- Полагаю, - когда Полуночный покинул нас, и мы удостоверились, что остались вновь втроем, Алеандра подняла на меня глаза, - вы не откажете мне в чести посетить мои покои? То, о чем говорил Темнейший, находится там, и, уверена, нам следует просмотреть их на месте, дабы мне не пришлось…
- Я понимаю, что вам сейчас непросто ходить столь много, и меня нисколько не затруднит посещение ваших комнат, - заверил я смутившуюся оринэйку. Неужели за ее обликом и впрямь скрывалось нечто столь могущественное, и она сама до недавних пор не знала этого? И неужто смертное создание, из плоти и крови, могло быть вместилищем чего-то подобного? Но ведь ее даже пытали… И ранили… Однако Ключ при этом не повредили?
- Благодарю, сир, вы очень любезны, - девушка в знак почтения склонила голову, и вновь подняла ее. – Я теперь понимаю многое. Однажды духи говорили мне, и канки в Обители тоже, о неких особенных силах, которыми наделил меня мой покровитель, и теперь мне стало понятнее, каковы же эти силы, государь. Как и то, - продолжала она уже во время недолгого пути в ее комнаты, бережно поддерживаемая за локоть Бэнджамином, с лица которого не сходило странное выражение, нечто между шоком и самыми мрачными оправдавшимися ожиданиями. – Почему столь хаотичные и неконтролируемые вспышки Темного Целительства, что имели место быть во времена моих скитаний, вызванные отчаянием и страхом, лишь заставляли меня лишиться чувств, но я не пострадала. Очень часто Темные Целители, утратившие контроль над этой стороной дара, становятся и сами его жертвами. Вероятно, и мое обостренное чутье на некоторые вещи обусловлено именно этим, но лишь Полуночному известно, как может выражаться то, что он вложил в меня. Однако же…
- Однако же наши сведения о ваших злоключениях и проявленные вами силы и неожиданные способности подтверждают, что вы правы, и теперь все приобретает обоснование – вы поправляетесь от ран весьма скоро, обладаете удивительным внутренним равновесием, - кивнул я, обдумывая каждое слово молодой леди. – Яд харра не убил вас, более того, вы уже вполне оправились… Как и выплески Темного Целительства, которые, как мне известно…
- Любой стихийный выход магии разрушителен, мой Император, - заметил герцог Фэрт, бросив на меня взгляд. – Чем волшебник более силен, тем и последствия такого выхода чар страшнее, однако же по мере опыта и обретения сил подобное состояние становится крайне нелегко вызвать, чаще всего выплеск случается в детстве, в ранней юности… Именно так в прежние времена определялось наличие у человека дара.
- И именно так оно определяется в сельских частях стран Альянса, - улыбнулась оринэйка. – Разумеется, мы с Файгарлоном и другими молодыми магами посещали городки и деревни Империи, разыскивая одаренных детей и взрослых, но куда чаще нам только докладывали, что некий человек проявил магию, и мы проводили первичные проверки, определяя, следует ли ему обучаться серьезно, или лишь научиться контролировать силы и заклинать скот да дождь.
- В отдаленных уголках Империи подобное происходит до сих пор, - Дамский Угодник помог девушке повернуть к лестнице, через высокий порожек, и улыбнулся чуточку веселее. – Хотя метод безнадежно устаревает, более того, требуется далеко не у всех народов. Самиры…
- Самиры видят наличие и отсутстви дара и так, да-да, - огрызнулся я. – Вы любите свою расу, герцог…
- Весьма крепко. Мы видим и дар людей, но они не всегда верят нам, - доверительно сообщил чародей оринэйке, едва слышно хихикнувшей. – Обычно они нам не доверяют и даже опасаются. Будто бы мы столь жестоки, а единственная наша цель – обмануть людей.
- Вы забываете, герцог, что я тоже человек, - рассмеялась Целительница, повеселев. И по огоньку глаз главы политической полиции я понял, что эта игриво-доверительная речь имела единственной целью развеять мрачную особу. – Хотя и немного необычный, но все же…
- Вы очаровательный человек. И, право, вы так теплы к моему скромному народу, что мое жалкое существо не заслуживает такой доброты. Признаться, ваши красота и ум несравненны, о покорительница сердец…
- Я разочарую вас, о герцог, и скажу… - заговорщицки протянула девушка, тоном, напомнившим мне кокетливые речи придворных дам, но откровенно наигранным при этом. – Что на меня красивые речи не производят ровно никакого впечатления, я весьма к ним равнодушна, и сердце мое покорить ими невозможно.
