– Иван принимай к себе молодца, – Ермак указал на Ерошку.

Казаки сидели на бревнах, тихо переговариваясь между собой.

Грядущая экспедиция несла в себе не только большие риски, но хорошие прибыли.

Ермак и Максим стояли на пристани, наблюдая, как казаки и челядь грузят на струги пушки и заряд. Небо затянуло тучами, и накрапывал мелкий дождик. Камское лето было влажным и холодным, совсем не таким, как на Волге и Яике. Несколько стругов вытянули на берег и посадские смолили днище.

Из крепости приехали еще несколько подвод с порохом и пушками.

– Кажись все, – довольно хмыкнул Максим.

– Считать будешь? – он повернулся к Ермаку.

– Да чего уж там, – буркнул Ермак. Итак вижу, что слово свое сдержали. Тепереча и наш черед.

Максим подошел к подводам и проверил, как укрыт порох. На одной из телег он заметил, что полог укрывавший груз, был небрежно закинут сверху. На пищали тонкой струйкой стекала вода.

– Я тебе что говорил, – он ударил кончиком жезла прямо в лоб, сидевшего на подводе мужика. Порох и оружие укрывать лучше.

Мужик жалобливо скуксился: – Прости барин. Виноват. Он спрыгнул с подводы и начал заделывать щели.

– Еще денька три и пойдем, – Ермак подошел к стругам на берегу.

– Сколько еще чинить? – спросил он у мастера, руководившего ремонтом.

– Дня два и управимся, – пролепетал мужик.

– Дай то бог, – отвернувшись, ответил Ермак. Он прошел вдоль остальных стругов и осмотрел уже проделанную работу.

На колокольне в Орел-Городке зазвенел колокол, призывая посадских к вечерней трапезе.

Ерошка и Иван Кольцов сидели на бортах стругов и смотрели в темные воды Айвы.

– Сам-то откуда? – спросил Иван.

– С Москвы.

– Вот так да! – удивился Кольцов. Был я давеча в Москве, в гостях у царя.

Ерошка улыбнулся: – И как тебе царь?

Кольцов сначала ухмыльнулся, а потом произнес: – Цари они Ерофей, все одинаковы. Сначала в гости зовут, а потом на цепь садят.

Он произнес это так, словно побывал в гостях у всех царей в мире и на основании своего горького опыта сделал такой вывод.

– Пошто на цепь-то? – в глазах Ерошки мелькнуло изумление. Натворил чего?

– Натворил, – Иван кивнул головой.

– Натворил, да так, что устал расхлебывать. Ложка мала оказалась.

Ерофей опустил голову: – Жалеешь, что пошел в гости к царю.

– Тут Ерофей жалей, не жалей, а идти надо, иначе спустит царь шкуру да на забор вывесит, – горько молвил Кольцов.

– Ну, дай Бог обошлось, – Ерошка перекрестился.

– А ты из чьих, в Москве будешь? – спросил Иван.

– Из посадских я, – ответил Ерофей. Колыванов сын. У бати маво: строительная артель.

Перед глазами у Кольцова всплыл знакомый образ Марьи, которая заботливо выходила его после царских казематов.

– А сам как здесь оказался? – продолжал расспрос Иван.

– Да как оказался? – горестно заметил Ерофей, связался с ватажниками лихими. Ходил за Урал-камень вогульские святилища брать.

– Ну и много богатств набрал? – усмехнулся Кольцов.

– Да вот на бурлацкую лямку и натянул? – горестно произнес Ерошка.

– Знаешь дороги за камнем?

– Не, – Ерофей помотал головой, мы по зиме ходили на нартах и оленях. Места там дикие и не проходимые, только олени вывезут, с лошадьми пропадешь.

– Ну не скажи, – рассмеялся Кольцов, – хороший конь везде вывезет, как вольный казак тебе говорю.

– Тут уж как повезет, – заметил Ерошка.

– Ладно Ерофей, айда ужинать, – подмигнул Кольцов вставая с борта струга. Делов много завтра у нас.

Иван Кольцов не стал рассказывать Ерофею Колыванову, как очутился в их доме после царских подвалов, как сестра его Марья заботливо выходила изувеченного казака. Придет время расскажет. А пока он возьмет под опеку младшего Колыванова. Мелентий будет рад, что сына к делу приставил.

В старой часовне, что у восточной стороны крепостной стены раздавалось зычное пение священника. Казаки сняв папахи и шапки молча стояли склонив головы.

