Однако подобное открытие не только не могло оставить равнодушным в том отношении, что девушку ведь стоило оберегать, словно зеницу ока, но и поднимало иной, весьма существенный вопрос. У всех Ключей истории, по крайней мере тех, о которых я читал или слышал, был Хранитель, и большинством Хранителей выступали люди, короли, маги, сменявшие друг друга вереницей лиц и имен. Какие-то Ключи хранили вары, какие-то – самиры, какие-то и вовсе сами науры или высшие духи. Но кто, во имя Бартиандры, мог выступать Хранителем живого Ключа? Сам Пиу? Или же кто-то иной? И как этот некто может воздействовать на оринэйскую принцессу? И как, если Полуночный наотрез отказался разговаривать, можно было узнать, кому же выпала столь необыкновенная роль и не стоило ли от этого ожидать очередных подвохов?
К этим измышлениям примешивался и иной тоненький голос, тщательно прогоняемый рассудком прочь, и все же проявлявшийся снова. Слова Карру, и те, что были высказаны самиром во хмелю, и те, что он с робкой улыбкой озвучил, представ перед моими очами, как-то своевольно накладывались на совсем другие лица. И даже ряд моих полуосознанных ранее поступков обретал, как ни стремился я прогнать эти мысли, смысл, и прояснялось, почему я достал из чаши тот злосчастный медальон, зная о предрассудках и традициях, почему старался защитить от харра не только Тио, но и его наставницу, почему мне хотелось, чтобы она все же стала обращаться ко мне по имени, в укромной обстановке, немного менее формально.
Когда это произошло, я не мог бы сказать, но с неожиданной яркостью осознал, почему так снисходительно отреагировал на поступок Карру, и почему даже… в какой-то мере понял его, - я и сам был влюблен, в немного прямолинейную, горделивую, решительную и деловитую девушку, обучавшую моего сына основам магии и Целительскому делу. Словно издеваясь, жизнь вывернула очередную петлю весьма забавным образом, и я, некогда отвергнувший предложение короля Оринэи Аланда Девятого о помолвке и браке с его малолетней дочерью, спустя добрых полтора десятка лет, будучи уже глубоко немолодым человеком, в эту самую дочь влюбился. И, разумеется, ответными чувствами ко мне молодая особа не пылала, хотя и относилась с уважением и весьма доверительно, пожалуй, можно было говорить даже об отношениях дружеских…
Однако же дело оставалось прежде всего, и я, в редкие свободные дни, пытался найти время и на то, чтобы покопаться в архивах эпохи перед войной Оринэи и Алого Тигра, в документах, касавшихся так и не завершившегося вступления Зеленого Королевства в состав Круга Тьмы, инициированного Полуночным Островом и с нашей стороны Империей, и в бумагах, засвидетельствоваших то, как западная часть Мискарта, принадлежавшая Оринэе, внезапно была безвозмездно передана Аландом в пользу Рокканда и Басскарда, мол, исторически это их земли, и им они и положены. Со мной данный вопрос никто не обсуждал, отец, который, возможно, знал больше о мотивах своего друга, оставил мир живых почти десяток лет назад, и поиски в архивах не давали итогов, тем более будучи весьма редкими и разрозненными. Другой живой свидетель закулисных игр тех лет и вовсе с достопамятного заявления, что Алеандра (и когда только я стал мысленно звать ее просто по имени?) есть один из Ключей, но он не скажет, зачем и для чего, не объявлялся, время от времени соизволяя передавать через духов короткие сообщения, что вот здесь Страж перемещен вот сюда, или в таком-то месте найдены следы, что да, Внемлющие копаются, но следы пока сами по себе ничего не докажут.
Однако же и подобная неопределенная, но вполне деловитая жизнь продлилась недолго – успел настать новый год, и миновать Праздник Жизни, с привычным размахом и беззаботностью встреченный жителями Империи, и уже катился к концу первый месяц года, Цветень, когда мою устоявшуюся рутину будней нарушило сообщение о том, что во время занятия с наставником дел ратных Его Императорскому Высочеству внезапно сделалось дурно и кронпринц лишились сознания. И последнее до сих пор к нему, дескать, не вернулось, а Целителя придворного во дворце нет, они уехали в Фар за снадобьями необходимыми, только завтра поутру ожидаются. За лекарем уже, закончил писарь, принесший известие от имени Илли, заставившее напрочь забыть о том, чем я, собственно, до появления барона занимался, послали.
