Тунгус наклонился к Сереже и, понизив голос, спросил:

– Хочешь, открою тебе страшную тайну, мой мальчик?

– Да, хочу! – сказал также шепотом Сережа. – Скажи!

– Туман опускается на землю не для того, чтобы помешать твоему выстрелу, ветер начинает дуть не для того, чтобы увести твою стрелу в сторону, мой лук сделан не для того, чтобы показать твою слабость и Никодим появился в твоей жизни не для того, чтобы создавать трудности. Они существуют сами по себе. И еще запомни: Никодим тебя любит, дороже тебя у него нет никого. Он лишь хочет, чтобы ты умел постоять за себя, когда его не будет рядом.

Сережа чувствовал тяжесть и тепло чужой ладони на плече. После сигнала Никодима он крепко схватил за рукав бандита и, резко закрутившись вокруг своей оси, упал на спину, увлекая за собой не ожидавшего такого поворота чужака. Пока падал, успел выставить прямую ногу вверх, нацеливая на открытое горло бандита. Тот, потеряв равновесие, грузно упал, ударившись об жесткую натренированную пятку мальчика. Произошло это под удивленные и растерянные взгляды чужаков. Выстрелы из карабина прозвучали одновременно с падением Сережи. Двое с оружием, получив ранения, упали на землю, не успев ответить огнем. Никодим тут же вышел из-за импровизированного укрытия в виде сваленных друг на друга деревьев и подобрал револьверы чужаков, поглядывая на Сережу. С ним все было в порядке. Затем, молча погладив по голове сына, повернулся к связанным людям.

– А вы кто такие? – спросил он.

– Здравствуйте, добрый человек! – сказал тот, который был постарше, пытаясь встать. Не получилось. Тогда они с товарищем оперлись друг в друга плечами и, поддерживаясь, встали на ноги. – Не изволите ли развязать нам руки? А то, знаете ли, совсем неудобно разговаривать со связанными руками.

– Вы не ответили на вопрос…

– Разве нет?! Да политкаторжане мы. А эти – уголовные. Контрабандисты золотом. Случайно встретились. Мы пытались помешать захвату ребёнка вашего, так они нас связали. Я так понял, что им нужно было ваше оружие. Меня зовут Алексей Дмитриевич. А напарника моего – Андрей. Я из Санкт-Петербурга родом. А Андрей Евгеньевич – с Урала – Верхотурья, может, слышали? Он закончил Казанский университет. Сюда были сосланы в прошлом году. Вот, дела партии снова позвали в путь.

Никодим подумал немного и развязал ссыльным руки. Андрей сразу бросился осматривать раненых. Со слов Алексея Дмитриевича, тот был доктором.

В это же время очухался третий чужак, начал очумело вертеть головой, нашёл раненых товарищей и схватился за пояс, где у него ранее висел нож – большой тесак. Но он был давно обезоружен – нож в руках держал мальчишка, и по тому виду, как он его держал, можно было догадаться, что неплохо умеет пользоваться.

Обоим контрабандистам Андрей оказал помощь – у него были кое-какие инструменты в наплечной сумке: почистил раны, перевязал. Раны были пустячные – пули попали навылет каждому в одно и то же место правого плеча, кости не задеты, крови было мало.

– И что мне прикажете делать с вами?! – спросил Никодим почесывая затылок.

– Да отпустите вы их, – просительно сказал Алексей Дмитриевич, потирая запястья. – Они своё получили. Им надо прямиком на железную дорогу. А нас, если возможно, приютите на некоторое время. Мы надолго вас не стесним. Можем помочь по хозяйству – мы работы не боимся, вы не думайте…

Никодим повернулся к контрабандистам, ожидавшим своей участи под присмотром мальчишки и, напустив строгости и так басовитому голосу, прорычал:

– Так, ноги в руки, господа лихие, и – по этой просеке до самого конца. Дальше сами разберётесь!

– Оружие верни!

– Сынок, отдай им тесак. Вам этого достаточно будет. Левольверы не отдам! Ступайте! Ну!

Чужаки подобрали свои вещички и двинулись по указанному направлению. А политические помогли Никодиму закопать Грозу. Более того, вызвались тащить на себе седло.

