Через восемь дней мы двинулись дальше, Ниэни пришла в себя и к моменту нашего отъезда могла, с моей помощью, немного ходить, достаточно, чтобы перебраться в закрытую карету и покидать ее во время остановок.
Как я ни хотела избежать неприятной для нее новости, это, разумеется, не было возможным, и когда раздалось в тишине нашей комнаты полное надежды и боли:
- Что с моим ребенком? – я, отрывая взгляд от белых губ, от почти воскового лица, была вынуждена сообщить, что ребенка больше нет, и к моменту нашей встречи уже очень долгое время не было… Ниэни прижала руку к животу, какое-то время, я видела по глазам, борясь с тем, что я сказала, и не желая в это верить, и ее взгляд потух…
Нам с Дорром стоило огромного труда поддерживать в ней жизнь – девушка превратилась в безвольный овощ, слепо подчинявшийся моим командам и почти все время проводивший, глядя куда-то перед собой. Если я велела поесть, Ниэни ела, едва ли понимая, что я ей приношу, когда я говорила, что нужно куда-то пойти, она просто поднималась и шла. Я понимала, чем это вызвано, понимала, какую страшную боль она испытывала, и сердце разрывалось от одной только мысли о том, что я не могу ничего сделать, чтобы восполнить ее невыразимую даже самыми скорбными словами утрату. Сарина и Танра учили меня, конечно, как вести себя с людьми, у которых произошло несчастье, как сообщать дурные вести и как оказать поддержку в первые минуты после трагедии. Но никто и никогда не учил меня, Целитель не занимался подобными делами, а в жизни я не сталкивалась с таким, как вернуть желание жить матери, потерявшей желанного нерожденного ребенка, в результате одного из самых грязных поступков людей. Я могла только одно – быть рядом, исцелять телесные раны и позволять девушке выплакаться, поглаживая обрезанные светлые волосы, и Дорр, наш единственный Чтец и командир людских и варьих эмоций и душ, долгие часы проводил, стремясь хоть немного ослабить ее боль и вдохнуть в нее жизни хотя бы на то, чтобы есть, спать, и равнодушно смотреть в окно кареты…
В первый раз, когда мы оставил домик, вечером перед отъездом, и я повела Ниэни немного пройтись, проверяя и свое лечение, и заставляя слишком долго лежавшую в постели подругу двигаться, Ниэни от одного вида мужчин приходила в ужас, застывая столбом и крепко вцепляясь в меня. Ближе к возвращению в Дариан она сумела без страха смотреть на самиров, хотя на мужчин-людей косилась крайне настороженно, не оставалась без меня и Дорра за пределами наших комнат или кареты, и почти ни слова не говорила, цепляясь за мою руку.
Впрочем, в первую неделю в пути произошло то, что заставило нас с варом почти неотлучно дежурить при ней, сменяясь, чтобы вздремнуть – Дорр ушел поохотиться, а меня попросили, как Целителя, осмотреть нашего спутника-солдата, и мне пришлось оставить рассматривавшую стену оринэйку одну. Вернувшись, я обнаружила Ниэни стоящей на стуле и вполне недвусмысленно собиравшейся сунуть голову в петлю. Где она взяла веревку, привязанную ей к потолочной балке таверны, я так и не узнала, но с той минуты, когда я силком стащила девушку на пол, не находя в себе сил даже отчитать ее за содеянное, и магией испепелила веревку, одну мы ее не оставляли, и не зря – были попытки пустить себе кровь или перерезать горло. Через пару недель она смирилась с тем, что наложить на себя руки я ей не даю, и окончательно погрузилась в полнейшее равнодушие к себе и к жизни.
Именно в таком состоянии мы и въехали в Дариан, но и на диковинки города Ниэни смотрела крайне равнодушно, а я, прикрыв глаза, мысленно вопрошала, что мне делать. Я винила в случившемся себя, сочувствовала девушке, делала все возможное, чтобы ей помочь – и телом она уже оправилась и понемногу крепла, но такая обстановка порядком угнетала и я, проклиная себя за это, начинала от нее уставать. И наконец мы въехали на территорию дворцового комплекса, и я помогла Ниэни покинуть карету – попытки даже самиров ей помочь и прикоснуться приводили к долгим, пугающим по силе истерикам, и нас по моей просьбе, поддержанной герцогом Фэртом, очень быстро и незаметно оставили в покое.
