Маленькая свеча, стоящая на тумбочке, была накрыта красным колпаком, и давала едва заметное освещение, которое не било по глазам, чему Гермиона невероятно обрадовалась. В голове всё ещё стоял какой-то шум, так что она бросила попытки приподняться, к тому же, судя по тишине и непроглядной тьме за окном, наступила глубокая ночь. Ширма ограждала её от чужих глаз, хотя девушка помнила, что когда мальчики привели её в лазарет, гриффиндорка оказалась здесь единственной пациенткой.
Гермиона положила голову обратно на подушку и повернулась в сторону свечи, чтобы посмотреть, где лежит её палочка. Не то чтобы она могла ей воспользоваться, просто факт отсутствия родного древка вызывал в ней ненужную нервозность. Её глаза расширились, и Гермиона почувствовала, как пульсируют виски от напряжения, когда девушка заметила, что в кресле по левую сторону от неё, прямо под ширмой, разделяющей кровати, сидел Малфой. Его голова полулежала на подлокотнике, и хоть ровное дыхание говорило о том, что он спит, выражение лица парня всё равно оставалось обеспокоенным.
Гермиона сглотнула, подавив в себе желание помотать головой. Что ей дала Помфри? Не было ни единого шанса, что Малфой реальный, а не плод больного воображения. Девушка уже не сомневалась, что её мозг давно начал играть против неё. Оказалось сложно игнорировать тот факт, что, увидев Драко, она почувствовала огромное облегчение. Данный факт почти шокировал Гермиону. Если её мозг это выдумал, то не было ничего странного в том, что здесь сидел именно он, потому что именно его она хотела здесь увидеть, проснувшись.
— Малфой, — голос Гермионы звучал гораздо хриплее и слабее, чем бежали мысли, и девушка не знала, радоваться тому, что разум более в себе, чем тело или наоборот. Хотя, судя по расплывающимся краям картинки, она себя переоценила. — Драко!
Он нахмурился и, проведя руками по лицу, открыл глаза, уставившись на неё. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы выпрямиться и откинуть волосы со лба, ориентируясь в пространстве.
— Ты проснулась, — произнёс Малфой сонным голосом, и, судя по его виду, он явно не рассчитывал на то, чтобы уснуть в больничном крыле.
— Что ты здесь делаешь? — Гермиона говорила почти шёпотом, на большее её связки были не способны после лихорадки, которую она пережила на фоне ожогов. — Как ты вообще прошёл? Помфри всех выгнала, — нахмурилась девушка, вспоминая, как целительница выталкивала всех из фойе.
— Я её заколдовал, — беспечно пожал плечами Малфой, закидывая ногу на колено и распрямляя рубашку.
Даже в полумраке и в сонном состоянии он выглядел привлекательно. О своей собственной внешности Гермиона предпочитала не думать, представляя, на что она была похожа после того, как провалялась в лихорадочной дрёме более двенадцати часов.
— Ты её... Стоп, что? Малфой! — мозг начал медленнее обрабатывать информацию, так что понадобилось больше времени, чтобы понять, что именно сказал слизеринец.
— Ничего смертельного или того, что она хотя бы вспомнит, уймись, Грейнджер, — закатил глаза Малфой.
Она уже открыла рот, но потом просто выдохнула и легла обратно на подушку, повернувшись на бок, чтобы лучше его видеть. Вряд ли Малфоя можно было исправить одним выговором или привить ему моральные качества.
Гермиона опустила взгляд на свои руки, и он, проследив за тем, куда она смотрит, сдвинул брови на переносице.
— Кто это сделал?
— Я не знаю, — еле слышно ответила Гермиона. Хорошо, что у него была возможность слышать её за счёт того, что они находились в лазарете одни. — Там лежала только записка, где говорилось что-то типа: «Виктор достоин большего», — она попыталась фыркнуть, но в итоге получился только кашель.
— Ну, конечно, все дело в грёбаном Краме, — произнёс Малфой, и спокойствие в его голосе испарилось.
— Он не виноват в этом! Не Виктор же подлил долбаный гной, чтоб... — попыталась возмутиться Гермиона, хотя при такой слабости это явно была плохая идея, потому что туман в голове только усилился. Девушка поверить не могла, что её могло клонить в сон после того, как она проспала весь день.
