Алчеп роняет корону.

Нет, не роняет.

Бросает.

Отталкивает от себя со всей силы.

Корона летит в одну сторону.

Алчеп в другую.

Так есть.

– Ни с места!

Алчеп целится в незнакомца, незнакомец поднимает руки:

– Стою… стою…

– Вот и не двигайтесь… не двигайтесь…

Незнакомец обижается:

– Боитесь вы меня, что ли?

Алчеп фыркает:

– Боюсь, конечно.

– Да это я вас, сударыня, бояться должен, вы же меня сожрете…

– И не собираюсь.

– Так и я с вами делать ничего не собираюсь, что всполошились-то?

Алчеп оглядывает незнакомца. Осторожно спрашивает:

– А вы чем занимаетесь?

– Ну… тем же, чем и вы.

– Так-так… а я, по-вашему, чем занимаюсь?

– Пространство изучаете, что здесь еще делать-то можно.

– И что же именно?

– Ну… сюда приходят те, кто думают… что искривленное пространство может мыслить…

– Верно говорите, – Алчеп наконец-то опускает оружие, незнакомец заходит.

– Пачел, – представляется он.

Так будет.

– Крылатая! Крылатая!

В Алчеп летят камни.

Потому что – крылатая.

Потому что нельзя так.

Потому что… ну, просто, нельзя – потому что нельзя.

Вот камни и летят в Алчеп.

– Крылатая!

…так было.

Алчеп видит будущее, которое никогда не случится, Алчеп видит, как она спускается на незнакомую землю, зарывается в глубину, хоронит себя заживо.

Навсегда.

Так не будет.

Алчеп кланяется королеве, Алчеп королеву толком не видит, королева начинается здесь, а кончается где-то там, там.

Алчеп королеву боится.

Алчеп тихонько говорит самой себе, что она такой не будет.

Никогда.

Потому что.

Ну, то королева, а то Алчеп.

Так было.

Коронуют Алчеп.

Потому что у неё крылья.

Алчеп гордится, уж теперь-то Алчеп покажет им всем… всем… которые камни бросали… которые…

Алчеп поправляет корону, расправляет крылья.

Поднимается в небо, выше, выше, Алчеп холодно, Алчеп знает – так должно быть. Еще выше Алчеп хватает воздух, воздуха нет, так должно быть, чтобы воздуха не было.

Алчеп делает последний выдох.

Взмахивает крыльями.

Поднимается над миром, выше, выше, выше.

В звезды.

Так тоже было.

– Ни с места!

Алчеп целится в незнакомца, незнакомец поднимает руки:

– Стою… стою…

– Вот и не двигайтесь… не двигайтесь…

Незнакомец обижается:

– Боитесь вы меня, что ли?

Алчеп фыркает:

– Боюсь, конечно.

Алчеп боится, еще бы не бояться, потому что она – Алчеп, а он – он, и между ними что-то должно случиться, а потом Алчеп должна его съесть, а потом похоронить себя заживо на чужой земле.

Он тоже боится.

Так будет.

…ученые до сих пор не пришли к единому выводу, откуда взялась величайшая из цивилизаций, которая впервые вышла на контакт с разумным искривлением пространства. Кто-то предполагает, что её основали потомки примитивных видов, которые раз в тысячу лет выпускают в космос крылатую особь для освоения новых планет…

Так тоже будет.

Алчеп наклоняется над приборной панелью, смотрит на сигнал на экране.

Зовет Пачела.

Смотри…. Смотри!

Смотрят на сигнал, прикасаются друг к другу плечами, как будто электрическая искра пробегает между ними, Алчеп смотрит на Пачела…

…отстраняются.

Алчеп пытается понять сигнал, идущий из пустоты, Пачел пытается шифровать, вот эти всполохи повторяются чаще всего, это может быть «О», Алчеп не согласна, какое О, у них и алфавит другой, и все другое…

…так будет.

Так будет?

Так будет – говорит себе Алчеп, говорит и понимает, что не все будет, и не сразу, огромный путь будет от бесцельного скитания по вселенной до поиска иных миров, сейчас нужно найти таких, которые думают, но таких, которые не коронуют, которые не назовут Алчеп королевой…

Так есть.

Алчеп машет крыльями, сильнее, сильнее, сильнее, крылья не слушаются, что такое, почему не слушаются, почему холодно, не должно быть холодно.

Алчеп засыпает.

Вернее, хочет так думать – засыпает.

Так есть.

– Ни с места!

Алчеп целится в незнакомца, незнакомец поднимает руки:

Стою… стою…

– Вот и не двигайтесь… не двигайтесь…

Незнакомец обижается:

– Боитесь вы меня, что ли?

Алчеп фыркает:

– Боюсь, конечно.

Алчеп боится, еще бы не бояться, потому что она – Алчеп, а он – он, и между ними что-то должно случиться, а потом Алчеп должна его съесть, а потом похоронить себя заживо на чужой земле.

Он тоже боится.

Так не будет.

Не будет…

…кошка была всегда, кошка была единственная, кто не зависел от…

…от…

…я не знаю, от чего, я не могу это выразить. Иногда она сидела перед нашим домом, иногда – перед соседним, иногда пропадала куда-то, иногда сидела возле дома напротив. И что-то подсказывало мне, что это была одна и та же кошка.

Одна и та же.

Как будто у нас могло такое быть.

Но все по порядку.

По утрам я выходил из дома, чтобы отправиться в школу. Я спускался по ступенькам крыльца, а слева от нашего дома был точно такой же дом, из которого выходил точно такой же я. Я уже знал, что попытки помахать рукой другому мне не увенчаются успехом – он отворачивался и махал рукой тому мне, который был еще левее, а тот махал еще более левому, а я не успевал развернуться и посмотреть, как машу себе я справа от меня.

Иногда мы менялись, я шел в дом левее или правее, иногда я переходил улицу, чтобы вернуться вечером в дом напротив.

И только кошка была одна-единственная.

Я не знал, почему.

Когда наступали холода, кошка приходила ночевать в каком-нибудь из домов. Мы считали это большой честью, когда приходила кошка, пускали её в дом, давали говяжью вырезку.

Кошка была всегда.

И кошка была одна.

Дальше здесь должна быть какая-нибудь история, как кошка, например, пропала, и мы все объединились, чтобы её найти. Только такой истории не будет, потому что кошка никуда не пропадала, каждый вечер она приходила к какому-нибудь дому. Или история про то, как кошка однажды обернулась, как будто звала меня за собой, и я пошел за ней, а там… …а там что-то было. Но такого тоже никогда не происходило. Пару раз я пытался наблюдать за кошкой, но ничего особенного не происходило, она шастала по улицам, останавливалась перед каким-нибудь домом, чтобы её накормили или впустили, гонялась за бабочками или опавшими листьями в зависимости от сезона…

Если вы спросите меня, что я делал в школе, я отвечу вам – не знаю. Если бы вы спросили моих родителей, что они делали на работе, куда они вообще шли, когда покидали дом – они не знали. Точно так же моя сестра ничего не знала о том, куда она уходит. Мы никогда не задавали себе таких вопросов, для нас это было естественным, как свет луны, днем тусклый на туманном небосводе, ночью яркий, как индейка на Рождество, как вечерний чай, как есть, как спать…

…когда мне исполнится восемнадцать, я уеду в большие города, буду испуган и ошарашен обилием разных домов, бешеным ритмом городской жизни… И уже потом, где-нибудь лет в тридцать я попытаюсь найти свой родной городок, и мне скажут, что городка с таким названием нет, и никогда не существовало…