– Нет, Лена, для него лишнего нет.

– Ну что же ты, Женя, такой непредусмотрительный, не мог и для Володи билетик купить?

– Но я же не знал, что тебя вместе с ним встречу.

– А то, что меня встретишь, ты знал?

– Я это чувствовал…

– Вот видишь, Женя, как тебя чувства подводят, надо с этим что-то делать… В следующий раз, как опять почувствуешь, бери на всякий случай сразу три.

– А почему три?

– А вдруг ты меня с мамой и папой встретишь?

Все остальные с большим интересом слушали этот диалог, и Селиванов увидел, что Женя начал теряться. Самодовольство и наглость постепенно сползали с него, и в глазах появилась растерянность – видно, не привык он слышать такое от снимаемых девушек. Лена заметила это тоже и, посчитав, что с него достаточно, уже обычным голосом сказала:

– Спасибо большое, Женя, но нас ещё в одном месте друзья ждут, – и они, попрощавшись, пошли к троллейбусной остановке, провожаемые озадаченными взглядами.

Возле подъезда Гордеевой на скамейке сидели четверо хулиганистого вида пацанов с сигаретами в руках. Один из них окликнул Гордееву:

– Эй, Ленка, где Таня, не знаешь?

На что та ответила:

– Нет, Паша, сегодня не видела, а что, дома её нет?

– Да сказали, что в кино с кем-то пошла, вот я и хочу посмотреть, с кем.

Вовик с Леной зашли в подъезд, и она сказала:

– Это Пашка Савельев, бывший Танин ухажёр, но они полгода уже как расстались. Чего это он вдруг нарисовался? Опять, наверное, к Танечке любовь проснулась…

Вовик робко взял Лену за руку. Обнять или поцеловать её он просто боялся, боялся сам себя, боялся неверного движения, боялся своего слишком откровенного взгляда, боялся спугнуть это хрупкое ощущение счастья от того, что вот сейчас она здесь и с ним, и они провели прекрасный вечер, о чём он мог только мечтать несколько месяцев назад, встречая её иногда в здании школы.

Лена посмотрела ему в глаза долгим откровенным взглядом и вдруг горячо, крепко поцеловала прямо в губы. Потом резко отстранилась, провела ладонью по его щеке и сказала с сожалением в голосе:

– Маленький ты для меня, Володя… Спасибо за мороженое, мне идти уже надо… – и опять бросилась к нему, прильнув всем телом, и их губы встретились, ища друг друга, и весь мир вокруг стал абсолютно прозрачным и беззвучным, и они остались одни во всей Вселенной, ласкаемые солнечным ветром и осыпаемые звёздным дождём. Так простояли они несколько минут, и жизнь, реальная действительность напомнила о себе противным скрипом петель и грубым хлопком подъездной двери. Они, очнувшись от наваждения, отпрянули друг от друга, и Лена, поздоровавшись с соседкой, сказала:

– Мне правда домой уже надо, позвони мне послезавтра…

Вовик в полуобморочном состоянии вышел на улицу и, ничего не замечая вокруг, побрёл к остановке. Из подошедшего автобуса вышли улыбающиеся Шершень с Таней, и Селиванов вспомнил о четвёрке, ждущей их у Таниного подъезда. Таня, услышав про Пашку, помрачнела и как-то даже сникла. Вовик сказал:

– Серый, иди, наверное, домой, я Таню сам провожу. Они меня только что видели, и вопросов не возникнет, а ты скажешь, что в кино с подругой ходила.

Таня не успела ничего ответить, как Серёжа, вдруг набычившись, сказал:

– Я сам её провожу. Ты что, думаешь, я испугался кого-то?

Селиванов понимал его положение: никак не мог он выставить себя трусом перед Таней. И тогда он сказал:

– Ну хорошо, я с вами пойду, всё-таки двое лучше, чем один, может, до драки и не дойдёт…

Они свернули на дорожку, ведущую к подъезду, и тут же три фигуры встали на их пути. Тот, которого Лена назвала Пашкой, стал напротив Тани и сказал:

– Пойдём отойдём, мне с тобой поговорить надо.

