Всего лишь рука. По сравнению со вчерашней ночью вдвоем — никаких соблазнов.
Он нашел ее пальцы наощупь, когда сам вытянул руку в ответ через море шерсти и нырнул внутрь черных волн. Там, в теплой глубине, они все-таки коснулись друг друга: мимолетно и робко. Сначала только кончиками пальцев, потом смелее и чуть дальше навстречу друг другу. Впрочем, далеко не получилось — всего две фаланги, не более, иначе пришлось бы шевелиться и тревожить своих напарниц рядом. Соул этого сейчас точно не хотел. Мака, видимо, тоже. Оба взволнованные, они не до конца осознавали, зачем им все это и почему так будоражаще приятно чувствовать друг друга в этой, казалось бы, невинной забаве. Приятно для них обоих, иначе бы Мака не закрыла глаза и не стала поглаживать вдруг замершие пальцы Соула. Так ласково и нежно, что он не смог удержаться и ответил ей тем же.
И тоже закрыл глаза, чтобы забыть, как странно выглядит все происходящее сейчас: полулежать в обнимку с одной и получать удовольствие от того, что перебирает пальцы другой. Удивительно, что он раньше никогда не замечал, насколько они тонкие и длинные у его бывшей повелительницы. Как несправедлива природа: одарить ее такими музыкальными пальчиками, будто созданными для игры на рояле, и напрочь лишить музыкального слуха.
Аккуратные и идеально гладкие полукружия ногтей, мягкие подушечки (не то что у него — привет стальным гитарным струнам) и тонкая нежная кожа — чертовски приятные ощущения. Ему нравилось поглаживать, переплетать со своими, чертить неровные дорожки вдоль и поперек…
Вроде ничего особенного, но Соул никак не мог отделаться от назойливой мысли: если бы пальцами можно было целовать, то это был бы именно поцелуй. Дразнящий, когда ногти Маки так неторопливо вырисовывали узоры на его коже. Игривый, когда она вдруг ускользала от него, а потом возвращалась, и Соул, боясь снова лишиться ощущения близости, сжимал ее пальцы между своих. Волнующий, потому что сонный мозг обволакивало легким туманом возбуждения, который возникал там — в нервных окончаниях на кончиках пальцев, и дальше по нервам растекался по всему телу, тающим облаком оседая внутри.
Если это был поцелуй, то самый странный в его жизни.
Они оба так и заснули в обнимку с яком, своими напарницами и переплетенными пальцами в теплой шерстяной глубине.
========== Глава 33. Гома-кьи ==========
Где-то на Тибетском нагорье, пятница, 7:34 a.m.
— Просыпайся, дочь Тибета, — тихий шепот на ухо.
Ласковый и добрый. Чарующий.
Колдовской.
Линг открыла глаза. Бабочка тонкопряда вспорхнула вверх от ее уха и закружилась перед лицом девушки, едва не задев плечо Соула своими невзрачными коричневыми крыльями, а потом полетела дальше — вдоль зарытой в косматую ячью шерсть руки партнера. Линг наблюдала за полетом мотылька; нужно убить это ведьмовское летающее отродье — ведь не знаешь, что от него ожидать. Но повелительница медлила. Не хотелось выпутываться из теплого кокона попоны и обхватившей плечи руки Соула. Словом, нарушать такую идиллию на двоих.
Тонкопряд кружил над спиной яка и никак не улетал дальше, поэтому девушка все же осторожно приподнялась и потянулась вперед рукой, стараясь не потревожить сопящего партнера рядом. Хотела схватить бабочку и раздавить, да только вдруг забыла про мотылька, а рука так и замерла на полпути.
Взгляд повелительницы выхватил в черном ворохе шерсти переплетенные пальцы, и теперь она никак не могла найти в себе силы перестать на них смотреть, прекратить думать об этом и попытаться утихомирить накрывшую ее с головой лавину ревности.
Линг смотрела.
Смотрела и прислушивалась к себе.
Что такого в этих пальцах? Соул ведь ее всю ночь обнимал, она спала на его плече, слышала его дыхание и чувствовала биение его сердца. Так почему какие-то чертовы сплетенные с Макой Албарн пальцы перечеркнули всю радость этой ночи рядом? Почему Линг видится в них больше нежности, интимности и доверия, чем в объятиях? Разве такое возможно? И почему ей так завидно? До злых слез обидно.
