— Ты бы начала сопротивляться, если бы я прогнул тебя в пояснице прямо там, м? — Малфой говорил вкрадчиво и еле слышно. Если бы он не произносил это всё прямо у её уха, вряд ли она смогла бы расслышать.
Снег мягко падал вниз, но лицо Гермионы было до того красным, что, казалось, снежные хлопья не имели даже шанса приземлиться ей на кожу, и таяли ещё в полуметре от неё, сгорая от жара.
— Да, — глаза гриффиндорки оставались закрытыми, когда она кивнула. Это было похоже на переговоры с сумасшедшим: соглашаться со всем. Только кто из них не в себе?
Её сердце вышло из-под контроля. Гермиона боялась открыть глаза и увидеть лицо парня. Каким-то образом именно из-за его взгляда всё обычно шло к чёрту.
— Сейчас тебе неприятно?
Она почувствовала, как Малфой прошёлся пальцами по её шее. Это едва не заставило Грейнджер захныкать.
Девушка открыла глаза. Возможно, когда она встретится с реальностью, это поможет ей прояснить голову.
— Малфой, хватит, — это должно было звучать как приказ, а прозвучало жалко. Даже не как просьба. Что-то вроде мольбы.
— Мне не хватит, — он отклонился, но только чтобы посмотреть ей в глаза.
Рука парня переместилась на её подбородок, и Гермиона набралась храбрости встретиться с ним взглядом. Его серые радужки потемнели, в них искрилось что-то тяжёлое и притягательное. Ей было интересно взглянуть на свои собственные глаза: они выглядели так же безумно?
— Хорошо, — прошептала Гермиона, наблюдая, как снежинка легко ложится на его скулу, слегка покрытую щетиной. Ей был день, может, два, максимум.
— Хорошо? — переспросил Малфой.
Они стояли так близко, что Гермиона вновь почувствовала запах вишнёвого табака и ванили. Он был не так уловим, как раньше, скорее всего, Малфой давно не курил, поскольку аромат одеколона ощущался больше. Грейнджер чувствовала себя, словно её сознание упирается. Если бы разум девушки воплотился материально, то точно бы оставил огромные рвы даже на промозглой земле, с такой силой он пытался сдержаться. Но от чего? Становилось сложнее. Ничего не произойдёт, если она на секунду уменьшит на себя давление. Гермиона так устала от давления отовсюду.
— Да. Хорошо, — выдохнула она и поднялась на носочки, целуя его.
По-настоящему целуя. Как только их губы соприкоснулись, из неё вырвался глухой стон, который буквально кричал: «Наконец-то!». Возможно, она потом умрёт от осознания произошедшего, но сейчас... Малфой не выглядел так, будто сам был выше всего этого, потому что его пальцы тут же надавили на её щёки, заставляя открыть рот.
Гермиона чувствовала на языке парня вкус черничной жвачки, и ей казалось, что абсолютно всё потрясающее в мире имеет примерно такой же привкус. Руки Малфоя спустились ниже, и она почувствовала обе ладони слизеринца на своей заднице. Он притянул Гермиону ближе, заставляя буквально повторять форму его тела, лапая Грейнджер. Это недопустимо. Когда Крам был с ней на свидании, он спрашивал, не против ли она, чтобы её коснулись, когда просто убирал прядь волос с лица. Малфой же... был чем-то абсолютно иным. Его руки слишком беззастенчиво бродили по телу Гермионы, пока язык вылизывал её нёбо. Это была не храбрость. Это была развязность. Но она чувствовалась слишком приятно, чтобы просто взять и прекратить её из-за моральных принципов.
Малфой легко облизал губы Гермионы и оставил на них укус. Её пальцы на ногах ныли, потому что она всё ещё стояла на носочках. Внезапно девушка поймала себя на мысли, что могла бы так простоять ещё несколько часов. Его руки едва ли поддерживали её, это было больше похоже на то, что он наслаждался касаниями, сжиманиями и шлепками, хотя ей тяжело давался анализ.
Кожа на лице начала немного покалывать от трения о шероховатый подбородок Малфоя, наверное, там вскоре появится раздражение, но Гермиона скользнула руками по шее парня, притягивая ближе. Девушка оттянула губу Драко, заставив слизеринца зашипеть, а потом повторила его движение, зализав это место. Малфой выдал гортанный звук, сбросив её руки с себя и пригвоздив их к дереву. Он так уже делал, в прошлый раз. Волна страха заставила Гермиону прервать поцелуй, но она всего лишь ощутила его язык где-то в районе скулы, когда Малфой довольно грубо повернул её голову при помощи свободной руки.