Серёжа нашёл общий язык с Алексеем Дмитриевичем. Каторжанин заинтересовал мальчика познаниями в литературе и математике. Обещал провести несколько уроков, потому как Серёжа знаний практически не имел, только знал буквы из Азбуки с картинками, привезённой как-то с оказией Никодимом.

– Никодим, надо мальчика в гимназию отдавать! – воскликнул Алексей Дмитриевич, запыхавшийся от быстрой ходьбы. – Ему нужно знания получать, стать грамотным.

– А на что ему грамота? В лесу и так проживем.

– Ну, не век же будете мальчика в тайге держать?!

– В следующем году обещали вернуть меня в Благовещенск. Наверное, соглашусь…

До заимки Дементьева добрались затемно. Наскоро поужинав, легли спать с тем, чтобы засветло уехать. Хозяин обещал довезти их на своей лошади с телегой. А обещание Алексея Дмитриевича дать уроки не выходило из головы мальчика. Он долго не мог уснуть, думая о том, как будет складывать буквы в слова, и что, наконец-то, научится читать и не будет просить читать сказки Никодима…

Дома их встретили Онганча и Чингиз. Чингиз сопровождал Онганчу на охоту потому, что свой пёс тунгуса повредил заднюю лапу в схватке с росомахой. Охотник, по обыкновению, дымил в свою трубку, а Чингиз от радости носился вокруг прибывших. Тунгус без слов понял, что с Грозой что-то случилось:

– Однако, у моего соседа есть хорошая лошадь на продажу…

Разгрузив поклажу Никодима и политических, напоив коня, а сам попив сладкого травяного чая с мёдом, Дементьев двинулся дальше – ему сегодня надо в город. Чингиз проводил телегу до окраины поляны и, вернувшись к людям, уставился на чужих, свесив язык. Чужаки попытались подозвать и задобрить пса куском хлеба, но не таков Чингиз, чтобы поддаваться на такие провокации. Он подбежал к сараю, сделал пару взмахов хвостом, посмотрел на расстроенное лицо хозяина, пристраивавшего осиротевшее седло на колодку под навесом, затем отошёл с Серёже и подсел рядом, прислонившись к нему всем телом. Серёжа, почесывая пса за ухом, прислушался к разговору политических.

– Вот я и говорю, Алексей Дмитриевич, уважаемый, что самая свобода в России – это здесь. Прав был Антон Павлович, у меня тут записано, смотрите: «… право, сколько я видел богатства и столько получил наслаждений, что и помереть теперь не страшно. Люди на Амуре оригинальные, жизнь интересная, не похожа на нашу. Только и разговора, что о золоте. Золото, золото и больше ничего… Я в Амур влюблен; охотно бы пожил на нем года два. И красиво, и просторно, и свободно, и тепло. Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России»12. А вы говорите, надо в столицу ехать.

– С утверждением писателя согласен, – сказал Алексей Дмитриевич, – но с вами – нет, любезный Андрей Евгеньевич. Вы в ваших университетах либеральничать научились, а вот партийную дисциплину позабыли. Мы с вами нужны в Петербурге. И точка.

Затем, заметив, что мальчишка с интересом слушает их разговор, повернулся к нему:

– Сережа, где тут у вас можно искупнуться? Страсть, как хочу обмыть дорожную пыль…

– Ну, если хотите, я провожу вас до ручья. Там бобры запруду сделали. Я туда хожу. Правда, вода холодная…

– Пойдем, Сережка. Андрей Евгеньевич, вы как?

– Я попробую уговорить Никодима на баньку… Не мешало бы нам в баньке пропарить кости. Вы идите пока…

Сережа в сопровождении Алексей Дмитриевича и Чингиза направился на дальний конец поляны. Пес, убежав вперед, вспугнул у кромки поляны рябчика с выводком. Серо-коричневые комки с каштановыми вкраплениями вспорхнули и, пролетев небольшое расстояние, сели на густые еловые ветки. Чингиз озадаченно остановился, посмотрел на людей, но не найдя в них интереса к охоте, убежал вперёд трусцой.

Пруд, наполненный чистейшей водой из родника, блестел зеркальной поверхностью, отражая в себе кроны деревьев с кусочками синего неба. Дальний конец запруды представлял собой нагромождение сваленных стволов, веток и травы – работа природных лесорубов бобров. Алексей Дмитриевич обратил внимание, что в одном месте сделан слив, чтобы не допустить чрезмерного разлития воды на луг. Это уже было делом рук человеческих.