— Угу.

Мака намеренно медленно распаковывала коробку с заваркой и всем существом чувствовала, что Джо со своего места наблюдает за ней.

— Джоан, конечно, будет ворчать, но это все фигня. Уж я-то знаю, как ей нравится это дело. Мы в детстве часто с отцом рыбачили.

— Угу.

— Мака, — в его голосе послышалась усталость.

— Наверное, будет весело, — фальшиво бодро ответить получилось с трудом.

— Нет, не будет, если ты так и продолжишь зарываться внутрь себя. — Теперь голос Джо звякнул тревогой. — Что случилось?

— Ничего, — закусила губу Мака. Ни-че-го. И это «ничего» — пугало ее больше всего. Она так ничего и не решила. Это тяготило, бесило и ужасало. — Просто устала.

Джо бесшумно поднялся со своего места. Аккуратно. Так же бесшумно подошел сзади к замершей с заварочным чайником в руке Маке.

— Мне тебя не хватало, — невесомо легко сорвались слова с его губ.

И неподъемной тяжестью сковали повелительницу. Почему? Черт! Почему Джо Кеплер может так спокойно говорить такое, а им с Соулом нужно было каждый раз продираться сквозь дебри собственных сомнений, чтобы честно признаться в этом друг другу?

Джо между тем осторожно собрал волосы Маки в пучок и переместил их на одно плечо, чтобы поцеловать второе. Аккуратно. Бережно. Сухие губы коснулись кожи чуть выше еле заметной царапинки, оставшейся от одного из браслетов Соула, когда тот стягивал с нее кофту… Нетерпеливо. Несдержанно.

Неаккуратно.

Маке снова стало стыдно. О чем она вообще думает?

— Джо… — выдохнула девушка обреченно.

— М?

Второе прикосновение губ к коже запустило волну мурашек по телу. Увы, не из той породы приятных мурашек удовольствия. Эти оставляли за собой лишь безразличие. И озноб. Несмотря на жару.

— Давай просто останемся друзьями, — все-таки решилась Мака и крепче сжала чайник в ладонях. Не сломать бы хрупкую керамику в такой напряженный момент.

Джо отстранился и выпрямился:

— Если ты пока не готова…

Не готова к чему? Наконец-то признаться себе, что ей хочется других губ, других рук, хочется забыть про смущение, про нормы поведения, приличия, совесть и про других людей, которые чего-то от нее ждут? Что даже мысли о Соуле Итере рядом будоражат ее гораздо больше, чем поцелуи Джо Кеплера? Так было, есть, и это вряд ли изменится в ближайшее время. Тогда зачем она мучает себя и молодого человека рядом? Нужно прекратить, пока все не зашло слишком далеко. Отдав браслет Киду, она смогла поставить решительную точку на Соуле (уже пожалела об этом, дура, но что сделано, то сделано). Пора решиться поставить такую же точку и на истории с Джо, потому что так будет лучше для всех. И правильней.

— Ты… ты мне нравишься, Джо. Но как друг.

В наступившей тишине отчетливо послышался шум воды в электрическом чайнике. Вода закипала и начинала бурлить. Градус напряжения в кухне рос так же быстро, и неминуемо должен был вот-вот наступить предел со щелчком: и электрического прибора, и тягучей мертвой тишины без слов. Первым щелкнул чайник, затем прошло еще несколько до бесконечности долгих секунд прежде, чем Джо Кеплер произнес:

— Только вот ты, Мака, мне нравишься не только как друг.

Он отошел и снова сел на свое место за стол. Мака обернулась и все-таки нашла в себе смелость посмотреть в глаза, непривычно серьезные и тусклые:

— Прости… — виновато выдавила она с искренним сожалением.

— За что? — с усмешкой и иронией спросил Джо. — За то, что внезапно решила прописать меня в своей френдзоне?

— Джо… Дело не в тебе, дело во мне.

Звучало по мелодраматическому глупо и пустословно.

— Можешь не заниматься самоуничижением, — отрезал он твердо. — Ни к чему это.

— Я просто хочу объяснить.

Она не готовилась к такому разговору, не знала как и что сказать, но то, что ни за что не хочет обижать молодого человека, отчетливо сознавала. Джо имел полное право злиться сейчас на Маку, но ей так хотелось, чтобы он понял ее…

— А я не хочу слушать твои попытки оправдать себя, — обрубил Джо ее надежду на корню. — Зачем было давать мне шанс, чтобы потом оттолкнуть? Это лицемерно, Мака, знаешь ли.

