Маюри позвали первую, и она пошла, медленно, не отрывая глаз от кончиков своих туфелек, вышитых бисером. Саюджи на ней красивое, розовое с молочным, белым жемчугом вышито. Братья на минувший День Именин поднесли, вместе с венцом, который покрывало удерживает, ожерельем и серьгами. Тоже жемчужины, и совсем маленькие, и большие, белые. Когда-то Фаха, малышкой еще, думала, что они сладкие, и проглотила нечаянно одну, а мама Сайбини потом ругалась долго и волновалась очень… Вспомнилось сейчас некстати, пока Мэй, с собранными в узел, так непривычно, волосами, в темно-розовом покрывале, стояла, пряча лицо, перед своим будущим мужем. Руки омгой украшены, темные узоры по темной коже вьются, растительные какие-то. И браслеты все самые лучшие подобрала, наряжалась, и накрасила глаза очень ярко, как замужняя уже. И ни взгляда теперь на Фаху, словно и нет ее. Но разве же это Фаха виновата?! Разве это она такого захотела?! Да будь у нее возможность отказаться, разве бы не сделала она этого?!
Покрывало тяжелое, даже и не думала никогда, что оно такое, когда видела на матушках и названных сестрах, и волосы как-то странно тянет, непривычно, в узел собраны, не в косу пока еще…
Ее тоже накрасили сильно, Фаху, так и кажется теперь, что эти румяна и помада кожу жгут, непривычно, неудобно. А руки почему-то расписывать пока не стали, наверное, надеялись, что все-таки не случится этого странного, недоброго дела. А оно случилось…
Алкир, будущий муж, задал какие-то вопросы Маюри, только ведь он даже ее ответы не слушает, а Фаха, украдкой на сестру посматривая, и вовсе не слышит, о чем они говорят. Странное дело, и никогда такого не случалось, чтобы две сестры за одного мужчину замуж шли. Неправильно это, нехорошо. Нельзя так.
Ожерелье тяжелое, и серьги, но красивые очень, золотые, с рубинами, красными и какими-то фиолетовыми. И саюджи такое, его только сегодня мама Сайбини подарила, фиолетовое, золотыми цветами вышитое, и браслеты на руках только тоненькие золотые – Фаха не любит, когда украшений слишком много и они слишком роскошные, ей неуютно в них.
Взгляд у Алкира внимательный, глубокий, умный, прямо в глаза. И так и светится в его взгляде, что он видит ее, Фахины, эмоции, и ему тоже не нравится происходящее. Он ведь, по сути, осознала в краткую встречу глаз девушка, совсем не плохой человек. Усталый, серьезный, мрачный, но не плохой. Он не злой. Просто, как и Фаха, он по всем законам не может отказаться. Или у него какие-то свои, ей пока еще неизвестные, причины, по которым он не в силах это условие не исполнить.
- Принцесса Фаха, - опустила глаза, опомнившись, и выдохнула… Ничего не поделаешь, отец не может отказаться, если бы мог, он не стал бы на такой шаг идти. – Весьма рад возможности познакомиться со столь очаровательной, и, как я слышал, умной девушкой. Смею лишь надеяться, что сложившаяся ситуация не приносит вам излишних неудобств. Я понимаю, что выглядит она несколько неоднозначно, принцесса Фаха, уверяю вас. Но…
- Как отметил совершенно справедливо Каор Мунго, мой почтенный отец, нет законов, в нашей стране, которые бы это запрещали. Я очень рада, что смогу оставаться и впредь с сестрой, принц Алкир. – Сама своему голосу удивилась, как он ломко, хрипло зазвучал, и как сильно он дрожит. Маюри ни взгляда в ее сторону, ни жеста, словно и правда обиделась. Но в чем же Фаха-то виновата? В чем?!
- Что ж, - мрачно кивнул мужчина, оглянувшись на своих спутников и послав Фахе какой-то почти сочувствующий взгляд. – Вероятно, мне следует принести извинения от нашего имени Фахе Мунгошике, с позволения почтенного Каора. Мы настаивали на том, чтобы не сообщать девушке известие, но виной тому служили некоторые мои сомнения… Я не был уверен, что подобный поступок допустим. – Кронпринц низко опустил голову, отведя взгляд от будущей жены, потупившейся, щеки которой пошли пунцовыми пятнами. – Если наш поступок принес принцессе Фахе боль, я искренне сожалею о нем. Равно как и искренне прошу принцессу Маюри не обвинять династию Мунго и принцессу Фаху. Это было моим желанием, - взгляд скользнул на Маюри и губы изобразили почти правдоподобную улыбку. – Принцесса Фаха и иные члены вашей семьи здесь не при чем, и вам следует сердиться только на меня…
***
- Мягкие лапки, да когти больно острые, - Маюри, когда наконец служанки оставили их наедине, присела на край широкой кровати – по старым законам и обычаям, спали сестры до замужества вместе. Ну, до замужества старшей, естественно, горько подумала Фаха. – Все бы хорошо, жених красивый, семья императорская, говорят, кронпринц Алкир искусный воин и маг… И очень образован. Но… - покачала она головой. – Знаешь, недобрые они, эти северные гости, неправильные.
