Робер смотрит на меня с состраданием, как на больную. Снимает фонарь со стула, говорит:
- Садитесь, прошу вас...
Сажусь и только потом поясняю:
- Мне это не нужно: я почти ничего не чувствую.
Робер не слышит. Теперь он пристально глядит на меня. Вскакивает, заворачивается в одеяло, как в плащ, садится снова. Очень тихо, будто поверяя секрет, говорит:
- Когда вы шли... я не слышал звука ваших шагов. Сейчас я не слышу вашего дыхания, только голос. Ваши... - Он переводит дух. - Ваши зрачки не реагируют на свет!
Молча сидим друг напротив друга. Я слышу, как бьется его сердце.
Слова даются мне с трудом, и все же я спрашиваю:
- Скажите... что вы теперь со мной сделаете?
Мой вопрос внезапно возвращает его к жизни.
- С вами? - Робер взмахивает руками, одеяло сваливается у него с плеч. - Боже мой, ничего!
- Вы расскажете обо мне?.. - Кивком указываю на дверь.
- А вы хотите этого?
Качаю головой:
- Не знаю. Нет. Мне страшно...
Лицо Робера больше не напряжено. Кажется, ему снова хочется обнять меня и утешить.
- Скажите, мадемуазель... Что я могу для вас сделать?
Молитвенно складываю руки.
- Прошу вас, узнайте, что с моей матерью! Она жива?
Робер кивает.
- Я узнаю, обещаю вам. Кто ваша мать? Как ее зовут?
Растерянно гляжу на него. Я не помню! Ни имен, ни названий... Вот только...
- Лес. Пемпонский лес. Маленькая деревушка, дом с высокой трубой. Хозяйку дома зовут Асьен.
- Пемпонский лес... - Робер задумывается. - Он тут везде. По дороге сюда мы проезжали множество деревень. Бракьенское поместье - место, где мы сейчас находимся - в самой глубине леса.
- ...Бракьенское!
Робер быстро спрашивает:
- Вам знакомо это название?
- Нет. - Оглядываюсь, будто вижу свою тюрьму впервые. - Бракьены - те, кто оставил нас с матерью без куска хлеба.
- Этого не может быть! - Робер хмурится. - Эжен Бракьен мой друг, я его хорошо знаю. Он гордый, вспыльчивый, но не способен никому причинить зло. Скорее отдаст последнее...
- Жежен единственный владелец поместья?
- Сейчас - да, но еще год назад поместье принадлежало его дяде. Знаете что?.. - Он оживляется. - Завтра же я расспрошу Жежена о дяде, а вы попробуйте вспомнить... Но что с вами? Вам плохо?
Я и не заметила, как наступило время рассвета.
- Нет, не плохо... - Веки привычно тяжелеют. - Это сон, я всегда засыпаю поутру. Не пугайтесь - наверно, я сейчас исчезну...
Голова клонится вниз, и тут я вспоминаю:
- Вечером зажгите фонарь! Пожалуйста... Иначе я не проснусь.
Пытаюсь свернуться калачиком прямо на стуле. Робер растерянно предлагает:
- Хотите, я уступлю вам кровать?
- Спасибо, не нужно. - Сон, неизбежный, как смерть, придает мне храбрости. - Если бы вы спели для меня... как пели Жежену.
Робер быстро кивает, затем, прикрыв глаза, начинает петь. Он поет на незнакомом языке, я могу разобрать только "l'amuri" и "l'arma mia". Звуки льются легко и протяжно. Но вот голос певца становится более страстным, исполненным призыва и тоски. Меня словно накрывает горячей волной...
Когда песня обрывается, еще минуту ни Робер, ни я не двигаемся с места. Небо за окном становится пепельно-серым, затем белым, цвета жемчуга. Наступил рассвет, я не заснула.
<p>
***</p>
- Знаете, я целый год не видела солнца...
Правду сказать, я его и сейчас не вижу. На улице - ветреный и снежный полумрак. Мы стоим у окна, силуэт Робера отражается в оконном стекле. Робер невпопад говорит:
- Только не исчезайте. Если вам опять захочется спать, я буду петь.
Мне становится смешно.
- Никогда не думала, что попрошу об этом!
Робер смущенно переминается с ноги на ногу.
- Мне нужно переодеться. Можно... вы не могли бы ненадолго выйти?
Развожу руками.
- Не могу, простите... Стоит мне дойти до порога, как я начинаю терять сознание. Но я отвернусь, переодевайтесь.
Отворачиваюсь, рассматриваю узор на стене.
Несколько минут спустя слышу голос Робера:
