Обыкновенно нанимается кухарка, которая и исполняет все работы и по кухне и по дому. А вместо другой прислуги берется молодая девушка, на которой никаких работ не лежит, она никогда ничего не делает и вечно сидит: на юге на балконе, а на севере на крылечке и «грызет» семечки. За это она получает 15 рублей в месяц и стол. Таких должностей по России сотни и тысячи, и все занимающие их девушки кончают печально, это резерв проституции.

Живет такая девушка два-три года на хороших хлебах, в полнейшей праздности, в постоянном созерцании беспечального жития представителей капитала, приобретает известный взгляд на труд и трудящегося, полупрезрительный, полуснисходительный, — и вдруг приходит конец ее беспечальному существованию, ей говорят: собирай свои пожитки и уходи!

— Куда?

— Куда знаешь.

Но ей, собственно, некуда идти, для нее все дороги закрыты, кроме одной, на которой гибнет безвозвратно человеческая личность.

— Куда я пойду? — с отчаянием спрашивала меня одна из таких бывших «горничных». — Я к нему поступила 17-ти лет, ничего не умела делать и у него не выучилась, он не позволял мне работать по дому, говорил: «руки грубеют», — теперь мне 20 лет, и я ни сшить, ни сварить не умею… да еще ребенок на руках.

Собственно, возможность появления ребенка и служит причиной отказа от «места».

В последнее время самосознание трудящегося населения сильно поднялось, а вместе с тем увеличилось и число случаев отстаивания своих прав в суде. Раньше, например, за увечья на фабриках и заводах хозяева платили в меру своей доброты, т. е. или ничего, если хозяин не добрый, или же какие-нибудь пустяки, сто-двести рублей. Теперь каждый знает почти точно, сколько он получит, если обратится в суд, а поэтому «доброта», как единственная мерка вознаграждения, практикуется только при расплате с темными чернорабочими. Остальные сами назначают сумму, и, если соглашение не состоится, то обращаются в суд. То же самое можно сказать и относительно девушек и женщин, приживших вне брака ребенка. Они требуют «на прокормление ребенка» и тоже, если соглашение не состоится, возбуждают иски.

Вот это-то опасение иска со стороны «горничной» и заставляет их хозяев отказывать им от места, как только появятся первые признаки возможности появления ребенка. Юридически это увольнение не имеет никакого значения, так как не лишает уволенную права обратиться в суд. Но практически это имеет огромное значение. Дело в том, что возбудить иск по закону можно только после рождения ребенка, — а увольняется будущая мать и истица месяцев за 6–5 до родов. Этот перерыв в 5–6 месяцев уже сам по себе имеет большое значение, так как отдаляет преступление от начала следствия, что всегда выгодно преступнику. За это время потерпевшая может потерять из виду часть свидетелей сожительства, бывший ее сожитель может даже удалить их, уволив с завода или фабрики и вообще принять все меры к сокрытию следов преступления. Таким образом, доказать сожительство становится невозможным совсем, а в лучшем случае исход является сомнительным, а, следовательно, рискованным, так как господа сожители, в случаях оправдания, не упускают случая, чтобы возбудить против истицы уголовное преследование за клевету и шантаж.

Но такой исход «дела», собственно, бывает редко, его можно считать исключением. Обыкновенно же уволенная сожительница-горничная не возбуждает иска, хотя бы и желала. Шестимесячный промежуток между увольнением и моментом возбуждения иска приводит к тому, что она впадает в нужду, почти нищенствует, ожидая появления ребенка.

