========== Глава семнадцатая ==========
Густой запах сочной травы и леса убаюкивал, заставляя отбросить прочь все сомнения и тревоги. Хотелось просто лечь на землю, устланную ковром из сухих веток и листьев, закинуть руки за голову и смотреть в чистое, без единого облачка, небо; протянуть руку и сорвать толстый стебелек травы, пожевать его, словно в раздумьях, чувствуя на губах привкус живого сока. Лежать и слушать пение ветра, шепот земли, тихое стрекотание насекомых — раствориться, слиться с природой, почувствовать себя ее частью.
Корвин протянул руку и сорвал стебелек; небрежно повертел в руках и выкинул прочь. Ренегаты лишили его даже такой, более чем скромной возможности, засеяв поля неизвестными растениями. Некромант устало вздохнул и все-таки закусил травинку; сок оказался горьким и вязким. Совсем не тот вкус, который бы располагал к миролюбивому созерцанию окрестностей. Скорее наоборот — хотелось поджечь все это поле, а заодно и ненавистный город, который остался далеко позади. Карабкаясь по отвесной скале подземного грота, под самый потолок, где угадывался темный лаз, из которого тянуло холодным воздухом, Корвин мечтал о той секунде, когда выберется на поверхность; выберется, посмотрит в чистое небо, раскинет руки и упадет на землю; и никто не сможет помешать его здоровому сну, пока некромант сам этого не позволит.
Увы, реальность оказалась неподвластна желаниям чисторожденного, и выбравшись из нижнего грота в верхнюю пещеру, а оттуда — наружу, путники были вынуждены лишь ускорить шаг, ибо город, хоть и оказался на горизонте, вовсе не скрылся из виду. Из подземелья они выбрались на рассвете, а первый привал, с негласного согласия, сделали лишь после захода солнца. Девчонка, полуживая и разбитая, почти сразу же забылась тревожным, беспокойным сном; немного помедлив, Корвин последовал ее примеру, но так и не смог уснуть. Лежа на холодной земле, он как никогда ранее ощущал всю тяжесть их положения.
Он лишился своих пожитков, которые бы пригодились в их путешествии, лишился денег и своего любимого плаща, лишился глаза и определенной доли душевного спокойствия. Отсутствие денег и вещей расстраивало мужчину в наименьшей степени — при первой же возможности некромант намеревался позаимствовать немного в счет моральной компенсации у ренегатов или же кого-нибудь еще; как именно вернуть себе утраченный глаз, некромант не знал, но пока прекрасно обходился и одним. А вот спокойствие…
Всю вековую Войну Корвин вел себя, как порядочный засранец. Не без его участия рушились города и убивались мирные жители, совершались опасные жертвоприношения и предательства. Годы войны сделали ему имя и репутацию, при которой некромант остался и по сей день — Корвин, наследник порожденных кошмаров. О, неспроста ему дали столь высокий титул.
Как и любая иная профессия, некромантия требовала длительного теоретического и практического изучения. Древняя, покрытая налетом ветхости и ужаса область знаний манила Корвина с самого его рождения. В семь лет, окольными путями пробравшись в фамильную библиотеку отца, юнец стянул с нижней полки потертую книжонку в дряхлом переплете. В ту пору некроманты «вымерли», а их сила, знания и магия хоть и оставались объектом зависти и восхищения, значительно померкли и были забыты, переродившись в легенды и сказки. Так что старая книжечка, в которой без всякой утайки рассказывалось обо всех прелестях некромантии, весьма свободно лежала на полке, где о ней никто и не помнил. Вслед за книгой последовали фундаментальные труды, и уже в десять лет голубоглазый мальчишка во время ужина заявил, что станет самым могущественным некромантом из всех, которых только знал этот мир. Семейный круг лишь посмеялся над столь тщеславными заверениями, а Корвин, не встретив никаких препятствий для своего увлечения, на полных правах завладел фамильной библиотекой. Дни, недели, месяцы — мальчишка не отказывался от своей затеи, хотя и узнал не самую лицеприятную часть области, которой решил посвятить свое время. Возможно, не случись бы трагичных событий с его матерью, Корвин бы отказался от самой идеи будучи живым посетить ту сторону.