Таня отошла с ним в сторону, Серый дёрнулся было за ними и уже готов был оттолкнуть парня, который стоял перед ним, но Вовик успел схватить его за руку и остановить. Парень из этой четвёрки, увидев его порыв, крикнул:

– Ну, ты, слышь, а ну не дёргайся! Пусть люди побазарят. Вовик сделал Серому знак, чтобы он пока не заводился, а сам незаметно оглядел противников, прикидывая, кого валить первого, если заваруха всё-таки начнётся. Сам Селиванов выглядел совершенно обычно, не было в его облике злой силы или скрытой агрессии, которая могла бы отпугнуть нападающих возможным возмездием, поэтому часто бывал недооценён в подобных ситуациях. Но, к счастью, они возникали редко, и даже когда это случалось, то он старался не доводить дело до кулаков. Сейчас он уже в уме набросал себе примерную схему перемещений от одного к другому. На Шершня он сильно не надеялся – ну хоть внимание на себя отвлечёт, и за то спасибо…

Тут из темноты вынырнули два пятна автомобильных фар, послышался скрип тормозов, и где-то рядом, за деревьями, затормозила машина. Через полминуты они увидели двух милиционеров, направляющихся к ним.

– Та-а-к, что за сборище? Почему орёте, людям мешаете спать? Кто такие? Кто в этом подъезде живёт? – град вопросов обрушился, как водопад на рассохшуюся землю.

– Я из этого подъезда, – сказала Таня. – А вот эти мальчики со мной, мы в кино ходили…

– Молодцы, что провожаете, – сказал сержант. – Ну всё, проводили – и по домам давайте…

– А вы откуда? – спросил он Пашку и его друзей.

– Да мы здесь, недалеко, просто на скамейке сидели и не шумели…

– Та-ак, вы тоже быстро по домам, кого сегодня ещё увижу – будете в отделении ночевать…

Те не заставили себя долго упрашивать и ретировались в темноту. Вовик шёл домой через микрорайон и, проходя мимо того места, где он недавно бросал камни в грабителей, подумал: «Вот сегодня, считай, два раза чуть драться не пришлось. Если бы тот Женя более наглым оказался и Ленка его так грамотно не отшила, пришлось бы морду бить. И сейчас, если бы не менты, то, скорее всего, дело до драки дойти могло – они своё численное преимущество реализовать попытались бы. Итого за последнее время, если считать началом тот эпизод с камнями, то уже четыре раза получается. Да, ещё недалеко от школы позавчера, хорошо, что Хрона выручать не пришлось. Я его хоть лично и не знаю, но остаться в стороне не смог бы, если бы у него портфель забрать попытались. (В ту минуту Селиванов не знал и даже не мог предположить, что этот эпизод положил начало сложной и опасной цепочке событий, в которых он будет принимать самое активное участие и в которой судьбой ему назначено поставить завершающую точку.) Сам ни к кому не лезу, никого не трогаю, то, что я того парня из 12-й школы положил, – это не в счёт, это просто работа такая была…» Ответа на эти вопросы он найти не мог, сколько ни пытался. Интуитивно он чувствовал, что сегодня это лежит за гранью его понимания, в каких-то глубинах, которые пока недоступны, и жизнь покажет, будут ли доступны когда-либо.

Лёха Хроншин вышел из школы как обычно, с полупустым портфелем в руках, подсчитывая в уме, на сколько и что именно он сегодня продал, сколько надо отдать Косте и сколько останется ему. Получалось совсем неплохо. Как всегда, хорошо шли жвачка и сигареты, девочки с удовольствием брали косметику, колготки и всякие мелочи – заколки, резинки, бижутерию и тому подобные женские прибамбасы. У него было полно заказов на джинсы, которые он уже передал Косте, и оставалось только подождать. После того, как в их городе закрыли толкучку, людям просто негде стало купить хоть что-то приличное, чтобы разнообразить свой гардероб и разбавить то унылое и тусклое барахло, которое выпускала наша лёгкая промышленность. Цены на всё сразу подскочили в разы, спекуляция ушла в подполье – рассосалась по школам, ВУЗам, НИИ, парикмахерским, магазинам и общепиту. Спекуляция в нашей стране была всенародно осуждаема, порицаема и отмечена статьями уголовного кодекса. Сама система нехватки всего и везде, избирательной раздачи, спецталонов, спецзаказов и т. д. и т. п. порождала это явление, называемое во всём мире простым и понятным словом – бизнес. Спекулянтов хоть вслух и осуждали, но знакомством с ними дорожили и втайне гордились. Часто товары просто обменивались на другие товары, услуги и «одолжения». Разве нельзя было назвать спекулянтом театрального администратора, обменивающего билеты на спектакль столичной театральной труппы на пару палок сырокопчёной колбасы или мороженную индюшку у директрисы близлежащего гастронома?