Однако, оправдывать Франа сейчас — последнее дело. Хочет молчать — пусть молчит. Яли собирается вставать, помешать кашу, но альфа тянет к нему руку, накрывая ладонью его ладонь. Тепло.

— Но ты любишь меня, — утверждает Фран.

Яли в ответ крутит рукой с кольцом на пальце, при этом не выдергивая другую.

— Ты не отрицаешь? — хмыкает альфа.

— Я предпочитаю не врать себе. И другим тоже кстати, — Яли поднимается, вытягивая руку из-под его. Отворачивается.

— Да черт, — рычит сквозь зубы альфа, вставая с грохотом, — стул на полу. Фран зацепляется, но не падает. Обходит разделяющий их стол. Быстро, опасно. Запах острее. Яли не успевает среагировать, как оказывается прижатым к груди крепкими руками. Он упирается ягодицами в стол, невольно ассоциируя это с их первой близостью.

— Франкард! — шипит и скалится он, отпираясь руками в его грудную клетку. — Ты издеваешься?! Думаешь, получится меня трахнуть, как тогда, нагнув над столом в подсобке?.. Хочешь в тюрьму за домогательство? Хочешь?!

— Хочу. Тебя, — на ухо, следом поцелуй туда же. Яли отпихивает его голову от себя, пытаясь высвободиться из рук. Фран опять забирается ему под кофту, заставляя прогнуться в спине и еще больше упереться в столешницу.

— У тебя тормоза отказали?.. — продолжая неравную борьбу, Яли забывает, как дышать. Кровь незамедлительно приливает — и на этот раз явно не к щекам, а куда пониже. — Окей, если тебя возбуждает сопротивление, то тогда я ничего не буду делать, — он замирает, сдаваясь прикосновениям. Лицо альфы близко. Фран усмехается.

— Меня возбуждаешь ты.

— Вспомни, что у тебя есть сын, — эта фраза действует незамедлительно. Фран меняется в лице. Яли замечает свою победу и продолжает давить. — Айрон считает тебя примерным отцом. Так будь им. Думаю, он был бы не рад, если бы я родил ему брата вместо сына, — как можно спокойнее выговаривает Яли. А у самого разум плавится от этого одуряющего аромата и взгляда темных глаз, наполненных вожделением.

Фран отпускает его. Отступает, чего не делал прежде. Лицо альфы снова становится непроницаемым. Тот отворачивается. Опирается руками о раковину и выдыхает со свистом. Яли сверлит взглядом его затылок и коротко постриженные черные волосы на нем.

Фран стоит так, не шевелясь, и лишь спустя некоторое время выдавливает:

— У меня больше не будет детей.

И уходит, оставляя Яли недоуменно смотреть ему вслед.

========== Глава 5. Воспоминания ==========

Яли вспоминает о брате чаще, чем хотелось бы. Ему нравится мысленно сваливать всю вину на того, кого не видел больше десяти лет. Мол, это противозаконные деяния Сая привели к развалу семьи.

Он едва помнит, как они принадлежали к пятому из шести уровней. Особый отдел города – озелененный. Парки, скверы, центр мегаполиса. Искусственные озера, искусственные птицы.

Это осталось ярким пятном-воспоминанием.

А после: Сая забрали в подземный город на отбывание срока. Родители так и не сказали девятилетнему Яли, что именно сделал брат. Остается только догадываться. Скорее всего, публично высказал неугодное мнение или участвовал в восстаниях того года, когда был сослан брат, людей из «вторых» и «третьих». И вполне логично, что репутация их семьи после этого снизилась вдвое. Они больше не имели права дышать профильтрованным воздухом, любоваться зеленью и пользоваться удобствами Центра. Их просто взяли и вывезли за границы «улучшенного города» – утопии. Вывезли в округ «четвертых».

Казалось бы, между «пять» и «четыре» не должно быть сильного отличия. Однако, на деле «четвертые» живут хуже. Почти как «третьи». Их – папу, отца и его – переселили в квартиру в многоэтажке, хотя раньше у них был свой дом. Им даже вещи не разрешили забрать. Ни одежду, ни игрушки, ни деньги, заработанные честным трудом. Все арестовали, опечатали. Родители после этого проклинали Сая и не пытались вытащить его из подземелий. Ни разу не навестили.