— Прости… — опустила голову повелительница и снова попыталась объяснить. Неуверенно. Издалека. — Я просто не разобралась тогда в себе до конца, и мне казалось…

Джо сказал правду. Он, действительно, не хотел слушать, не хотел понимать и сочувствовать. И был прав, наверное.

— Зато теперь разобралась. Поздравляю. — Молодой человек встал и уже было направился к выходу, но все-таки обернулся в дверном проеме и заколотил последний гвоздь в гроб с чувством вины Маки, просто похоронив ее заживо. — А на будущее запомни: твои заморочки с самой собой должны касаться только тебя, а не делать из других людей подопытных кроликов. Друзьями, Мака, дорожат, а не ставят на них эксперименты.

Входная дверь за Джо Кеплером закрылась неслышно тихо. Аккуратно.

***

Телевизор в гостиной надрывался от бесполезной рекламы, а Спирит напротив него с угрюмым видом сверлил взглядом непочатую банку Гиннесса и метался между желанием расслабиться и опасением за небезопасность подобной затеи. С одной стороны, что может случиться от одной банки пива? Это ведь не виски или джин, а Спирит Албарн не прыщавый пубертатный подросток, чтобы потерять над собой контроль от такой детской дозы? Но с другой стороны, кто знает, какой подвох можно ждать от старикана-тибетца? К слову, абсолютно беспомощного сейчас, вдавленного и запертого в глубине души Спирита так надежно, что даже мерзкие гусеницы не могли теперь просочиться в видимую им область реальности.

Ха! Наивный шаман! Думал, что так запросто сможет овладеть телом Косы Смерти, а вместо тела получил камеру предварительного заключения. Пусть теперь сидит внутри в ожидании приговора. Как только Мака с Джоан на следующей неделе уедут в Канаду, Спирит Албарн помчится сломя голову к Штейну, чтобы убить тибетскую тварь в себе. Уж кто-кто, а чокнутый приятель, точно сможет помочь. И при этом не вынесет мозг… Или не назначит дисциплинарное взыскание за соблазнение ученицы Шибусена. Святая черепушка Шинигами! Ну и угораздило же его в такое дерьмо вляпаться. Только бы Мака не узнала, только бы Джоан Кеплер хватило ума никогда не рассказывать своей повелительнице об их со Спиритом секрете.

— Твоя дочь талантлива, — раздался скрипучий голос в голове, и мозг тут же спроецировал видение-галлюцинацию перед телевизором. — Она чувствует меня, только пока не может определить источник и сущность моей души. У нее очень тонкое восприятие.

Шаман загородил собой половину экрана, а его жилистые стариковские руки насмешкой маячили на фоне рекламы жутко инновационного крема для бархатистой кожи рук. Да что там! Он весь казался гротескно неуместным среди обстановки холостяцкой гостиной Спирита: будто неандертальца изобразили на фоне статуи Свободы.

— А я класть хотел толстый хрен на твое мнение, старик. И без тебя знаю, что моя Мака — умничка. А теперь вали внутрь и не загораживай телевизор.

Шаман сощурился и покачал головой:

— Так уверен в своей силе сдержать меня?

— А то, — хмыкнул Спирит. — Ты жалок и бессилен сделать хоть что-то со мной. Потому что стоит тебе дернуться, как мои лезвия проткнут слабое подобие твоей душонки.

И в подтверждение своих слов с десяток черных косовищ взметнулись вокруг шамана, будто сюрреалистичный стальной цветок только что распустился в центре гостиной. Каждый из его лепестков-лезвий смог бы рассечь волос или лист бумаги, не говоря уж о сухой коже тибетца, оказавшегося в «цветочном» плену.

На лице старика не дрогнул ни единый мускул, он спокойно потянулся к своему животу и вынул из складок ветхой мешковатой одежды шаманский барабан.

— Моя вера говорит, — неторопливо заговорил тибетец, взяв барабан одной рукой, — что живых существ мучают пять ядов: гордыня, страх, гнев, зависть и темнота ума. Поразительно, насколько ты отравлен всеми ими.

Старик снова полез в недра своей одежды и на этот раз вынул нечто длинное. Спириту даже поплохело, когда он понял, что это старая человеческая кость: не то голень, не то локтевая. Вот уж странно, что в современном мире еще существуют настолько древние культы, которые используют человеческие останки в ритуалах.