Элли чуть скосила глаза на ненавистного человека. Она бы отдала все, лишь бы его никогда не было в ее жизни. Лучше бы ее продали на рудники — чисторожденный бы никогда не сунул туда носа. Интересно, насколько ему противно возиться с ней? А главное — зачем?

— Я не хочу, — она слабо покачала головой.

— Тогда мне придется сделать это силой, — мужчина задумчиво повертел в руках ложку и чуть усмехнулся. — Ты этому не обрадуешься.

— Будешь кормить меня с ложечки? — слабо хмыкнула девушка и, закашлявшись, добавила, — хозяин.

— Нет, это слишком долго и хлопотно, — он приблизился к кровати, мерно размешивая бульон и изредка зачерпывая его столовым прибором. — Я просто вылью его тебе в глотку.

Элли непроизвольно сжала губы, всем своим видом показывая, что некромант может попытаться. Корвин не удержался и засмеялся. Забинтованная, вся в ссадинах и порезах девчонка пыталась поставить себя равной ему. Мужчина буквально впихнул тарелку ей в руки и, нагнувшись над кроватью, широко улыбнулся, отчего Элли окатило холодом.

— А если ты будешь сопротивляться, — он щелкнул ее по носу, и она дернулась так, что расплескала половину супа на одеяло, — мне придется выбить тебе зубы. Ты ведь этого не хочешь?

Элли, вцепившись в фарфоровую миску, судорожно покачала головой и с готовностью зачерпнула наваристую похлебку. Мужчина одобрительно хмыкнул и сел на край кровати, наблюдая, как девушка боязливо подносит ложку ко рту. Вопреки всякому предубеждению, суп оказался самым обыкновенным: куриным, с крупными кусками картошки и веточками зелени. Первую пару ложек Элли проглатывала с усилием, но затем, почувствовав, наконец, голод, практически залпом опустошила емкость.

— Вот и молодец, — сухо бросил некромант, забирая тарелку и требовательно протягивая руку за ложкой, которую девушка попыталась спрятать под подушкой. — Ты же не думаешь, что сможешь убить меня… ложкой?

Элли в полной мере оценила свои шансы напасть на своего хозяина и послушно вернула столовый прибор. Некоторое время они оба молчали: некромант всматривался в ее бледное лицо, а Элли, кривясь от боли, пыталась устроиться удобней на чересчур мягком матрасе.

— Расскажи мне еще раз о том народе, — потребовал Корвин, когда Элли в очередной раз неловко поерзав, издала приглушенный стон.

— Каком? — сквозь зубы выдохнула она, чувствуя, как при каждом вдохе куда-то под ребра впиваются сотни игл.

— О цыганах, так ты их называешь.

— Это бродяги, — без всякого энтузиазма начала Элли. — Эти люди, в массе своей, невежественны и суеверны; они верят в магию, за плату обещают наколдовать какую-нибудь гадость, предсказывают будущее и продают всякие оккультные безделушки. Обереги, талисманы… ничего, конечно, сверхъестественного в этом нет, и зачастую цыгане вызывают лишь раздражение. А еще они продают наркотики и крадут всякое. Наши власти борются с ними, но для этих людей словно нет никаких законов, кроме своих собственных… — Элли закашлялась и подняла взгляд на некроманта. — Я, в общем-то, больше ничего не знаю об этом племени.

— Хорошо, оставим этот вопрос, — Корвин легко переменил тему, потянувшись к девушке и освобождая крепко перевязанную руку от намокших бинтов. — Раны быстро заживают, и через пару-тройку дней ты поправишься.

Элли кивнула, вздрагивая каждый раз, когда его пальцы прикасались к ней. Что с ней произошло? Они, кажется, боролись, а потом Элли провалилась в какой-то бесконечный кошмар, порожденный его прикосновением.

— Меня зовут Корвин, — наконец он нарушил тишину, видя, что Элли почти успокоилась. — Но тебе все равно нужно обращаться ко мне как к хозяину. Ты изучала этот язык? — он протянул ей черную книгу, и Элли согласно кивнула. — Насколько хорошо ты знаешь его?

— Я не все понимаю, и некоторые слова я не могу перевести на ваш язык, — она бережно перелистала несколько страниц. — Откуда она у вас? В моем мире это очень древний язык, на котором уже никто не говорит.