Если бы кто-нибудь спросил Корвина, каково это — впервые оказаться перед вратами — он бы ответил, что больше всего это похоже на то, что ты разбил любимую чашку отца и лично должен сообщить ему об этом. Иными словами — чертовски страшно; дрожат колени, сердце вот-вот выпрыгнет из груди, все тело покрывается испариной, но пути назад нет. Много усилий уходит на то, чтобы голос звучал властно и громко; но он все равно срывается, в нем слышатся мальчишеские слезы. В книгах, которые читал Корвин, никто не описывал состояние некроманта, когда тот стоял лицом к лицу со своим первым покойником. С самым дорогим человеком, который только мог быть на земле. В случае Корвина, это была его мать.
Как и любая профессия, некромантия имеет свои издержки — с ее помощью нельзя было ни создавать, ни воскрешать. Сказки о всемогуществе на проверку оказались лишь сказками. Подтвердилось лишь одно — неимоверно высокая плата: смерть близкого и гибель части своей души.
Первые годы войны принесли Корвину славу безжалостного убийцы. Его ненавидели и враги, и союзники; он — некромант, чье преступление против всех законов добродетели вызывало страх и ненависть. Его боялись — кто знал, что творится в голове у юнца, который убил собственную родительницу? На Войне, в атмосфере страха и вседозволенности, Корвин совершенствовался в своем искусстве убивать. И пусть он будет проклят, если не разнообразил это занятие, придумав несколько сотен пыток. Но любимой и безотказной на протяжении веков оставалась лишь одна — кошмары. Корвин мастерски насылал их, заставляя пленников отвечать на все вопросы; ужасающие видения поражали воинов в самый разгар битвы, превращая поле брани в бойню, где уже не было «своих» и «чужих».
Но Война закончилась, и, заглянув в себя, Корвин с отвращением узнал, почему некромантов называют живыми мертвецами. Десятилетие войны искалечило его душу так, что сам мужчина не мог с уверенностью сказать «а осталось ли хоть что-то от меня самого? Моего, не их ».
Он попытался исправиться: сменил окружение, выучился манерам, научился управлять и убивать с помощью посредников; он учился чувствовать тепло солнечного дня, чувствовать вкус пищи, учился вновь получать удовольствие от общения, книг, выпивки и женщин. Словом, Корвин заново учился быть человеком.
И, как полагал мужчина, ему это удалось, пока ренегаты не нанесли последний и самый сокрушительный удар. Умом Корвин понимал, что рано или поздно его сестра, имеющая чрезвычайно странные взгляды на мир, пойдет своей дорогой. Они оставались родственниками лишь формально: девочке было совсем мало лет, когда некромант покинул родительский дом, и по возвращению его встретила уже взрослая девушка. Красивая, властная, всецело разделяющая его увлечения и занятия, Эйндвинд надолго оставалась единственной в его сердце. И Корвин любил ее: как друга, как сестру, как женщину.
Он никогда не считал себя злым, но брезгливо отталкивая ногой обезглавленное тело, Корвин чувствовал, что если и есть состояние абсолютного зла, то в этот день он приблизился к нему на один шаг. И это стало последней каплей. Он покинул войну, покинул переполненные залы аристократов; много лет он скитался по свету, чтобы под конец вернуться в свой дом, который порядком обветшал. Покой, увлечение, которое стало его проклятьем, выпивка, иногда дорогие, но чаще всего дешевые шлюхи — такой была жизнь некроманта, который ушел в добровольную отставку. Жизнь живой, но забытой всеми легенды. И так было, пока в грязную комнату борделя не вошла Элли.
В очередной раз скрипнув зубами, Корвин подавился прыснувшим соком и закашлялся. Горький привкус медленно расползался по глотке, подбираясь к небу. Вкус был до того отвратный, что некромант залпом опустошил флягу, желая быстрее избавиться от него.
Светало. Небо алело, потянуло рассветным холодом. Отплевываясь, некромант встал с земли и сделал несколько шагов, разминая уставшие ноги. Поднес пустую флягу к губам, запоздало сообразив, что у них больше нет воды. Ничего, он выбирался из передряг похуже. Когда был один.
