Макс снял квартиру-студию. В приоритете были цена, так что странности в дизайне жилища его не остановили. Квартира располагалась в полуподвале – в самом верху стены имелось зарешеченное окошко. С высокого потолка свисал огромный хромированный вентилятор.

По-настоящему странной была кровать: двуспальная, одной своей половиной она лежала на платяном шкафу, так что другая половина козырьком нависала на высоте человеческого роста (подходя к дверцам шкафа, Максу приходилось чуть пригибаться). «Козырек» за углы крепился цепями к потолку. Чтобы забираться на кровать, к торцу шкафа была привинчена хромированная металлическая лесенка с поручнем.

Посреди стены висела порядком измочаленная черная кожаная плеть.

– Осталось от прежних жильцов, – пояснил владелец квартиры. – Можешь выкинуть.

Плеть была Максу не нужна, но она органично дополняла интерьер и осталась висеть на стене.

В городе он встретил Ципи. Они не виделись несколько лет, страшно обрадовались и сходу договорились сходить по старой памяти в ресторан.

Вечером в четверг они встретились в центре и после недолгого совещания (также удостоверившись, что никто из них за эти годы не вернулся к Ответу) решили пойти в некошерный итальянский ресторан неподалеку.

Витрина отразила комичную парочку: картина могла бы называться «Гренадер и цыпленок». Впрочем, время, что они не виделись, пошло Ципи на пользу: без очков (контактные линзы?) и с распущенными волосами она заметно похорошела.

– Каково оно – быть таким длинным? – не преминула подколоть Макса Ципи. – Не страшно грохнуться с высоты?

– Грохнуться – еще ладно, – вздохнул Макс, пригибаясь перед очередной маркизой. – Хуже, что башкой вечно бьешься.

В ресторане он заказал поркетту – нарезанную ломтиками ветчину из поросенка. Ципи принесли говяжий стейк.

Беседа текла, всё было интересно и всё смешило. Ципи заканчивала вторую степень по психологии, а пока работала в регистратуре поликлиники. Недавно рассталась со своим другом. Макс в общих чертах тоже обрисовал свою жизнь, рассказал о работе и о подруге – всё как есть.

– Свинина? – Ципи с сомнением заглянула ему в тарелку. – Она, вообще, вкусная?

– Ни разу так и не пробовала?

– Ни разу.

– Тогда самое время. – Макс подвинул Ципи свою тарелку.

Израильтянка наколола кусочек ветчины, но всё не решалась положить в рот:

– Придется рассказать брату, что ела свинину.

– О чём тут рассказывать? Ты ведь по-любому кошерность не соблюдаешь? В чём же дело?

– Я ему всё рассказываю. Пойми: у нас свинину не едят, просто потому, что… никогда не ели. Это – как если бы ты попробовал собаку.

– Свиней специально разводят для еды, а собака – друг человека. Друзей ведь не едят, верно?! – Макс глянул исподлобья и щелкнул зубами.

– Верно, верно! Друзей не едят! – Ципи замахала руками. – Ладно, неудачный пример. Тогда… представь, что ты ешь лягушку. Ты ел лягушку?

– Не доводилось.

– Так вот: впервые попробовать лягушку – это же событие?

– В общем, да, – согласился Макс. – Что-то мне это всё больше напоминает диалог из «Pulp Fiction».

– Точно! – поразилась Ципи. – Они там как раз в ресторане сидят и собак со свиньями сравнивают. Искусство заимствует из жизни, а жизнь подражает искусству. Но про лягушек, по крайней мере, у Тарантино не было – я сама придумала…

– Зубы не заговаривай, давай пробуй уже.

Ципи, наконец решившись, положила ветчину в рот.

– Похоже на индейку. Ничего особенного.

– Вот и я говорю. А ты: «лягушка»… Хотя лягушку бы попробовал. Вообще – в Париж бы съездил. Кстати, я французский теперь учу.

– Круто. И когда в Париж?

– Да я бы хоть прямо сейчас! Но откуда ж деньги?

– Ты же, вроде, нормально устроился? Да и тур купить – на несколько дней съездить – недорого. В пределах полутысячи баксов.

– Недорого?! А где их взять? Вот послушай, как я на самом деле живу. – Макс не собирался жаловаться, но тут к слову пришлось. – Зарплата моя полностью расписана, до шекеля: кредит за машину, еда, да теперь еще квартиру отдельную снял. Всё! Поход в ресторан сходу из бюджета выбивает: на счету моментально минус. Не, ну ладно – ресторан раз в месяц тоже в бюджете учтен. Иначе вообще тоска. А ты говоришь: «Париж»… С горя – выпить!

Макс заказал себе и Ципи по рюмке граппы.

– Думал подработать где-нибудь, чтобы хоть как-то скопить. – Макс выпил граппу и закусил канапе с оливкой. – Объявление увидел: «Требуется человек с машиной по вечерам в пятницу…» Во, думаю, – то, что нужно! Короче, тетка, у нее, типа, бизнес, много лет уже: цветы покупает, букеты из них делает (цветы эти не пахнут вообще, так она – не поверишь – туалетным освежителем их сбрызгивает) и по пабам разносит, предлагает кавалерам купить для своих дам. Тем обычно неловко при девушках отказываться – они и берут.

– Ага! – оживилась Ципи. – Я ее видела! А мой кавалер, чуть ее приметив, в туалет отпросился. Как она такую уйму цветов на себе таскает?

– Рассказываю: она пабы каждый вечер обходит. У нее корзина такая здоровая – ты видела – на ремне через плечо. Штук тридцать букетов влезает. А машина ей только по пятницам нужна: самый горячий день – три корзины берет, на себе не утащишь. И вот мы загружаем всё это в хюндай и до утра разъезжаем по кабакам. Я поблизости паркуюсь и жду, пока она продает. Слышу раз крики – заскакиваю в кабак. А там пьяный на нее наседает, корзинку отобрать хочет. Пришлось урезонивать… Платила она ерунду, конечно. Зато, думаю, хоть какой-то приработок: налогом не облагается, в бюджете моём не учтен. Глядишь: так через годик и на Париж скоплю, чёрт его дери!

– В смысле?

– А в том смысле, что с месяц я на нее поработал – сотню, скажем, баксов получил. Ну, думаю, круто: полгода до Парижа осталось! И вот подъезжаю раз к дому, а там сволочь какая-то бутылку кокнула, донышко валяется. Зазевался и – хлоп! – колесо в лохмотья. Как раз на новое колесо, считай, за месяц и заработал. И узрел я знак, и прекратил с цветами этими канитель. Ибо было мне откровение, что в Париж я такими путями не попаду. Аминь.

– Ладно, не расстраивайся, дался тебе этот Париж! А чего именно Париж?

– Русские всегда хотят в Париж. Традиция такая с давних времен: «увидеть Париж и умереть».

– «Увидеть Рим и умереть» – так, по-моему, говорится.

– Это у вас – древних римлян – так говорится. А у нас – у русских, – Макс стукнул себя в грудь, – именно «Париж». Илья Эренбург так сказал – типично наш, русский пацан. Или вот ваш Хемингуэй: «Праздник, который всегда с тобой» – тоже про Париж.

– Хемингуэй – это очень… серьезная литература, я не читала.

– Вообще-то, есть мнение, что Хемингуэй сильно выигрывает в переводе на русский. Так что в переводе на иврит может и проиграть. Дай-ка вспомнить… ты, кажется, говорила: из всех американцев – только Марк Твен.

– Ну да, его в школе проходят. И рассказы Сэлинджера еще. А чем плох Марк Твен?

– Он прекрасен. И Сэлинджер тоже. Только литература существует и за пределами школьной программы. А вам бы только рыбку-бананку ловить! «Гекльберри Финна» я, кстати, недавно перечитывал – великая вещь однако. Как они там – по Миссисипи, да на плоту!

Макс заказал еще по граппе.

– А я бы в Амстердам съездила, – сказала Ципи.

– Травки покурить?

– Ну, не знаю… В Амстердаме бы я, наверное, попробовала.

– Зачем же далеко ехать? Можно здесь курнуть.

– Здесь???

– У меня дома. Имеется отличная ганжа. – (На днях Петя Чел заходил проведать Макса на новой квартире и оставил скромный подарок.)

– Ну…

– Видно, день такой: всё по первому разу. Свинину ты уже поела…

– Свинину поела… Что ж… Если приглашаешь…

Вышло несколько неожиданно: Макс действовал спонтанно, без задней мысли и дальнего прицела. Но время было недетское, и ситуация приобретала неоднозначный характер. Впрочем, с Ципи ему было легко, Лане он никогда ничего не обещал и был, как ему представлялось, открыт любому повороту событий.