Кафе «Авангард», наверное, было единственным в своем роде заведением, целью которого было привлечь малобюджетных клиентов. Да и кафешкой его можно было назвать с огромной натяжкой. Зарешетчатое маленькое оконце в зеленой стене дома, черная, неаккуратно покрашенная дверь; за мутноватым стеклом виднелись три-четыре стула, стойка с разливным пивом и куча пакетов сухариков на стенах.

На тротуаре рядом располагалось «чудо авангарда»: четыре покрашенные в черный цвет и перевернутые металлические бочки, типа столы. И три пластиковых ящика, которые, по всей видимости, должны обозначать стулья. Кто и как разрешил открыть здесь этот бомжеприют, оставалось догадываться. В итоге в центре Москвы, в десяти метрах от Садового кольца, образовалось уютное местечко! Прямо на заднем дворе старого шестиэтажного здания.

Местные старожилы поговаривали, что это бывший доходный дом. Единственный в Москве, построенный крестьянином Зуевым, что ли, в 1915 году, что подтверждалось огромными цифрами на облупившемся фронтоне. Вот те на! Крестьяне раньше, оказывается, дома строили! Тут же шумело Садовое кольцо, как раз в том месте, где машины ныряли в тоннель под Таганскую площадь.

И вот в этом оазисе спокойствия какие-то молодые бизнесмены и решили открыть этот то ли притон, то ли трактир, непонятно. В любом случае, посетителей было немного, и все – свои. Дешевое пиво, одноразовые стаканы…

Сейчас, по причине всеобщего хаоса самоизоляции, заведение было закрыто, но еще виднелась криво выведенная мелом надпись на черной доске: «Третье пиво – бесплатно!»

Неумело скопированный стиль европейского паба и дешевая выпивка, наверное, могли привлечь лишь «манагеров среднего звена» из ближайших офисов, которым было приятно пожаловаться друг другу на жизнь.

Как в том анекдоте, где мужики сидят, пьют, и каждый говорит: «А у меня в жизни такая жопа!»

Все купленное богатство Степаныча перекочевало на одну из бочек. Кепа заботлитво открыл баночку с паштетом. Вынув из недр своего одеяния, наверное, трехлетнюю одноразовую вилку, воткнул ее в серокоричневую массу, названную «паштет гусиный печеночный».

Вскрыл чипсы, из щели между стеной и доской объявлений достал одноразовую пластиковую тарелку (запасливые, блин!) и ссыпал на нее содержимое пакетика.

– Пальцами не жрать, подковыривайте чипсиной, и – в рот! Мы – культурные люди!

Разномастные стаканчики были у всех припрятаны в полах одежды. Серый разлил чекушку в три стакана, немного оставил в бутылочке и протянул Степанычу.

– Ладно, будем! – крякнул Серый, подняв стаканчик. Потом резко повернулся к Виталию и быстро, негромко, но зло, произнес: – Про бабки забудь. Нет их уже для тебя, всё! И не делай мне мозг, понял?

И выпил. Как будто его слова должны были стать окончательным решением.

Кепа прохрипел: «Эх, бодяжена водочка, если б не халява, не стал бы употреблять».

– Как звать-то? – спросил Серый, утеревшись рукавом.

– Виталий Степанович, – смутился Степаныч. Он никогда не любил имя Виталий, оно казалось ему детским и каким-то слюнявым. – Степаныч! – тверже произнес он.

Кепа пузатой, похожей на маленькую сосиску, чипсиной залез в банку с паштетом, покрутил там, зачерпнул серую массу и сотворил что-то вроде маленького эскимо. Забросил в рот и зажевывая, заржал:

– Привет, Виталик! С прибытием в столицу нашей Родины! – Крошки из его рта полетели на штаны Степаныча. Тот невольно поморщился.

– Ну, рассказывай, – усмехнулся Серый.

И он рассказал. Все-все! Наверное, уже давно ему хотелось кому-то высказаться, поделиться всей горечью и безысходностью. Но никогда он не думал, что первыми и самыми благодарными слушателями станут трое московских бомжей.

Слушали тихо и внимательно. Кепа порой вставлял: «Ну ты лоша-а-ара!» Или: «А вот это ты зря сделал!» Старик лишь криво усмехался и молчал. Серый, казалось, не слушал его, задумчиво глядя куда то в сторону Москвы-реки. Очевидно, история была им не в новинку, у каждого были свои скелеты в шкафу… И все они сейчас как бы прогоняли ситуацию через себя и думали, как бы поступили они.