— Господи... — пробормотала девушка, когда он вновь вернулся к губам.
Ей хотелось его трогать, но хватка Драко была просто стальной. Это пугало Гермиону. Её желания. Это запретный плод, Гермиона. Просто человеческий инстинкт. Когда знаешь, что тебе нельзя, этого всегда хочется больше. В таком не было ничего инстинктивного. Никакие инстинкты не могут заставить тебя так сильно хотеть быть частью кого-то хотя бы на пару минут.
Малфой оторвался от Гермионы, потому что ему адски не хватало воздуха, который морозными ножами теперь впивался в лёгкие. Её лицо было... румяным, а губы мокрыми и искусанными. Она смотрела на него, мечась между глазами и губами. Гермиона начала вырываться, пытаясь сделать так, чтобы слизеринец отпустил её руки. Но если Малфой отпустит, это... он просто не мог себе этого позволить.
Грейнджер дышала точно так же, как Драко: глубоко и тяжело, пытаясь прийти в себя. Он надеялся, что ей помогает, потому что ему не становилось лучше. Парень пристально всмотрелся в её лицо. Забавно, но он только сейчас заметил, как сильно отличаются их черты, точнее, кардинально. Малфой был словно скульптура какого-то невероятно злого мастера, который работал троянкой резко, высекая острые линии и углы. Гермиону же задумали как... воплощение мягкости. Единственное острое, что было у неё на лице — это правильная арка брови, которая переходила в острый кончик, но и она не казалась естественной, скорее всего, гриффиндорка сама придавала бровям такую форму.
— Насколько это кошмарно, Грейнджер? — голос Малфоя был хриплым. Она тянулась к нему, и он чувствовал, как их окутывают согревающие чары, несколько слоёв, хотя ни один из них не использовал палочки. — Ты так дрожишь от ужаса?
Драко хотелось, чтобы Грейнджер оттолкнула его. Он будто был не в состоянии сделать это сам. Малфой разжал руки девушки, давая возможность сбежать, но она лишь подвинулась ближе, не отрывая тёмных глаз от его губ.
— Ещё, — попросила Гермиона еле слышно, и он возненавидел её. Точнее сильнее возненавидит девчонку за это. Позже.
Потому что одно вот такое просящее «ещё» — очевидный признак того, что ей нужно от него. Он наклонил её голову, делая поцелуй глубоким. Блять, Грейнджер, мы сгорим в аду.
Её руки тут же опустились на его шею, зарываясь в волосы, пронося по нему дрожь. Малфой выдохнул ей в рот, смиряясь. Я потом это проанализирую.
Целовать её просто так чувствовалось по-другому. В выручай комнате этот поцелуй был на вкус как ярость, сейчас... как гореть от болезни. Малфой готов благодарить всё на свете за мнимое ощущение мороза, холода. Если бы не зима, вряд ли он смог бы удержать свои руки от того, о чём говорил ей пару минут назад, слыша, как Грейнджер пытается справиться с дыханием. Не во время того, когда её пальцы гладили его шею, а губы посасывали язык.
Они целовались обрывисто, хватая ртом воздух. Гермиона громко вдохнула, посмотрев на него, когда ощутила лёгкий толчок в районе своих бёдер. Малфой поднял на неё глаза, в которых сновала буря, всё ещё касаясь губ гриффиндорки, и толкнулся ещё раз, проводя большим пальцем по лицу девушки. Она заметила, что её руки трясутся то ли от нервозности, то ли от адреналина, которого, кажется, в ней было больше, чем крови. Девушка провела ладонями по воротнику рубашки Драко и только сейчас заметила, что его пальто расстёгнуто. Её губы вернулись к губам слизеринца, потому что ей стало казаться, что это что-то необходимое. Как дыхание. Ощутив ладонь парня ниже своей спины, Гермиона провела языком по зубам Малфоя, думая, что, наверное, отравится его ядом, потому что наглоталась слюны слизеринца, и умрёт на следующий же день. Ужас был не в этом. Ужас был в том, что сейчас ей казалось, что это полностью стоило того.
