарашил меня, Дима… Что же нам делать?

– Только одно – исчезнуть. Временно, конечно.

– Как это «исчезнуть»? Куда?! Я же не могу бежать за границу или спрятаться в тайге… Да и зачем? Позор ляжет на мою семью…

– Увы! Позор и так ляжет на всех. Заплечных дел мастера постараются на славу. У меня есть к тебе предложение. В Испании идёт война, куда отправляют советских командиров в качестве консультантов, там же воюет часть наших войск. Попросись, пока ещё есть возможность…

– Мишель! – донёсся из кухни голос Даши. – Пора спать, уже два часа ночи. Анюта, наверное, не придёт. Маша нам постелет в комнате, где спит Мишенька.

– Хорошо, – согласился Михаил, только сейчас почувствовавший, как сильно у него разболелась голова от количества выпитого и столь неприятного разговора. – Иду!