— Да-да, но разве они не родили сына, который в итоге оказался единственным наследником вашего рода, и вам пришлось принять его, чтоб весь клан Эйвери не перестал существовать? Ну, твой дедушка, — Драко откинулся на спинке стула, заинтересовано смотря на бегающие глаза собеседника. — Исправь меня, если я не прав, конечно, я просто очень любознателен, — он сделал глоток из бокала, в котором было сухое красное вино; никто до сих пор не произнёс ни слова. — Опять же, если меня не подводят знания, чистокровным считается волшебник в семи поколениях. Но твой дед — отпрыск магглы и волшебника. Просто, знаешь, ты так настаиваешь на идее публичных домов с грязнокровками... — парень медленно обвёл серыми глазами ногтевую пластину, давая Эйвери шанс захлебнуться своим ужасом и неловкостью. — Ещё ни разу не видел, чтоб кто-то так настоятельно хотел оказаться в борделе, как ты.

Тишина была такой оглушающей, будто один из присутствующих применил несколько взрывных заклинаний на каждого. Такие вещи... Это было абсолютное табу. Подобное случалось, и об этом знали многие. Иногда прибегали к помощи полукровок из-за падения рождаемости в чистокровных союзах, иногда это происходило из-за любви. Но всегда считалось порочным, всегда скрывалось и умалчивалось. Информацию об этом можно было найти в немногих источниках, но Драко умел хорошо искать. В таком свете весь этот трёп казался ему просто кучей дерьма.

Раскатистый смех расколол тишину. Та полноватая женщина залилась хохотом, прислоняя белоснежную салфетку к глазам, чтобы не испортить макияж.

— Это... просто... великолепно, — задыхалась она от смеха. — Ох, Эйвери в публичном доме — это нечто. Нарцисса, у вас растет сын с очень тонким чувством юмора.

Парень видел, как сглотнула мать, а через миг разжала ладонь и бросила на стол салфетку, что успела превратиться в мятую тряпку за время монолога Драко.

— Да, пожалуй, он всегда был несколько эксцентричным, когда дело доходило до освещения какой-либо информации, — натянуто произнесла она, держа на губах фальшивую улыбку.

— Попей воды, Эйвери, — Драко перевёл глаза на бледного мужчину, который потерял краски в лице настолько, что вены на его шее стали ярко-синими, — скоро ведь подадут десерт.

Мать ловко перевела беседу в политическое русло, обсуждая последние новости Министерства, освещённые в «Пророке». Через несколько минут пара ведьм выразила желание осмотреть особняк перед подачей новых блюд, потому что им «невероятно приглянулись предметы искусства, которыми просто кишит Мэнор». Драко подумал, что с него на сегодня достаточно. Он встал из-за стола вместе с другими людьми, которые решили освежиться, и вышел, повернув направо по коридору, чтобы подняться к себе в комнату. Парень не понимал, откуда взялись злость и отвращение. Потому что их не было. Совсем недавно их не было.

— Стоять! — Люциус гаркнул у него за спиной.

— Можешь сказать домовым, чтоб на меня не сервировали. Сегодня совершенно нет настроения есть сладкое, — ответил ему Драко, не замедляя шаг, потому что парню казалось, если он остановится, концентрация ненависти в нём настолько возрастет, что у него взорвется конечность, лишь бы сбалансировать это давление.

Малфой-младший почувствовал выброс магии и вовремя уклонился. Вспышка заклинания промелькнула там, где он только что стоял.

— Лучше бы тебе иметь вразумительное объяснение тому, что ты сегодня устроил, — прорычал Люциус.

— Вразумительное объяснение? Кто бы говорил, отец, — ответил Драко и понял, что в нём уже кипит совершенно понятный гнев, и от этого стало легче. Он мог разложить его на молекулы, объяснить.

— Я сказал, что ты узнаешь всё тогда, когда будет нужно, — отец говорил чуть ли не по слогам, что многое могло сказать об уровне его злости, — но ты раз за разом доказываешь, что я зря полагаюсь на твоё благоразумие.

— Да-да, все эти разговоры о том, что я глупый, неразумный ребёнок, я помню, — закатил глаза Драко. Он был так сыт этим всем. — Только вот есть чувство, ощущение, что я нужен тебе. В этот раз действительно нужен для чего-то. А мне нужны ответы.

Люциус смотрел на него, едва не трясясь от злости. Однако взгляд его был внимательным, закрадывающимся в самую душу.