- Ты по одному человеку обо всех не суди, - Фаха даже обрадовалась, когда сестра-то все-таки с ней заговорила. – Мне только отец жениха не нравится, зло в нем лежит, а даже если змея в дракона нарядится, змеей она быть не перестанет. Он вот улыбается…
- А по спине мурашки идут, - кивнула сестра. – Улыбка у него страшная, ты права, как будто оскал. Но… Отец говорил ведь, таким предложениям нельзя отказывать. Но чтобы вот так, чтобы двух сестер один муж брал, это же… - смуглые пальцы зарылись в распущенные длинные волосы. – Фахи, давай с тобой поклянемся, что ссориться из-за этого не станем. Я с тобой росла с детства, знаю тебя, и ты меня знаешь. Отец говорил брату Суиту, что в противном случае Император Карлон угрозы Сархару ставил, если, мол, от брака отец откажется. Сама ведь понимаешь, война дело ненужное, да и просто, когда отношения между странами плохие, это опасно.
- Я знаю, Мэй, что отказаться мы не можем, иначе бы отец не стал на такое идти, - вздохнула Фаха. – Я тебе обещаю, ревновать не буду, сердиться тоже. Ссориться с сестрой не хочу. – Девушка крепко обняла Маюри, усаживаясь рядом.
- И я тебе тоже обещаю, Фахи, что мы всегда будем дружными и добрыми сестрами, что бы ни было впереди. Даже и хорошо оно, мы друг друга знаем, и вместе разлуку переносить легче, с мамами и сестрами…
***СунгаРа, те же дни. Дворец Каора Мунго. Алкир Каэрри***
И все же они были совершенно разными, и тем сильнее он убеждался в этом, чем больше Алкир видел своих будущих жен, во время бесконечных, тягомотных на его неискушенный взгляд ритуалов, вроде очищения кожи, омовения рук, что символизировало снятие добрачных грехов, заплетания венков, которые пускали плыть потом по реке… Лампадки, подносимые Богине Матери членами семьи невест, бесконечные пения, пения, пения, речевки, танцы…
И это, размышлял Алкир сейчас, готовясь к последнему, самому важному дню ритуалов – заплетению невестам косы, надеванию уже руками Алкира покрывал, подарков семьи невест жениху и его спутникам, и, наконец, прощания с семьей и городом. И тем же вечером – долгожданная уже, что тут душой кривить, поездка домой.
Они были разными, как ночь в бездонном колодце и солнечный день на лесной полянке или даже на лугу. Старшая – капризная, избалованная, и неглупая, вроде бы, но неграмотная, да и едва ли всерьез чем-то кроме женских хлопот и нарядов интересовавшаяся. Младшая, молчаливая девушка, с огромными карими глазами, отличалась от своей старшей сестры разительно.
Умная, скромная в одежде и поведении, доброжелательная, но отнюдь не наивная, любознательная. И очень жаждавшая еще учиться. Именно этим, впрочем, Алкир и собирался занять их дома, после венчания – негоже принцессам и будущим Императрицам хотя бы писать не уметь и читать. В Сархаре харр с ним, пусть творят, что только чьей душеньке заблагорассудится, но в его доме все-таки будет по его решению. И все-таки, имей он право выбора, из них двоих, мелькнула мысль в глубине души, и пообщайся хоть так, немножечко, выбрал бы он Фаху.
Он ведь по глазам ее видел, что девушка, девочка еще совсем, все понимала не хуже, чем Алкир – кому это брак нужен, по сути дела, только, и что просто иначе поступить не могли ни он, ни отец ее, ни, собственно, тем более она. Женщины в Сархаре привыкли быть подчиненными, бесправными, привыкли, что над ними всегда кто-то довлеет. Они не… Не такие, как… Впрочем, что уж теперь об этом, жизнь у всех своя, и не у всех она добрая.