— Отлично, почему я его здесь не вижу? — прервал Гермиону Малфой своим ледяным голосом. — Честное слово, Грейнджер, твои дружки с каждым годом познают всё новые и новые глубины интеллектуальных впадин, и каждый раз мне кажется, что это уже край. Походу они перфекционисты, когда дело доходит до кретинизма.
— Перестань, Помфри запретила здесь находиться кому-то.
— Ага, да, как жаль, что в лазарет совершенно невозможно пробраться, — раскинул он руки, плескаясь сарказмом во все стороны.
Гермиона поджала губы, потому что ей было нечего ответить. Возможно, дело заключалось в том, что Виктор оказался слишком нормальным человеком, чтобы ему в голову пришла идея ворваться в больничное крыло после закрытия, заколдовав врача. Такое поведение только делало ему честь. Но Гермиона опустила глаза, смотря на одеяло, потому что её чувства вновь шли по другую сторону улицы с разумными мыслями.
— Где эта записка?
Она нахмурилась, поднимая голову и на миг не понимая, о чём он.
— А, та записка... Не знаю, наверное, выронила её. Когда гной вылился мне на руки, записка была последней вещью, о которой я думала, — спокойно ответила Гермиона, пытаясь вспомнить.
Малфой вздохнул, качая головой.
— Неужели тебя не учили не открывать голыми руками неизвестные посылки? — спросил он, цокнув языком, и, кажется, ещё больше раздражаясь.
— Перестань ругаться, у меня нет на это сил, — закрыла глаза Гермиона, и, когда открыла заново, увидела, что Малфой сжал челюсти: ему явно стоило всех усилий мира перестать читать ей нотации.
В какой-то степени она... была этому рада. Так создавалось чувство, будто ему правда не плевать. Хотя, возможно, она просто бредит во сне. Гермиона до сих пор не отмела эту возможность.
Они замолчали, и она панически пыталась выдумать новую тему для разговора, которая не выведет его из себя, потому что ещё пара секунд такого вот молчания, и Малфой уйдет. Он всегда уходил. В этот момент её живот заурчал, и она на автомате потянулась к нему рукой. Малфой вздохнул, смотря на неё.
— Ты голодна, — утвердительно произнёс он и, к удивлению, не выдал какую-то глупую шутку.
— Я не... — Гермиона понятия не имела, что сказать, потому что было совершенно ясно, что Помфри спала, но даже если бы она оказалась здесь, то Грейнджер не видела никакой возможности принять пищу, пока бинты обтягивали руки.
Малфой потянулся ко второму столику, стоящему рядом, и девушка только сейчас заметила довольно большую прямоугольную чёрную коробку, которая была перевязана серебристой лентой. Её оказалось сложно разглядеть в темноте, но гриффиндорка поняла, что видела где-то такую.
Малфой молча открыл коробку и подвинул свой стул ближе к кровати. Теперь Гермиона смогла бы дотронуться до его лица. Если бы могла. Во всех смыслах.
Гермиона так сосредоточилась на мыслях о прикосновениях к его коже, что опешила, когда Малфой протянул ей небольшой запечённый круассан, посыпанный коричневым сахаром. Она уставилась на слизеринца в недоумении.
— Что ты?..
— Просто кусай, Грейнджер. Господи, теперь я понимаю, почему ты не в Когтевране, — раздражённо произнёс он.
Ещё мгновение она помедлила, но было совершенно понятно, что Малфой терял терпение. Потеря терпения значила злость, если говорить о Драко, так что Гермиона просто откусила, оставив половину выпечки в его руке.
— О Боже, — она простонала с полным ртом, пережёвывая. — Это что? Так вкусно!
Гермиона жадно уставилась на остаток круассана в его руке, и он вновь протянул сладость ей. Когда еда попала к ней на язык, она поняла, что даже если бы великан вызвался её покормить, это бы не помешало девушке съесть всё до крошки. Возможно, дело было в том, что Гермиона действительно зверски проголодалась, потому что успела закинуть в рот лишь йогурт утром прошлого дня. Однако в чёртово тесто добавили что-то нечеловечески вкусное.
