Мы расходимся в разные стороны: Лера идет на веранду, где в ночной прохладе вкалывают ее сослуживцы, а я направляюсь к лифту. Хорошо, что вода с меня уже вся стекла и не так заметно, в каком я плачевном состоянии. А-то в этом роскошном вестибюле я выгляжу, как общипанный непрошеный воробей.

Не успеваю я сделать и пару шагов, как лифт распахивается и оттуда появляется великолепная пятерка. Коршун во всей красе: белые джинсы, плавно обтягивающие его подкаченный зад, черная футболка с принтом, подчёркивающая разворот широких плеч, фирменные кроссовки. На руке, как гирлянда, впрочем, как всегда, висит разодетая рыжая. На жопе какой-то огрызок, а не юбка, кофточка блестящая. Что-то щебечет, смеется, развлекая сама себя.

Я резко отшатываюсь назад, за колонну, чтобы меня не заметили. Не хватало, что бы этот ненормальный снова ко мне пристал. И потихоньку выглядываю из своего убежища. В этот раз удача на моей стороне, компания, пройдя мимо меня, направляется на выход из отеля. Только Коршун, перед самыми стеклянными дверями внезапно оборачивается, чуть не поймав меня на попытке отправиться к лифту. Его черные глазища быстро пробегаются по холлу, бару, диванчикам. Но никого не обнаружив, он ныряет в ночь.

- Мать моя женщина! — Выдыхаю я, хватаясь за грудь. — Прямо как чувствует, - захожу в лифт вместе с парочкой, которая увлечена беседой друг с другом и на остальных не обращает внимание.

У Леры оказывается очень большой и уютный номер. Но я не разглядываю его, сразу топаю в душ. Долго стою под теплой водой, расслабляя мышцы и голову. Мою слипшиеся волосы, ополаскиваю свои вещи и вешаю их сушить на балконе. Только трусы приходится подержать под горячим потоком фена, хорошо, что они у меня тонкие, кружевные.

Прямо в махровом халате забираюсь в постель, спать не хочу, но на всякий случай не запираю дверь. Закутываюсь в тонкое одеяло, переворачиваюсь на живот и обнимаю руками подушку. Мысли сами собой витают вокруг этого дикаря. И как ему только мозгов хватило меня окунуть. Не стыда, не совести. Хотя, это было немного весело. Совсем чуть-чуть, одну капельку.

На меня наваливается жуткая усталость, глаза слипаются сами собой. И я потихоньку улетаю в сон, только одна мысль зависает в голове: «Неужто моим тетям все равно, где я буду сегодня ночевать? А говорили, что за меня переживают».

Лера возвращается поздно, я только приоткрываю глаз, когда она включает ночник и начинает переодеваться. Говорить нам обоим не охота: она замучена работодателем, я вообще двух слов связать не могу. Так и утекаю обратно в сон, не дождавшись, когда она выйдет из ванной.

Утром я по институтской привычке вскакиваю в семь. Тихонько, чтобы не разбудить свернутую клубком Леру, натягиваю вчерашний сарафан, сандалии и бесшумно просачиваюсь за дверь. Очень охота попасть к себе. В гостях, конечно, хорошо, но дома чистая одежда. Как не странно, народ уже проснулся и постепенно подтягивается на завтрак. Никому не хочется терять на море время.

Я пробегаю сверкающий чистотой и роскошью холл, виляя между мягкими диванами. Задерживаюсь только на минутку, чтобы выпить стаканчик охлаждённого апельсинового сока. Кувшин с напитком всегда доступен гостям. Рядом с ним, на подставке под стеклянным куполом, лежит мини-печенье, так сказать на один укус.

Наливаю напиток с прозрачный стакан, пригубляю с полуулыбкой, наслаждаясь отменным сервисом, и боковым зрением замечаю пару, заходящую в отель. Поворачиваюсь, и кого я вижу? Правильно, Коршун в обнимку с новой пассией. Девушка чуть-чуть навеселе и смотрит на новоприобретённого ухажера, как на ясно солнышко.

Ну вот, что и стоило доказать. Бабники они такие, отказать ни одной не могут. Или просто спать одни боятся. Любой вариант подойдет. Опускаю на стол бокал с соком, аппетит пропал, разворачиваюсь и топаю в сторону своего коридора. Пусть он только попробует еще раз ко мне подойти или притронуться, я ему всю макушку прополю, не одного сорняка не останется.