Священик сотворив очередную молитву, снял с аналоя икону св. Георгия и стал обносить ее меж казаков. Три раза перекрестившись, Максим вошел в храм. Ермак стоял посреди своих воинов, воздев взор на иконостас.

–Ермак Тимофеич, – Максим дернул его за полы кафтана. Дело важное. Ермак скосился на Строганова и буркнул: – Ну чего еще?

Крестьяне с хутора поймали татарина.

– Разведчик что ли? – удивленно прошептал Ермак.

– Нет, – улыбнулся Максим, – заплутал и вышел на хутор. Тут его мужики и повязали. Ослаб совсем.

– А куда ехал?

– А пес его знает.

– Пошли, – Ермак перекрестившись, потянул Максима за собой.

Унемэ сидел в горнице со связанными за спиной руками. Крестьяне надавали ему хороших тумаков. Ударили жердиной по руке так, что левая рука отсохла. Накинули петлю и сдернули с коня. Ни умение метко стрелять из лука, ловко орудовать ножом ему не помогли. Скрутили словно пойманную в силки куропатку.

Вокруг было темно, лишь свет свечи на большом тесаном столе, освещал пространство вокруг. В дальнем углу, у самого потолка на полочке с белым полотенцем стояли расписные дощечки.

“Бог московитов”, – он понял это, как увидел их.

Двери внизу скрипнули и по лестнице загремели грузные шаги. Унемэ напрягся. “Московиты”,– выбитая рука до сих пор отдавала болью. Сердце бешено колотилось, но Унемэ не собирался в чертоги Номи-Торума. Он не затем проделал к московитам столь длинный путь. И разграбленное вогульское святилище не имело сейчас для маленького охотника значения. Он хотел вернуть то, что принадлежало ему по праву кареглазую Эви. Карача должен получить по заслугам, даже если Унемэ придется привести московитов на вогульские земли. Дверь распахнулась и горницу ввалились три московита. Один из них подошел к столу и зажег все свечи. В горнице стало светло. Теперь Унеме смог разглядеть их. Один из них с черной бородой, был словно великан по сравнению с остальными. Через плечо у него был перекинут широкий ремень, на котором висела сабля. Другие же меньше ростом. Один из них вытащил из-под стола лавку, и уселся на нее, расставив ноги.

– Это он Ермак Тимофеич, – сказал московит, сидевший на лавке.

Московит великан, которого остальные называли Ермак Тимофеич, подошел и склонился над связанным Унемэ.

– Кто таков? – словно проревел он. Унемэ жестом показал ему, что не может говорить со связанными руками.

– Ерофей развяжи ему руки и усади, – распорядился человек с лавки. Максим Яковлевич опасно.

– Да куда он денется. Если уж мужики крестьяне его с коня сами сняли.

– Ай да татарин, – рассмеялся Ермак, с мужиками справиться не смог, как Кучума собрался защищать.

– Я не татарин, – прохрипел Унеме. Лицо Максима Строганова приняло озадаченный вид.

– Как не татарин, а одежда и сабля была татарская. Ты чего нам заливаешь.

– Сейчас прикажу мужикам на конюшню тебя свести, всыплют плетей 50, быстро вспомнишь.

– Погоди Максим, – прервал его Ермак. Не татарин говоришь, Ермак посмотрел Унемэ в глаза.

– И впрямь, – добавил Ермак, морда-то не слишком татарская, хотя похожа. Спутать с дуру, не мудрено.

– Так кто ты? – повторил вопрос Ермак.

Унеме растер затекшие от веревки руки и посмотрел на московита великана. В его глазах не было ярости или злобы. Они больше напоминали глаза шамана. Добрые и мудрые.

– Я вогул ответил Унемэ. Охотник.

– А к нам, зачем пришел? – спросил Максим.

Унеме покрутил головой.

– Дело у меня к московитам.

– Вот как? – удивился Ермак, и какое же дело у тебя к нам.

Унемэ опустил голову, а потом вновь поднял ее и посмотрел на Максима.

– Знаю, что московиты на Сибирского хана, война идут. За Урал-камень на стругах.

– Ну-ну, – подначил его Ермак. Откуда знаешь?

– Унемэ усмехнулся: – Ветер вогул принес.

– И татары знают?

Унемэ вспомнил, что в деревню принесли весть, что татарский дворянин Улугбек вернулся из Бухары.