— Мне бы не хотелось, чтобы Соул исчез из моей жизни навсегда. Но… — девушка прислушалась к себе. — Меня больше к нему не тянет, как раньше. Будто оборвалось что-то. Все из-за запаха. Приторный какой-то, дурманящий. Вот Кид вкусно пахнет… молодой зеленью после весеннего дождя и первыми медоносами на лугу. Хочется вдыхать снова и снова и жмуриться от удовольствия.
Бывшая драконья невеста рассмеялась:
— Ты же теперь дракон, а всем драконам нравится запах только невинных существ. — Она оживилась: — Не хочешь ли сделать Кида своим первым избранным возлюбленным? Он нам всем понравился. Жаль, конечно, что с попыткой перевоплотить его в дракона осечка вышла… Но если он снова окажется здесь, все девушки будут только рады.
— Только вот, думаю, он сам не слишком обрадуется. — Линг поднялась с корточек и шагнула вперед к воде. — Ладно уж. Уговорила. Поговорю с ними. И даже сделаю так, что они время от времени будут возвращаться на берег Драконьего озера. Так что налюбуетесь еще на своего Кида, если, конечно, тумана не будет. А кроме того, мне тоже нужно им сейчас кое-что сказать.
Змеевидное тело в воде двигалось почти без усилий, словно озеро само несло вперед, подчиняясь воле хранительницы врат. Вода бодрила, проясняла ум и очищала мысли. Плеск от разрезаемой телом глади затухал в тумане, а плотная завеса закрасила насыщенно вишневую чешую белым молоком, отчего Линг появилась перед двумя молодыми людьми так внезапно, что они чуть не подпрыгнули от неожиданности, когда драконья голова над ними всхрапнула (кашлянуть, увы, не получилось), чтобы привлечь внимание к своему появлению у берегов озера.
В человека Линг решила пока не превращаться: дракон выглядел не только внушительней и вселял уважения гораздо больше, чем девчонка-подросток, но и мог чуять мысли — смертным о таком остается только мечтать.
Смертные… Хранительница врат вполуха слушала Кида (на Соула, оставшегося от друга чуть в стороне, она решила пока не обращать внимания), коротко отвечала и размышляла, как удивительно легко приняла свою участь. Словно всю жизнь ждала именно этого — драконьего подарка. Хотелось ли ей снова стать просто повелительницей демонического оружия? Ни за что! Разве можно отказаться от ощущения гармонии с окружающим миром? Разве может камень, на несколько мгновений ставший горным орлом и ощутивший полет, снова захотеть вернуться на дно горного ручья? Разве может человек, воплотившись в дракона, отказаться от того удивительного мира, который открылся ему? Живой Тибет говорил с полубогом-драконом запахом трав и узором горных троп, дышал ледяными ветрами, смотрел миллионами звериных глаз, наполнял до краев умиротворением, кутал в густые шапки облаков и обнимал звездным небом. Дракон был частью этого древнего мира, и Линг теперь тоже стала его частью. Дочь Тибета, как называла ее Гома-кьи, стала одной из его хранительниц. Бремя? Нет. Честь для деревенской девушки, которая с молоком матери впитала легенды и предания родных земель.
Воспоминания о ведьме вернули мысли Линг к Киду перед собой, который, судя по запаху его мыслей, наконец-то готов был перейти от вежливых приветствий к делу. Дракон решил по-иному. О ведьме и союзе между Шибусеном и драконами, они еще успеют поговорить, нужно сначала рассказать этим двоим кое о чем важном.
Линг, в отличие от Шинигами-младшего, начала без долгих предисловий:
— Хотела предупредить. Тот шаман-гусеница… Чованг, кажется. Думаю, он жив.
— Но это невозможно! — сначала напрягся, а потом уверенно замотал головой Кид. — Я собственноручно разрубил его косой-Спиритом.
— Я могу видеть ауру мертвых существ. Это мой дар с рождения. Вчера я была в том ущелье, где все произошло. Там ощущается аура лишь убитой ведьмы.
Шинигами-младший не хотел сдаваться просто так:
— Но я сам видел мерцающий красный огонь души этой гусеницы, — заупрямился он.
Линг задумалась, как бы получше объяснить, и наконец нашла удачную аналогию:
— Чованг — как ярсагумба**, — сказала она и тут же поняла, что удачным сравнение было только для нее. Кид же не тибетец и, конечно, ничего не понял.