- Смерть мне, - с каменным лицом произнес Бэнджамин, умудрившийся придать голосу пафосно-драматическую нотку, и взрыв смеха, вызванный общением моих спутников, не удержать удалось уже мне. – Я немедленно пойду и утоплюсь. И моя жизнь, неприступная и жестокая красавица, будет на ва… Диада милосердная, что это?! – к тому моменту мы успели закончить спуск по виткам лестницы и свернуть к коридору, уводившему к жилым покоям обитавших во дворце учителей, лекаря, кое-ког из дворян высших кругов, и почти добраться до светло-коричневых дверей в комнаты герцогини Оринэйской, когда глазам предстала опрокинутая ваза, с отколовшимся кусочком синевато-белого фарфорового верха и выпавшими из нее искусственными розами, шелковыми, украшавшими просторный коридор. По счастью, пустовавший. Впрочем, удивило самира отнюдь не это, а то, что дверь в гостиную покоев была приоткрыта, и за ней едва слышно, испуганно, вскрикнула девушка. Стража ринулась было вперед, но властный жест Бэна остановил ее, а черные глаза друга метнулись на дверь, и рука, придерживавшая локоть Алеандры, опустилась. На кончиках пальцев заискрились искорки чар.
- Я войду первым, с вашего позволения, - выдохнул Гранд-Мастер Фэрт, обратив взор на нас. – Ваше Величество… - едва заметный поклон-кивок, и в крошечную щель двери скользнула гибкая мрачная тень, а я подхватил запнувшуюся даму под локоть, осторожно заглянув в заострившееся худобой лицо. Впрочем, мгновение спустя дверь открылась сильнее, приглашая войти, и резко помрачневший мужчина велел стражникам остаться снаружи. Хозяйка покоев прошла в двери первой, и только уже в них, когда засовы за спиной с легким стуком закрылись, повинуясь чужим чарам, стало ясно, что же происходило в уютной гостиной, обставленной в зеленых цветах, присущих оринэйскому народу издревле. Невысокая девушка в голубом простеньком платье прижималась спиной к каменной кладке стены, с ужасом и надеждой взирая на нас, а перед ней, подле то ли перевернутой, то ли опрокинутой кушетки-диванчика, стоял на коленях некто. В обладателе растрепанных, беспорядочно падавших на спину и плечи длинных волос, невероятным чудом, судя по тому, насколько он был пьян, что читалось с первого взгляда, удерживавшемся в вертикальном положении, с трудом угадывался скромный, сдержанный, всегда ведущий себя исключительно по форме граф Карру Сэрхэ Карру. Судя по всему, он, в отличии от леди Тангу, нас не заметил, или не придал значения появлению еще кого-то в покоях, и, почти неразборчиво от хмеля, продолжил начатую еще до нашего появления речь…
- Ниэни, я никогда не встречал более чистой девушки, чем ты. Ты очень добрая, очень умная, и такая… такая скромная… Клянусь, я даже не смею думать, что ты можешь удостоить меня ответным чувством. Но я не могу молчать… Я люблю тебя, очень люблю, и если ты примешь мои чувства, я сделаю для тебя все. Ты никогда ни в чем не будешь нуждаться, я буду окружать тебя заботой, защищать. Я ни словом никогда не помяну тебе того, что тебя пугает, - на ярко-желтых, солнечных глазах заблестела в отсветах многочисленных магических сфер влага. – И если кто-то позволит себе сказать о тебе дурное слово, я лично заткну ему рот. Ниэни, пожалуйста… - только теперь я заметил, что растерянная бледная служанка вздрагивала от бесшумных рыданий, не сводя глаз с самира, впрочем, не делавшего ни единой попытки приблизиться к ней. – Ниэни, я не знаю женщину более достойную и светлую, чем ты, с первых дней нашего знакомства ты очаровала меня. Я думаю о тебе днем, и ты снишься мне ночью, и я хочу видеть тебя… Слышать твой голос…
- Граф, умоляю вас, мы не одни, не позорьтесь… - зажмурилась оринэйка, покуда мы с ее Госпожой, порядком растерявшись, то обменивались взглядами, то переводили глаза на драматичную, несуразную сцену любовного признания. С обычным, застенчиво-молчаливым Карру самира, представшего нам, роднило только то, что он даже пальцем не прикасался к объекту своей страсти. И, казалось, разве что мебель вообще в этих покоях решился тронуть. – Ваше Благородие…