- Я разумею, мой Император, - добавил немолодой уже человек, поклонившись, - что стоит послать за леди Оринэйской, она, как известно, Целитель. Возможно, она будет любезна и окажет до возвращения Целителя Сайгу помощь Его Высочеству. Если, разумеется, вы дозволите.
- Да, пошлите, - кивнул я, растерянно обегая взглядом кабинет. Бумаги, чернильницы, свечи… Все расплывалось перед глазами, и руки сами собой привычно закрывали флакончик чернил колпачком, переворачивали документы, убирали их в ящики, запираемые на ключ. – Сообщите герцогу Сайрау, что я желаю немедленно видеть его в гостиной покоев Его Высочества, и передайте это же принцессе Милэсайна.
- Слушаюсь, мой Император, - поклонился писарь. – Герцога Фэрта уведомить?
- Нет, у Гранд-Мастера много дел сейчас, полагаю, его помощь не понадобится. – В прежние времена случалось, что часть обязанностей или дел я перекладывал в подобных ситуациях на Особый Отряд, и подобный вопрос не был удивителен. Но прямо сейчас и без того шло весьма активное разбирательство с недавними покушениями, отбыл в Зибир Вилайр Мэжрэ, была повешена уже его супруга, и необходимости отрывать Бэнджамина от прямых обязанностей не было. – Но прежде всего пошлите за… за принцессой Алеандрой… - это я приказал уже в самых дверях, отгоняя прочь дурные мысли, и заставляя себя думать, что дело может быть и не страшным. Перенапрягся, или что-то такое… И все же Тио никогда не падал в обморок, и даже болел очень редко, и неприятный голосок внутри шептал, что все совсем даже не хорошо. В подобной внутренней борьбе мыслей я и добрался, не заметив дороги, до комнат сына, и едва не толкнулся в дверях спальни с торопливо скользнувшей оттуда фигуркой.
- Ваше Величество? – перед глазами возникло узкое бледное лицо. – Императрица Карса сообщили мне, что кронпринцу сделалось дурно, и я поспешила оказать помощь.
- Он…
- Он пришел в себя, - девушка мягко коснулась моего предплечья и тут же убрала руку. – Я осмотрю его и начну лечение. Вам не стоит волноваться… - взгляд застыл на едва заметных искорках в ее глазах, очень близких сейчас ко мне. – Если желаете, мой государь, вы можете остаться в покоях, - я кивнул, и Алеандра посторонилась, пропуская меня внутрь и устремившись к растянувшемуся на простынях мальчику, разметавшемуся, покрытому влажными капельками пота и даже для него необыкновенно бледному. Тионий часто, прерывисто дышал, однако глаза сына были открыты, взор скользнул на меня и губы попытались сложиться в улыбку.
- Папа…
- Тише, - мягко, но настойчиво заметила оринэйка, присев на край постели, и сжала его руку в своих. – Расслабься, пожалуйста, мне нужно…
- Я знаю, вы хотите меня осмотреть, - прошептал малыш, серьезно кивнув. – Я потерплю. – Я замер у изголовья постели, не решаясь подойти, чтобы не помешать закрывшей глаза девушке, от быстро забегавших над грудью и головой Тио пальцев которой заискрились золотистые искорки, и губы внезапно сжались в тонкую полоску, выражавшую недоумение. Руки ненадолго замерли и вновь принялись вырисовывать замысловатые фигурки, и вновь замерли.
- Ничего не понимаю, - пробормотала волшебница, открывая глаза. – Степная лихорадка, весьма характерная для весны и осени, но в ней есть что-то странное. Я не могу проследить, что, чары обрываются.
- Степная лихорадка? – мальчик чуть приподнялся. – Мы до нее еще не дошли… Она сильная, да?
- Очень, но, если ее правильно лечить, она быстро проходит. И, в отличии от луговой, у нее нет язвочек, и шрамы не остаются, - казалось, меня не замечали, однако, стоило так подумать, Тионий повернул ко мне голову, тихонько застонав.
- Я скоро поправлюсь, Ваше Величество. Амари Алеандра и Целитель Сайгу очень опытные и умные. К тому же мне совсем не так плохо, только кружится голова и небольшой жар… - ладонь с узкими бледными пальцами при этом осторожно опустилась на его лоб, свет упал на пунцовую от жара щеку, и оринэйка едва заметно покачала головой.
