Эрен затих, переживая ужасные события того дня заново. Леви хотелось его как-то успокоить, но он не знал как, и от неспособности что-либо сделать становилось тошно. Сжав ладони, покоившиеся на коленях, в кулаки аж до побелевших костяшек, заставил себя успокоиться и просто слушать рассказ.

Относительно придя в себя, Эрен продолжил дальше приглушенным голосом. Чувствовалось, что каждое слово давалось ему с огромным трудом.

– Я долго пытался ее вытащить, вот только ребенок семи лет едва ли может поднять тяжелую горящую балку в одиночку, – горечь сказанного сводила с ума. – Дыма становилось все больше, дышать уже почти не было возможности. Вдруг пол начал проваливаться подо мной. Я хотел отскочить, но меня задело деревом и я провалился в подвал. Дальше ничего не помню. Когда пришел в себя, уже оказался в отцовской лаборатории. Но это я позже выяснил, тогда вообще не понимал, где я, и что происходит. Как оказалось, меня с трудом откопали из-под завалов. Я едва дышал, но был еще жив. Врачи в скорой отказались меня брать, слишком бесполезный случай: восемьдесят процентов кожи обгорело, и моя смерть была лишь вопросом времени. Но мой отец решил проверить на мне действие своей сыворотки, и вот, как видишь, я сижу тут, с тобой.

Леви был шокирован рассказом Эрена. Как этот парень смог остаться нормальным человеком, после всего, что с ним произошло? В том, что шатен не рассказал даже половину всего, Аккерман не сомневался. Удивительно, как Эрен не стал озлобленным на весь мир, тая внутри себя обиду, как не стал конченым психом, закрыв в себе события прошлого, которые день за днем лишали бы разума? Нет, он радовался каждому дню, даже если был вымотан, мог замечать красоту вокруг и любил просто стоять и любоваться, пусть это даже какая-то мелочь вроде радуги или красивого насекомого. Он заставлял и Леви видеть. То, мимо чего Аккерман бы раньше прошел и не взглянув, теперь бросалось в глаза ярким пятном, приподымая занавес прекрасного. Ривай не мог похвастаться такими успехами и силой духа. В нем даже рядом не водилось такого жизнелюбия. Ривай был циником до мозга костей и реалистом, который твердо стоит на земле, ни за что не соглашаясь подняться выше.

– Есть еще кто-то с такими же характеристиками как у тебя?

– «Характеристиками»… Нет, насколько я знаю, я – единственный удачный эксперимент лаборатории, – темнота удачно скрыла надтреснутую улыбку на лице юноши. Сложно было об этом говорить, в памяти все было так живо, словно все эти события произошли вчера.

– Как тебя оттуда выпустили? – Леви очень интересовал этот момент. Насколько он знал, присутствие в таких местах – пожизненное заключение в четырех стенах и бесконечная череда тестов, анализов, проб. Жизнь, которая хуже ада.

– Кто тебе сказал, что меня выпустили? – с мрачной насмешкой в голосе спросил шатен. — Я сам ушел. Сбежал, если быть точнее. И лучше бы тебе не знать как.

– Почему? – все же спросил Леви, хотя догадывался, каким будет ответ.

– Потому что если ты узнаешь, никогда больше не будешь относиться ко мне так, как сейчас. Просто не сможешь. И тогда я потеряю все, что у меня есть, а я этого не хочу.

В голосе послышалась стальная уверенность. Эрен привык считать себя не таким, как все, считать себя монстром. Он смирился для себя с этой участью. Пытался делать вид, что все в порядке, отрицая любые отклонения, и верить в то, что он – самый заурядный человек, порой даже внушая это самому себе до такой степени, что сам начинал в это верить. Так было в тот раз, когда его спас Леви. Вот только правда была таковой, что этого всего не могло быть. Благодаря набору событий, произошедших в прошлом, он стал тем, кем сейчас является. И если Эрен был готов мириться с этим всю оставшуюся жизнь, то подвергать такому испытанию людей, которые были ему дороги, он не собирался. Юноша твердо решил, что не хочет выглядеть в глазах Леви или той же Ханджи монстром. Нет, этого точно не будет.

– Думаешь, что сможешь напугать киллера? – хмыкнул он.

– Уверен, – тихо ответил Эрен и после его ответа больше не хотелось говорить на эту тему.