– Да, мужик, ты попал! – в конце рассказа произнес Серый. – Что делать будешь?

– Не знаю. Домой, наверное.

– Нет у тебя дома, зайка! – засмеялся было Кепа, но старик толкнул его локтем, мол, успокойся.

– Пару дней можешь с нами покантоваться, а потом двигай к себе. Нас и так многовато будет, – подытожил Серый и привстал. – Ну что, шифтеры, тронулись? Темнеет уже, можно на базу!

Он оглянулся на старика:

– Скока бабла поднял?

– Да какое там! Все сидят как прикованные, даже в машинах в масках. Дурачки!

– Штукарь возьми, метнись, отдай, кому надо, а то завтра хрен постоим здесь!

Старик исчез. Все стали подниматься с ящиков, прихватывая с собой нехитрые пожитки. Степанычевы покупки были отобраны, съедены и выпиты. Дед вернулся всего через пару минут, и они тронулись.

Шли вдоль эстакады, щурясь от сильного ветра и поглядывая на редкий поток машин, который, как чудо-юдо, с одной стороны глотал, с другой выплевывал Таганский тоннель. Вечерело… Потом они, казалось, долго брели вдоль одинаковых высоких фасадов зданий из красного кирпича.

«Улица Гончарная, – прочитал Степаныч. – Красивое название!»

Дома в районе Таганки строились добротно. Большие зеленые дворы, громадные арки на входе с гипсовыми львами. И тогда и сейчас жили в них люди в основном непростые: художники, архитекторы, научные работники. Сколько уже лет прошло, а до сих пор по всему периметру домов то там, то здесь виднелись мраморные таблички, раньше их называли Доски почета. Потемневшие золотые буквы оповещали прохожих, что «здесь жил и работал… кто-то там в СССР».

Степаныч глазел по сторонам и невольно обращал внимание на эти «показатели былых заслуг», встроенные в архитектуру.

«Н-да, наверное, правильно было таким образом поощрять людей за их труд», – подумал он. Если уж денег все получали тогда одинаково мало, надо ж было как-то выделить людей значимых. А с другой стороны, он сам просидел перед осциллографом с паяльником больше двадцати лет, может, и он что значимое сделал? Да взять хотя бы тот разработанный им прибор. Мог бы, наверное, за него и здесь комнатку получить.

Интересное слово ПОЛУЧИТЬ! Ведь как оно было раньше, при СССР? Работай, и все придет в свое время! С одной стороны, было здорово. Когда ты заканчивал школу, ты уже примерно мог планировать свою жизнь на ближайшие, по крайней мере, лет десять. Если все по плану: школа-институт-пионер-комсомолец-член партии. «Октябренка забыл», – усмехнулся наш герой.

В институт Степаныч не попал. Жаль. Заветная мечта учиться в городе электронщиков, Зеленограде, всегда манила его. Даже учась в школе, он просто приезжал иногда в этот милый маленький город, где все было другое! Не было ни захолустья провинции, ни шума мегаполиса! Все были вежливы и учтивы, даже еще в те времена улицы переходили только по «переходу». А машины пропускали пешеходов.

Таинственный город-спутник! Большинство взрослого населения в нем работало на всяких там «электронных» предприятиях и научных институтах. Говорили, что где-то там, глубоко под землей, находятся те самые часы, которые показывали секунды перед началом программы «Время». Самые точные часы в стране!

В Зеленограде ему нравилось все! Математическое расположение домов: там не было улиц, просто корпус 360, например, и номер квартиры. Множество зелени маленьких парков, а главное – спокойствие и какое-то внутреннее благородство жителей, что ли. Поэтому выбор был однозначный – МИЭТ. Новое, незнакомое тогда слово «электроника» привлекало и сулило что-то интересное. Степаныч, бывало, мечтал, что, как в фильме «Москва-Кассиопея», будет выходить на связь с далекими галактиками.

Знаний-то хватало! На вступительных он даже немного спорил с экзаменаторами, особенно по физике. Минут десять длилась беседа с полноватым старичком с бородкой о зависимости потерь в сетях от длины и диаметра сечения кабеля. Старичок, оказавшийся заведующим кафедрой, похлопал Степаныча по плечу и, с удовольствием поставив ему «отлично», мягко добавил: «Молодой человек, такие дерзкие умы нужны нашей науке!»