— И ты должна была нам сказать, — пробормотал Рон. — Мы бы как-то поддержали тебя. Ты бы не переживала это в одиночку.

— Я не думаю, что вы бы смогли мне помочь. Вряд ли кто-то смог бы. Это же вроде как то, что обязана пережить каждая девушка? Несчастная любовь к мудаку? — усмехнулась Гермиона, пытаясь развеять сгусток печали над ними.

От её внимательных глаз не укрылось, как Рона передёрнуло при словах о любви.

— И что же он? — спросил Гарри.

— Драко... — Гермиона пожала плечами, — есть Драко.

Это был максимально содержательный ответ, который она могла дать. Конечно, скорее всего, со стороны Грейнджер выглядела идиоткой. Между ними что-то происходило целый год, и это всё, что она могла сказать в итоге. Но Драко был человеком, с которым ничего не знаешь наверняка. Это как пытаться поймать руками солнечного зайчика. Наверное, его бы скрутило от ужаса, если бы он услышал такое сравнение с собой.

— Я виделся с Дамблдором вчера, — вдруг произнёс Гарри, понимая, что больших объяснений ждать не стоит. Или для них слишком рано. — Он сказал, что Малфой жив, но это всё, что ему известно.

Грейнджер прислонила руку к солнечному сплетению.

— Гермиона? — тут же спохватился Рон, обеспокоенно смотря на неё.

— Я... в норме, — девушка выдохнула, закрыв глаза.

Создавалось такое чувство, словно всё её тело застряло в металлических пазах и находилось там настолько долго, что она перестала это чувствовать, будто часть неё отмерла. И вот пазы наконец исчезли, и только сейчас Гермиона поняла, настолько тяжело ей было. Она поблагодарила Мерлина, что сидела, потому что все эти дни девушка даже боялась думать о том, что всё могло закончиться иначе. Она боялась даже предположить о том, что он мог не выбраться.

Мальчики просто сели ближе, и Гермиона положила голову на плечо одному из них. Это было тяжело. Она даже не могла предположить, что будет настолько тяжело. Их... смирение? Поддержка? Согласие? Чем бы оно ни было, это оставалось последним твёрдым оплотом у неё под ногами. Грейнджер знала, что если бы они отреагировали иначе, она бы нырнула прямо в тёмную гущу. Гермиона понимала, что у них в голове роится тысяча вопросов, но была благодарна за то, что мальчики не задают их сейчас. Потому что это «поговори, и тебе станет легче» — полный абсурд. Ей казалось, что чем чаще она произносит его имя, тем больше острый ножичек отрезает от неё идеально ровные края, подкармливая её демонов.

Спустя несколько часов они сидели на Прощальном пире, который тяжело было назвать праздником. В Большом зале словно висело ожидание чего-то приближающегося. Тёмного. Флаги на потолке, которые обычно в конце года имели определённый оттенок с гербом победившего факультета, окрасились цветами всех факультетов, показывая своё единство перед грядущими переменами.

Дамблдор встал, обвёл всех взглядом и заявил о том, что рассекло тишину, словно молнией, подобно тому дню в сентябре, когда в зале появился Грюм. Точнее, тот, кто им притворялся.

Гермиона посмотрела на учительский стол, где сидел настоящий Аластор. Он выглядел потерянным и постоянно подскакивал, когда кто-то к нему обращался. Но, как отметил Гарри, его сложно было в чём-то обвинять после того, как Грюм оказался заточен в своём собственном сундуке сумасшедшим Пожирателем на протяжении многих месяцев.

Карие глаза Гермионы скользнули левее, и у неё перехватило дыхание. Забини. Он отсутствовал около недели, и теперь сидел за столом, сложив руки в замок на уровне глаз. Блейз смотрел в одну точку, пока все вздыхали и перешёптывались после заявления директора, что Волдеморт вернулся.

Это было странное дежавю. В начале года Гермиона точно так же смотрела на слизеринский стол после объявления о Турнире, и один слизеринец точно так же не выразил ни капли удивления.

Она сглотнула.

— Гарри Поттер сумел ускользнуть от лорда Волдеморта, — продолжал Дамблдор. — Он проявил храбрость, которую перед лицом тьмы проявлял не каждый взрослый волшебник, и теперь я пью в его честь.