– Эрен, какие отношения у вас были с отцом? – внезапно спросил Аккерман.

– Сложные, – послышалось шуршание одежды, шатен запустил пальцы себе в волосы, уперев локти в колени. – Очень сложные. Поначалу замечательные: я его очень любил и хотел во всем ему подражать, а потом умерла мама и в нем что-то сломалось. Он видел во мне напоминание о ней и винил во всем произошедшем. Многие говорили, что он сошел с ума от горя.

– Вы давно с ним виделись?

– Лет пять назад, – после некоторых подсчетов, ответил Эрен.

– То есть ты не знаешь, жив он или нет?

– Почти уверен, что нет, – невесело отозвался парень. – Леви, к чему эти странные вопросы?

Аккерман и сам не до конца понимал, зачем задает наводящие вопросы. Скорее сработал принцип «честность в обмен на честность». Эрен открылся ему, пусть и немного, но он это сделал, и Леви чувствовал бы себя предателем и самой последней тварью, если бы не сказал парню правду. Эрен заслуживает право знать, на кого тратит свое время. Надо было признаться давным давно, но Ривай не мог себя заставить, да и момента подходящего не подворачивалось. Не то чтобы этот был лучшим из возможных. Скорее даже наоборот, но так Леви не мог видеть глаз, которые, он в этом не сомневался, смотрели бы на него с разочарованием и осуждением, возможно, с болью и презрением. Это было слишком сложно, ведь Эрен ему правда нравился. Очень нравился. Так, как никто до него и, скорее всего, никогда после. Но теперь это лишь его личные проблемы.

– А как бы ты отреагировал, узнав, что его убили?

Все. Пути назад больше нет.

Эрена пронзило жуткой догадкой, которая тут же требовала подтверждения.

– Ты хочешь сказать, что… – неуверенно начал он, давая брюнету возможность в любую секунду оборвать его и сказать, какой он дурак. Но вместо этого Ривай закончил за него фразу.

– Я убил твоего отца, Эрен.

========== 17. Неожиданная встреча ==========

Хотелось бы сказать, что слова прозвучали громом среди ясного неба, расколов жизнь на «до» и «после». Что мир сразу потерял привычные краски, перевернувшись перед этим с ног на голову, и больше ничего и никогда не станет, как прежде. Что все, что происходит – нереально, игра разбушевавшейся, отравленной многими годами непростой жизни фантазии. Хотелось сказать, да вот только для этого надо было хоть что-то испытывать.

Что люди обычно чувствуют в подобных ситуациях? Горечь? Отчаяние? Неверие? Пустоту? Сожаление? Эрен мог вписать в этот список разве что облегчение. Не свое – за отца. Жизнь последних лет была Григорию в тягость, он абсолютно не представлял свое существование без Карлы – матери Эрена. Смотреть, как он мучается и с каждым днем становится все безумней, теряя остатки некогда блестящего разума, было выше сил его сына, пусть даже тот изрядно пострадал от его руки.

Как отнестись к тому факту, что жизни отца лишил не кто-нибудь, а именно Леви, юноша попросту не представлял. Как вообще можно отнестись к тому факту, что тот единственный человек, к которому Эрен смог по-настоящему привязаться впервые со дня смерти Микасы, убил его отца? Ирония судьбы, не иначе. Вот только юноша все никак не мог понять, почему именно его эта стерва избрала мишенью для своего чувства юмора.

Парень просто сидел с опущенной головой, пытаясь осознать сказанное и привести танцующие первобытные ритуальные пляски мысли в относительный порядок и хоть как-то определиться с тем, как ему, собственно, ко всему этому относиться.

Ривай же сидел на полу и терпеливо ждал хоть какой-нибудь реакции на собственное признание со стороны парня, совершенно не представляя, что сейчас творится в лохматой вихрастой голове. Тишина давила на уши, а сознание ядовитой змеей услужливо описывало все возможные варианты развития событий в ярких красках, причем радостных среди них не было. В одно и то же время хотелось видеть лицо Эрена, посмотреть на реакцию, увидеть хоть что-то, что помогло бы понять, что у зеленоглазого на уме, ведь кто знал, что сознание окажется более злобным противником, чем реальность, а с другой – Ривай предпочел бы никогда в жизни не видеть потухший огонь зеленых глаз, а все потому, что пошел по кривой дороге, потерявшись в поворотах судьбы.