А нищета уже сама по себе большое препятствие для защиты своих прав, — а тут еще в перспективе представляется рождение ребенка, его кормление и пр. Прижатая, истерзанная нуждой девушка не выдерживает и решается на один из трех шагов, одинаково гибельных для нее и как нельзя более выгодных для ее противника. Первый шаг — это вытравливание плода, явление самое распространенное и общепринятое, даже не одними сожительствующими вне брака. Огромное большинство прибегают именно к этому, чем и освобождают своего бывшего сожителя от каких бы то ни было обязательств: нет ребенка, не может быть и речи об иске. Второй шаг — это подкидывание ребенка, часто отцу. Тут играет роль не только нужда, но и желание отомстить хотя чем-нибудь. Часто при младенце находят записки более или менее едкого содержания, вроде: «Возьми свое порождение, аспид» и пр. Но месть обыкновенно не достигает цели. Получив ребенка с посланием матери, отец записку рвет, а ребенка отправляет в приют для подкидышей. На этом все и кончается. Вместо того, чтобы отомстить оскорбителю, девушка, посылая ему ребенка, тем самым уведомляет его, что всякая опасность для него миновала.

Нужно при этом сказать, что часто, когда девушка еще не надоела своему обладателю, он не увольняет ее, но под условием, что она согласится вытравить плод или же отдаст родившегося ребенка в приют подкидышей. И, к сожалению приходится сознаться, что большинство соглашаются на один из этих способов отделаться от ребенка. Вытравливание плода, как уже сказано, практикуется вообще в широких размерах. Для этого не обращаются даже к специалистам — «способ» известен всем женщинам. Акушерка или врач призываются уже после того, как выкидыш произведен. Может быть, отчасти благодаря этому рождаемость в некоторых городах ниже смертности, — хотя, конечно, главным образом это зависит от ежегодного прилива пришлых бессемейных людей. Но одно это обстоятельство никоим образом не могло бы произвести такой разницы между числом рождающихся и умирающих. Тогда пришлось бы допустить, что все бессемейные или, по меньшей мере, большинство ведут вполне целомудренную жизнь, в полном отчуждении от женщины. Но на таком предположении никто не остановится ни на минуту; мы страдаем как раз обратным, чрезвычайным стремлением к внебрачным сношениям. А если это так, то преобладание в населении бессемейных людей почти теряет свое значение. Природа не знает различия между сношениями с «законной» женой и сношениями с горничной, бонной, швеей и пр. В результате этих сношений и в том и в другом случае должно быть зачатие, а следовательно, и рождение, но рождений нет или, по крайней мере, они не достигают той нормы, какой должны бы достигнуть, следовательно, есть что-то, что понижает эту норму. И мы считаем себя вправе сказать, что вытравление плода, а также и предупреждение зачатий играет тут значительную роль. И вина в этом падает всецело на мужчин; они одни должны быть признаны убийцами зарождающейся жизни. Они не желают нести бремени отцов своих детей и говорят своим сожительницам:

— Или убей, или иди и умирай с голоду на улице вместе с твоим отпрыском.

Именно так и говорят: с твоим, — и забывают, что «отпрыски» в то же время и свои. Таково отношение к собственному потомству! Оно ничуть не лучше убийства слабых детей древними народами и даже хуже. Там было хотя кое-какое оправдание: суровые времена исключали возможность прокормления инвалидов. А тут! Где оно, это оправдание? Одинокий человек, часто зарабатывающий 5-10 и даже более тысяч рублей в год, говорит своей любовнице:

— Убей нашего ребенка! Он нам не нужен!

Кошка принесла шестерых котят, и хозяин говорит:

— Оставьте одного, а остальных пять утопите!

Человек с живой еще душой и против этого последнего возмущается, а детей, например, такое распоряжение приводит в ужас.

А на убийство значительной части поколения людей мы смотрим равнодушно, как будто это так и должно быть, как будто человек в утробе матери не такой же человек, как все прочие.

— Это только «плод».

Характерное словечко, выхваченное из научного лексикона приверженцами буржуазного комфорта. Если назвать просто человеком или младенцем, то придется говорить об убийстве человека, младенца. А это вызывает известные представления о слабом беспомощном существе, медленно, в страшных мучениях умирающем от действия «яда» в утробе матери. Картина не из приятных и может расстроить нервы нежным родителям, убивающим свое дитя, может испортить расположение духа, прогнать сон, аппетит. А это все такие вещи, которыми, собственно, и исчерпывается весь интерес к жизни сытого человека, без них он не понимает жизни и за них гнетет и давит все вокруг себя.