Корвин чуть склонил голову; опять этот «мой мир». Конечно, он видел ее воспоминания, с садисткой педантичностью просматривая наиболее важные для него моменты. Но где гарантия, что они настоящие? Тот, кто заклял эту девчонку, мог вложить в ее голову чужие и лживые образы. Со временем он разберется.

***

Не разобрался. Корвин, плотно сжав губы и надвинув капюшон на лицо, исподтишка смотрел на шагающую девушку, которая уверенно вела коня под уздцы. Она шла легко, непринужденно, можно было даже сказать, что с изяществом. Вообще некромант никогда не смотрел на нее как на женщину в полном смысле этого слова. Но в это утро его взгляд слишком часто обращался к ее фигуре, к ее лицу, подмечая каждую особенность, каждую плавную черту или изгиб.

Нет, это не было внезапно вспыхнувшим чувством — для подобного просто не было причин. Скорее… уважение, а может быть и благодарность — девчонка вытащила его из тюрьмы, позаботилась о нем, хотя у нее была возможность удрать на все четыре стороны. Конечно, нельзя было исключать того факта, что все это хитроумный план, но почему-то Корвин предпочитал игнорировать эту версию.

Элли почувствовала на себе взгляд и обернулась на некроманта.

— Может быть сделаем привал? — она оглядела его сгорбленную фигуру. — Ты устал, тебе тяжело держаться в седле.

Корвин коротко качнул головой, жестом приказывая идти вперед. Проявление заботы? Черт подери, когда о нем последний раз заботились? Некромант усмехнулся себе под нос — эта девушка начинает вести себя как мамочка; и это несмотря на то, что он, буквально два часа назад, едва не придушил ее под кустом. Впрочем, ее поведение всегда было странным.

Первые несколько недель в его доме она вела себя тихо, стараясь слиться с темными коридорами, раствориться в царящей там тишине. Раны быстро затянулись, от большинства не осталось даже легких шрамов, а сама девушка почти ничего не помнила. В глубине души Корвин этому радовался — он испытывал легкий укол стыда за то, что дал волю гневу не разобравшись.

Элли оказалась неприхотливой слугой: ела мало, выполняла абсолютно любую работу, на которую была способна подобная ей девушка, не дерзила и была покорна. К своему хозяину она, по всей видимости, особых добрых чувств не питала, но говорить о презрении или ненависти не приходилось. Девчонка воспринимала все происходящее в ее жизни как должное и вовсе не собиралась противиться судьбе.

Первую половину дня Корвин позволял ей заниматься чем угодно, и свободное время она проводила, бродя по заросшему дряхлому саду. Несколько раз некромант наблюдал, как она сидит под старым, покореженным временем дубом и плетет из травинок что-то отдаленно напоминающее венок. Только без цветов — простых одуванчиков в саду не было, а к декоративным цветам ее не подпускал садовник, хотя некроманту было абсолютно наплевать на эти клумбы. В обед за девушку бралась экономка: она нагружала Элли бельем, отправляла протирать пыль и чистить каминные решетки. А вечером, когда некромант возвращался домой, Элли призывали в библиотеку, где она, все еще дрожа от страха в обществе своего хозяина, строчкой за строчкой переводила старые фолианты.

Знания в голове девчонки оказались бесценными. Триста монет? Эта девушка стоила несколько десятков тысяч, и Корвин с некоторым торжеством поглядывал на ее кропотливую работу, мысленно поздравляя себя с удачной находкой. Кто бы мог подумать, что один поход в бордель может принести столько пользы.

Некромант одним глотком допил остатки вина в бокале, с громким стуком водрузил его на столик и прошелся по комнате, разминая ноги. Девочка вздрогнула, когда он нагнулся над ее плечом, смотря на аккуратные строчки ее почерка. Даже мурашки на шее пробежали — так сильно она боялась его.

— Как продвигается? — весьма миролюбиво спросил мужчина, когда Элли затравленно обернулась, выронив карандаш из пальцев.

— Почти готова третья глава, хозяин, — с почтительностью проговорила она, старательно отводя глаза, не желая встретиться с цепким взглядом некроманта.