А Яли внушали, будто у него никогда не было брата, который старше омеги на одиннадцать лет.

Но Яли отчетливо помнит Сая. С таким же цветом волос как у него – блондинистым – с магнитившейся и вечно торчащей копной волос – и выкрашенными в яркие цвета прядями. Неосознанно – или вполне осознанно – Яли повторил его прическу. Пусть не показывает всем подряд, пряча под париком. Властям не стоит знать, что он вообще обрезал волосы, и теперь те выше уровня подбородка. За это «непотребство» тоже может влететь.

Кроме татуировок, которыми была покрыта почти вся кожа Сая, тот любил носить неформальную одежду. И вести себя нетипично. Думать не так, как думает стадо, управляемое Системой Директории. Его глаза светились энтузиазмом, желанием изменить мир. А в итоге их потушили – и, видимо, Сай погиб в тех отсеках, где выжить омеге практически нереально.

Можно только представить, что пережил, пусть сильный духом, но хрупкий телом, Сай.

Иногда Яли жалеет его. Но чаще он предпочитает думать, что именно Сай виноват в развале семьи. Переход к «четвертым» и закрытие многих раньше доступных благ, испорченная репутация и из-за этого невозможность найти нормальную работу – все это толкнуло родителей на ссоры. Измены отца, как уход от реальности, стали чем-то естественным. Папа сильно поправился – он начал поправляться после родов. Тот не брезговал срывать свою боль на маленьком Яли: он четко помнит каждое слово, сказанное тогда.

Папа винил не Сая. Папа винил его, ведь старшего сына для него не существовало. Тот винил его в полноте, из-за которой муж начал ему изменять. И в том, что в итоге остался одиноким.

«Не надо было тебя рожать! Ты испортил мне фигуру и жизнь!» – скандировал тот пищащим голоском.

Яли верил.

Сейчас он понимает, что это была далеко не его вина. Папа мог бы заняться собой и похудеть, вместо смириться и свалить всю вину на окружающих. Тот – слабый, безвольный человек. И иногда Яли кажется, что именно в него он теперь такой же импульсивный и несдержанный в выражениях. Яблоко от яблони, как говорят.

Все это закончилось разводом. Тогда с законами было помягче. Измены не были запрещены и за них никто не посадил бы на десять лет. Семья тоже идеализировалась, но не настолько. Сейчас эта идеализация порой доходит до маразма.

В те времена и разводы были позволены. Теперь – вступили в брак, а дальше, как в окончаниях историй: «пока смерть не разлучит». На разрыв семьи должны быть веские причины. И простые размолвки и невозможность быть вместе тут не прокатят, особенно, если есть общие дети.

И думай теперь, кто именно виноват в испорченном детстве. Сай, который подставил семью своим желанием жить свободно; отец, изменяющий и доводящий папу до истерик; или же сам папа, который свалил эту непосильную ношу вины на него, и до сих пор продолжает самоутверждаться за его счет.

Это и правда был ад.

А теперь он получил вознаграждение. И Яли уверен, что не подставит любимых, как это делал Сай. И не будет изменять, как отец, и показывать детям, что они не нужны, как делал папа. Он точно не станет повторять их примеры.

Хотя, пример Сая он частично повторяет. И кажется, однажды рискует отказаться там, где небо не просто серое – его вообще не видно.

Это самый большой его страх.

– Что ж, – шепчет вслух Яли, чтобы отвлечься от нерадостных воспоминаний.

Сегодня он доделал комнатку. Айрон помог перетащить лишний диван из гостиной. Стол, на котором устроена швейная машинка, стул. Тумбочки, две полки, ковер, манекен, батарея, стены. Тут нет окон. Но света достаточно. Пристроенные лампы дневного освещения хорошо справляются с этой задачей.

Рабочее место готово.

Он проводит по поверхности машинки рукой и невольно вспоминает студенчество, те три года в колледже. И то, что из-за низкой репутации пришлось поступать туда, а не в университет, куда хотелось. Тогда он был расстроен, что вместо метеоролога поступил на швейника. Не об этом он мечтал.

Но как только освоил профессию, ему неожиданно понравилось. В этом что-то есть – создавать одежду. Каких хочешь фасонов, цветов. Сидеть часами, придумывать конструкции, отходя от книжных. Экспериментировать. Мечтать.