— Ты мне угрожаешь? — наконец спросил он почти шёпотом.

— Я выдвигаю условия, — ответил Драко на удивление спокойно.

Отец прищурился, будто что-то взвешивая внутри своей головы, и Драко показалось, что он действительно раздумывает. Но буквально через миг его руку охватила боль такой силы, что палочка затряслась от спазма. Он сжал зубы, чтобы не закричать.

— Ты, видимо, совершенно забыл, с кем имеешь дело, сынок, — Люциус стал надвигаться, боль возрастала, и Драко собрал в себя всю силу окклюменции.

Она помогала от физических ощущений, ненадолго, но всё же. Взмах, три прочерка, невербальное заклинание. Тёмный туман выпрыгнул из его палочки, отбрасывая отца назад, но его реакция была слишком хорошей, чтобы это сработало на сто процентов. Драко освободился от железных тисков, сковавших руку, и выбросил ещё одно заклинание. Парень знал, что отец сумеет его блокировать, но тот пошатнулся, едва не упав. Тень страха проскользнула на лице Малфоя-старшего, когда он прикоснулся пальцами к стене, чтобы удержать равновесие. Драко склонил голову, смотря ему в глаза.

— Ты сам научил меня этому заклинанию, отец.

У Люциуса были годы практики в магии, но у Драко был талант. Добавь к этому молодость и настоящую жажду мести, и он мог бы его добить. Если бы хотел. Хозяин поместья вскинул палочку в желании не утратить собственный авторитет, когда Нарцисса обвила ладони вокруг его руки.

— Нет! Не смейте! — хрипло крикнула она. — Не сегодня! — женщина подбежала к Драко, поворачивая его голову к себе, осматривая лицо. Как делала всё детство. — Ты в порядке? Господи, прекратите, хотя бы сегодня!

Но Драко выдернул подбородок, не отводя насторожённого взгляда от отца.

— Нарцисса, от его действий зависит имя нашей семьи! Честь рода! А ему, видимо, слава ослепила глаза, и он забыл, с кем разговаривает, — Люциус сделал несколько шагов вперёд. — Я ещё не закончил его воспитывать.

— Не в Рождество! Не тогда, когда у нас полный дом гостей! Нет! — закричала женщина, загораживая собой сына, а в тембре матери отчётливо слышалась ярость, она казалась инородной именно в её устах. Устах, которые привыкли быть сдержанно-вежливыми. — Люциус...

— Именно из-за тебя он никогда не научится быть мужчиной! — ткнул он пальцем в мать. — Хочешь ответов? Будь уверен, вскоре ты получишь ответы, — зло сказал мужчина и, отбросив мантию, развернулся и пошёл в противоположную сторону.

Малфой-младший сцепил зубы, наконец, опуская палочку. Потрясающее Рождество.

— Сынок, прошу... — Нарцисса потянулась к руке парня, которая была осыпана мелкими ожогами — последствиями заклинания. Женщина всегда слишком сильно реагировала на его увечья после встреч с отцом, так что Драко убеждался, что она знала о минимальном их количестве.

— Забудь, мам. Это даже не ощущается, — отмахнулся он, понимая, что ему нужен отвар, иначе через пару часов боль станет просто адской. — Иди к гостям. Лимит моего праздничного настроения на сегодня исчерпан.

Он вернулся в комнату и уже через минуту рядом с ним появилась личная домовая матери со снадобьями, которая молча обработала его руку. Слизеринец откинулся на подушки, понимая, что это будут реально самые долгие каникулы в его жизни.

***

Гермиона надела на уши бордовые меховые наушники, пряча половину лица в шарф. На улице было не так уж холодно, но за время каникул она отвыкла от мороза, проводя много времени в замке, поэтому сегодня вооружилась дополнительными зимними вещами.

— Мне кажется, нам после таких каникул нужен дополнительный отдых, — зевнул Рон, спускаясь вместе с Гермионой и Гарри по тропинке, ведущей к опушке, на которой обычно проходил урок Ухода за магическими животными.

Девушка понимала, что он имел в виду. Практически всё время после того, как Гарри воспользовался советом подруги и использовал воду для разгадки крика яйца, они провели в библиотеке за учебниками. Оказалось, что разгадать стишок было половиной дела. Даже четвертью. Настоящая проблема заключалась в невозможности находиться под водой в течение часа. Часа, Мерлин! Поэтому у них у всех было стойкое чувство, что уроки не прекращались ни на день.