Оставив подругу на попечение Дорра, я, едва добравшись до наших – на время лечения Ниэни жила со мной – комнат, отправилась заниматься ее устройством. Нужно было добиться того, чтобы она осталась со мной и жить, и работала бы только на меня. Я обдумывала, как лучше это осуществить, достаточно долго, и пришла к решению назначить Ни не своей служанкой, как в Гвенто-Рокканде, а своей помощницей как учителя и кем-то вроде экономки. Я слишком хорошо понимала, при всех обещаниях Фэрта и Императора, что, если она войдет в дворцовый штат прислуги, ее заставят работать не только на меня, а кто-то еще едва ли стал бы проникаться ее ситуацией и стремиться облегчить ее жизнь, не говоря уже о возможных заигрываниях неженатых молодых обитателей дворца. Мне стоило огромного труда вытащить Ниэни из ее состояния, и я не желала рисковать ее возможным к нему возвращением.
С проживанием удалось быстро уладить все детали, но когда я обратилась к начальнику дворцового штата с просьбой назначить Ниэни служанкой или помощницей именно при мне, ответом послужило то, что без дозволения Его Величества или кого-то из высшего руководства сделать это мужчина не может, и если я такое разрешение предоставлю, с радостью посодействует. Разумеется, обращаться к Императору и добиваться аудиенции по столь нелепому поводу я не видела ни малейшего смысла и направилась было к себе, обдумывая, что делать, когда в голову пришла мысль, заставившая круто изменить направление, подняться на третий этаж, пересечь его, снова спуститься и добраться до красивой, светлой древесины двери, с ручками в виде волчьего хвоста. Я постучала, подождала ответа и снова постучала, и уже хотела уйти, решив, что никого нет, когда дверь отворилась и леди Элиа Фэрт миролюбиво мне улыбнулась.
- Принцесса Алеандра, большая честь, - она пропустила меня в гостиную, и я с любопытством осмотрелась – от привычных она разительно отличалась. Стены были выкрашены нежного, кремового цвета краской, и сплошь украшены гравюрами, изображавшими диковинные постройки, дам и кавалеров в странных, незнакомых мне одеждах, природу, гобеленами, тканными вручную, и изогнутыми, замысловатых форм полками. На них стояли вазы, книги, декоративные чернильницы, статуэтки, лежали какие-то бумаги и свитки, даже посуда, у меня хранившаяся в специальном шкафчике. Шкафов, к слову, в гостиной не было, зато у двери была вешалка в форме стоящего на задних лапах волка, на которой красовался длинный черный плащ с мельхианом и символом Особого Отряда, и рядом с ним – аккуратный, темно-зеленый, украшенный узорами той же ткани, чуть более светлого оттенка, дамский… Я рассмотрела и низкий, все того же кремового цвета обивки, диванчик без боковых кареток, мягкие стулья с низкими спинками-валиками, круглые, стойку с декоративным, или наградным, богато украшенным оружием, и большой стол на деревянном помосте, с белой скатертью, низкий, вокруг которого были уложены четыре больших циновки с изображениями.
Я подняла глаза на самирку и только теперь осознала, что еще показалось необычным – вместо привычного платья она была одета в многослойный наряд, ярко-красный с белыми узорами по краю широкого рукава и подолу верхнего слоя, повязанный на спине узлом пояс, белый, и босиком. Более всего ее наряд напомнил халат, из-под которого выглядывало то ли домашнее платье, то ли длинная ночная рубашка, и волосы были собраны в украшенный красными лентами и белой жемчужной ниткой сложный пучок.
- Это традиционная одежда самирских женщин, - пояснила, терпеливо дав мне время привыкнуть к обстановке, девушка. – Когда я нахожусь дома, я одеваюсь в принятом у нас на родине обычае. Если вас не затруднит, Ваше Высочество, я прошу вас разуться. У нас не ходят дома в обуви, считается, она собирает не только пыль, но и всю грязь и все пороки, и в доме для них не место, - отказать милой дружелюбной улыбке и приветливой, всегда, в любое время, Элиа я не смогла и разулась, со стыдом покосившись на свои уродливые обожженные стопы. Взгляд серых глаз, постоянно напоминающих о Стунге, конечно, упал на миг на мое увечье, но Элиа, девушка редчайшей деликатности, предпочла, к моему облегчению, промолчать.