Повелительница молниеносно схватила мотылька, а потом с яростью и почти садистским наслаждением раздавила тонкопряда в кулаке — выместила на нем всю клокочущую внутри злость. Затем высвободилась из-под руки Соула и попоны.
— Ты встаешь уже? — партнер приоткрыл один глаз.
— Да. Спи дальше, — тихо ответила Линг и направилась к горячему источнику, чтобы умыться, а заодно и успокоиться.
Спускаться было легко, да и пройти всего ничего: какую-то сотню шагов вперед, потом вниз за острый край скалы, обогнуть еще один выступ, а потом влево по подобию ступеней, которые соорудила сама природа.
Бьющую из-под земли струю в зеркале воды почти не было видно, да и еле заметный пар курился только над источником, но над ручьем уже пропадал.
Девушка присела на корточки у края широкой ленты бойкого ручья и умылась, собираясь с мыслями. Настроение немного улучшилось, как это всегда бывает от солнечного утра в горах и воды — будто окружающий мир напитал тело умиротворением, а солнце рассеяло все тени в душе. Соул ведь дал обещание, пыталась успокоить себя повелительница, и никакая Мака Албарн не встанет на пути к счастью Линг Янг и ее оружия Соула Итера.
Отражение ведьмы в воде девушка увидела не сразу и даже не знала, как долго старуха молча наблюдала за ней с противоположного берега, пока Линг наконец ее не заметила.
Повелительница снова опустила обе руки в горячую воду, но уже не для того, чтобы продолжить умывание — ухватила со дна камень с неровными острыми краями и только после этого резко вскинула голову, чтобы в упор взглянуть на старуху снизу вверх.
Гома-кьи стояла на берегу и тяжело опиралась на кривую палку. Дряхлая тибетка, которая уже вряд ли сможет обходиться без подпоры для своего древнего тела. Кажется, дунь на нее — рассыплется песком от старости. Правда, выцветшие светлые глаза еще не утратили искру жизни, а кривой от злой усмешки рот напрочь отбивал сочувствие к почтенной старости. А еще подтверждал одну из аксиом Академии: главное, не облик — главное, душа. Дышащее на ладан сухое тело ведьмы, может, и не казалось опасным, но вот ее душа — ее суть — таила в себе смертельную угрозу. Как же порой бывает обманчив внешний вид.
Однако старуха сегодня явилась не одна. Нет, псевдодеда Норбу с ней не оказалось, зато у ног и за спиной ведьмы стелился белизной туман: пенился, клубился… и смотрел на Линг не меньше чем парой дюжин демонических глаз. Вытянутые зрачки в обрамлении кровавых радужек мигали, меняли размер и свое местоположение, хаотично перемещались по белой субстанции. Иногда сливались по два, а то и по три. Наблюдали за Линг. Возможно, ждали приказа ведьмы.
— Не узнаешь, дочь Тибета? Ты уже встречалась с этим Цати, — прошепелявила Гома-кьи.
— Не припомню, чтобы у Цати, которого я видела, были глаза, — спокойно ответила Линг. Камень в руке оказался горячим, как бы не обжечь ладонь.
— О, у этого голодного бедолаги действительно не было ни глаз, ни души, но я его накормила сердцем дракона, которого юноша вчера оседлал с моей помощью. Цати больше не будет за ним охотиться, как я и обещала. А демон теперь служит мне.
Линг поднялась, крепче сжала камень. Конечно, он вряд ли сможет серьезно ранить ведьму, если та решит напасть, но с каким-никаким оружием все же спокойней:
— Недолго ему придется тебе служить, — со смешком сказала она.
— Недолго, — кивнула старуха. — Только пока я в этом теле. Ох и сложный предстоит выбор твоему возлюбленному. Вы ему обе дороги. Каждая по-своему нужна и важна.
Яркие лучи солнца ослепили тибетку, поэтому она сощурилась, и глаза ее теперь казались двумя тонкими полосками, а выражение лица по-лисьему хитрым:
— Хочешь, помогу тебе, дочь Тибета? Он останется с тобой. Просто доверься мне.
Линг снова вспомнила переплетенные пальцы… и ответ Соула — как он рад, что Мака Албарн сейчас здесь, рядом с ним. Девушка впервые задалась вопросом: а что же сама Мака? Спрятанная в шерсти рука — ведь не случайность, не стечение обстоятельств? Что для бывшей повелительницы Соула значит ее экс-оружие?