Иду, злюсь, хотя в принципе, нет никакого повода. Он мне не парень, так, неприятный знакомый. И ничего не обещал, кроме утопить. А все равно бесит. Заворачиваю в сторону своего номера и слышу какой-то знакомый шепот. Приподнимаю голову и прищуриваюсь. Правильно говорят: утро добрым не бывает. Я сегодня это на себе провели. У двери моя довольная, румяная, замотанная в одеяло тетя Тоня целуется в засос с незнакомым, помятый мужиком восточной внешности. Фу!

И что мне делать? Я сбавляю шаг. Вмешиваться в их лобзания как-то неприлично. Но и развернуться обратно тоже не вариант. Вздыхаю, переходя на черепаший шаг, надеюсь, они скоро завяжут с этим делом, и я попаду к себе.

Голубки какое-то время воркуют, обнимаясь у двери, а у меня уже нервы на взводе. Сколько можно любезничать, я домой хочу!

- Ой, Алечка, - увидев меня через волосатое плечо своего ухажёра, удивляется тетя. — Деточка, заходи скорей, - отлипает от мужика, пропуская в дверь.

Я прохожу мима них с такой миной, что убить можно. Только дай малейший повод. И что слышу за своей спиной - шёпот тетки:

- Где племяшка всю ночь шаталась — не представляю. Надо с ней серьезно поговорить, чтобы не попала в неприятности, - кокетничает она, улыбаясь своему кривозубому.

- Это правильно, - согласно качает он головой, поправляя майку и прикрывая чуть оголившееся пузо. — С малолетками так и надо.

Я останавливаюсь на пороге и возмущённо оборачиваюсь к родственнице. Это она про меня сказала? Это я где-то шлялась? Это ее волнуют мои неприятности? Ну все, сейчас я кого-то буду убивать!

Тетка, увидев мои грозно сведенные брови, тут же меняется в лице, смущённо улыбается своему туземцу, мнется, обмахивает себя рукой, словно вспотела и выдает очередной перл:

- Иди, Алечка, не стой в дверях. Помойся, подмойся…ой ну сама знаешь…

На этом моменте мое терпение лопается. Ну сама напросилась!

Я хватаю безумную родственница за локоть и втягиваю в номер. И мне все рано, что подумает ее мужик, если он сейчас хоть слово ляпнет, достанется и ему. Благо волосатый не пытается спасти свою «королеву ночи», наоборот, ретируется так быстро, что только слышны удаляющие шаги.

Вот и правильно, от греха подальше.

- И что это было? — Я поворачиваюсь лицом к своей безумной родственнице, у которой растерянно бегают глаза. Смотрю на нее пристально, чтобы во всей красе почувствовала, как я сейчас зла. — Это я всю ночь шаталась? Это я проблемная? Ну-ну!

Тетя Тома, как рыба, открывает и закрывает рот, гоняя кислород, но ничего в свое оправдание сходу придумать не может. А в дверях появляется вторая жертва этой ночи — всклокоченная, с потекшей тушью, помятая тетя Тома. В руке у нее панама и кривой пластиковый стаканчик.

- Тоня, ты что совсем ку-ку! — Всплескивает она руками, повышая голос. — Что нельзя было дверь открыть, у нас же свои комнаты? Я как бездомная собака на пляже в корзине спала, меня там чуть комары не сожрали.

Я согласно киваю головой. Все, сейчас ей мало не покажется!

- Ну девочки, - тянет богиня любви и разврата в одном флаконе, - вы же должны меня понять. Африкан такой стеснительный, как я могла при вас. Томочка, ты же меня простишь? Алечка, - поворачивается ко мне, как невинная девочка хлопая ресницами, - а вдруг это любовь на всю жизнь. Встаньте на мое место, не уж-то вы бы упустили свой шанс?

- Я бы других не подставляла, - я не собираюсь потакать ее придуршиствам, а тем более входить в положение. Она некрасиво поступила, поэтому должна быть отчитана, чтобы неповадно было. А то расслабится и будет через день нам устраивать ночлег на свежем воздухе. — И что за имя такое странное Африкан? — У меня губы тянутся в улыбке, которую я отчаянно сдерживаю, чтобы не потерять гневный настрой. — Где ты его откапала?

Вот зря я это спросила. Смотрю, моя тетка на глазах расцветает, собираясь в подробностях рассказывать свое вчерашнее любовное приключение. А мне не до этого, я хочу переодеться и убежать на пляж. Там уже вовсю солнышко светит, волны ласково зовут и водная аэробика через двадцать минут.