— Ярса… кто? — спросил он, уставившись на морду дракона.
Однако вместо дракона ответ прозвучал из-за спины Кида. Соул впервые нарушил молчание, чтобы пояснить незнакомое слово другу:
— Ярсагумба, — проговорил он почти по слогам и тут же продолжил уже в привычном темпе: — Так местные называют паразитирующий на гусеницах гриб, который собирают летом, а потом втюхивают за бешеные бабки.
— Да, — согласно кивнула Линг. — Споры ярсагумбы проникают в гусеницу и прорастают внутри, питаясь ее телом. Не сразу. Гриб поражает жизненно важные органы в последнюю очередь, а подчинив себе двигательный аппарат жертвы, заставляет беднягу перед смертью зарыться в верхний слой почвы, чтобы на следующий год смог прорасти.
— Что ты хочешь этим сказать? — до сих пор не улавливал направление мыслей Кид. Хотя озадаченный вид Соула тоже свидетельствовал, что и ему пока мало что понятно.
— Чованг перед смертью тела, скорей всего с помощью колдовства ведьмы, смог перенести часть своей души в кого-то живого, — пояснила Линг.
— В кого? — спросил Кид и сразу начал рассуждать дальше: — Да и если бы такое произошло с кем-то из нас, Мака бы ощутила присутствие чужой души. Так же, как увидела гусеницу внутри Соула.
Мака. Дракон недовольно фыркнул, невольно выдав свои эмоции. И этот тоже чуть ли не боготворит способности Маки Албарн. Да что они все в ней находят?
Если бы Линг могла сейчас поджать губу, то обязательно бы сделала это, но анатомия тела не позволила изобразить упрямого дракона, поэтому зверь снова фыркнул:
— Даже от восприятия души Маки Албарн можно скрыться, если постараться.
Кид наконец унял свой скепсис и серьезно спросил:
— Ты хочешь сказать, что часть Чованга в ком-то из нас?
— Не уверена. Возможно, он переселил себя в муху или мелкого грызуна, которые на момент схватки оказались рядом. Но ему нужно не тело животного, ему нужен человеческий разум, так что вероятность, что он в ком-то из нас… из вас… тоже велика. Я пока не смогла ощутить его присутствие в окрестностях, где умерло тело. Будьте внимательны друг к другу. Помните, что спора ярсагумбы прорастает не сразу. Сначала она подчиняет волю жертвы себе во благо, а уж потом убивает. Облик не меняется, но душа становится кормом для паразита.
Шинигами-младший задумался, но после полуминутной тишины кивнул и слабо улыбнулся дракону:
— Спасибо за предупреждение, Линг. Передам профессору Штейну по возвращении в город Смерти, чтобы на всякий случай устроил нам всем карантин.
— Не за что. — Дракон склонил морду гораздо ниже, чтобы уши ведьмовских слуг, коих здесь могло быть немало, оставались наполнены только вестью о смерти одной из них и ее слуге. — А теперь давай поговорим о ведьмах и союзе против них. Ты же здесь за этим, Кид Шинигами-младший.
Впрочем, долго объясняться и договариваться не пришлось. Линг и без разговоров знала, что нужно от нее Киду и что ее согласие в оказании помощи при истреблении ведьм из списка Шинигами — лишь первый этап. Хранитель врат в Шамбалу — просто посредник между людьми и другими драконами священной страны. Нужно было уговорить их. Дело наверняка не из легких, но попытаться стоило. Если одна Гома-кьи веками творила свои ведьмовские делишки, то сколько еще таких же ведьм из полузабытых сказок бродят по Тибету и Китаю…
Когда Кид, довольный ее решением, последний раз утвердительно кивнул, Линг, по-прежнему дракон, наконец посмотрела на Соула и, втянув ноздрями воздух, почти сразу шумно выдохнула. Аромат нагретого солнцем сена в яблочных брызгах и полынном послевкусии — этот запах мыслей почти не раздражал. Конечно. Ведь Соул теперь думал о ней. Наверное, было бы глупо продолжать игнорировать его и, демонстративно показав хвост, уплыть обратно, так и не поговорив. Как-то по-детски. А выглядеть в глазах оружия (теперь уже бывшего) ребенком Линг никогда не нравилось.