Гермиона подняла бокал вместе со всеми, делая глоток. Глаза Забини, как и сцепленные ладони, были неподвижными. Большинство слизеринцев последовали его примеру.

Гермиона отвернулась. Сейчас все оборачивались на их стол, теперь понимая, в чём было дело. Некоторые взгляды светились неверием. Некоторые были сочувствующими. Некоторые полные презрения. Ей хотелось рассмеяться им в лицо, но в душе Гермиона мечтала, чтобы единственной вещью, о которой она могла думать и которая приносила бы тень в её душу, были бы недовольные взгляды однокурсников.

Грейнджер говорила с Виктором после того, как вышла из лазарета, и теперь он сидел такой бледный, словно ему кто-то вставил трубку в одну из вен и постепенно выкачивал оттуда кровь. Каркаров был Пожирателем и сбежал, что, несомненно, сильно затронет судьбы всех дурмстранговцев.

Заключительная речь директора закончилась словами о том, что все они сильны, пока едины, и призывами о сплочении. Когда все поднялись со своих мест и направились к выходу, гриффиндорка резво подскочила со скамьи, кивая друзьям в знак того, что скоро придёт. Гермиона стала проталкиваться через толпу, боясь потерять из вида того, за кем гналась.

Он почти растворился в зелёно-серебристых галстуках, пытаясь как можно быстрее пройти к подземельям и убраться из Хогвартса восвояси.

— Забини! — крикнула Гермиона.

Ещё пару месяцев назад она вряд ли решилась бы так сделать в толпе студентов, но сейчас все были настолько шокированы объявлением и сосредоточены на сборах, что никому не было дела до гриффиндорки, бегущей по лестнице и окликающей слизеринца.

Забини с Ноттом повернулись. В глазах мулата было что-то, что она могла бы перевести как раздражение, а на лице его товарища царило недоумение.

— Мы можем... поговорить? — спросила Гермиона, не обращая внимания на Теодора.

Она знала, что если мулат скажет нет, она вряд ли сможет уснуть. Когда-либо.

Блейз сомневался, и это было видно. Забини не чувствовал к ней ни капли симпатии. Если в начале их взаимодействий, когда он застукал Драко и Гермиону в классе, от него исходила насмешка и ничего злого, то чем дальше, тем раздражительней парень становился. Такое чувство, будто она портила ему жизнь, просто существуя. Но затем он вздохнул и что-то коротко сказал Теодору.

Спустившись по лестнице, Блейз пошёл направо, заходя в проём за колоннами, где пустовали подоконники, недалеко от туалета плаксы Миртл.

Все книжки по этикету учили Гермиону о культуре смол-тока: паре вопросах о настроении, паре слов о погоде. Но сейчас не было ни единой причины делать вид, что её интересует мнение Забини о чёртовой погоде.

— Ты ведь виделся с ним? — спросила она с надеждой. — Он... — девушка запнулась, боясь получить ответ. — Как он?

— Выкарабкается, — коротко ответил Блейз, сцепив губы. — Это же Малфой, Грейнджер. Всегда выпутывается. Это даже бесит.

— Его сильно наказали? — Гермиона облизала губы, чувствуя, насколько они сухие, и часть её мозга задумалась о том, влияет ли стресс на уровень удержания влаги в коже.

— Смотря, как ты идентифицируешь слово «сильно», — Блейз прищурился, и гриффиндорка была уверена, что видит в тёмных глазах обвинение, которое он даже не стал прятать.

— Ты ненавидишь меня, — сказала Гермиона утвердительно и почти бесстрастно.

— Логично, особенно учитывая, что именно Малфой научил большинство слизеринцев тебя ненавидеть ещё в детстве. Ну, знаешь, до того момента, когда он вдруг решил, что трахать тебя приятнее, чем оскорблять, — язвительно произнёс Забини, засунув руки в карманы брюк, но потом вздохнул и зажал пальцами переносицу. Гермиона даже не могла ненавидеть его в ответ. Парень убрал руку от лица. — Грейнджер, он слишком умён, чтобы вот так сдохнуть. Он жив. Больше я ничего не знаю.

Она кивнула, понимая, что даже эти крупицы информации были как инъекция чего-то, что останавливало отравление мышьяком внутри неё. Блейз сделал несколько шагов, чтобы уйти, когда Гермиона окликнула его.