Ривай кладет ладонь Йегеру на грудь, ведет ею, опускаясь чуть ниже, а затем вновь заглядывает в глаза парню, чтобы увидеть там настоящий пожар. Ривай едва заметно улыбается и, приподнявшись на носочках, оставляет в уголке губ Эрена легкий поцелуй. Снова заглядывает в глаза — почему-то сейчас кажется особенно важным не пропустить ни единой эмоции — и снова целует, так же легко, только теперь уже в губы. Эрен судорожно втягивает носом воздух, но больше ничего не делает, боясь пошевелиться и тем самым спугнуть внезапно обретшего смелость Аккермана. Ривай хмыкает, прищурившись, и вновь касается губ Эрена своими, дразняще проводя по ним языком.
— Спасибо за день, — шепчет тихо, с удовольствием наблюдая замешательство пополам с желанием на красивом лице.
Это становится последней каплей в чаше терпения Эрена — он грубовато притягивает к себе Ривая, с силой вжимая его в себя, и неистово целует, не в силах удержать собственное желание.
— Эй, осторожней со своим мечом, рыцарь, — возмущенно шипит в его губы Аккерман, когда бутафорский клинок болезненно утыкается ему между ребер.
— Черт, черт, прости. Очень больно?
— Быть пронзенным ненастоящим мечом? Ты о физической боли или эмоциональной?
Эрен действительно выглядит встревоженным, и Ривая почему-то забавляет эта дурацкая забота, словно подобное грозное оружие действительно способно нанести ему серьезный урон. Момент безнадежно испорчен, а Эрен еще и перепуган, но Ривай не сожалеет совершенно. Йегер наконец отвлекается от своего дурацкого приза и заглядывает Риваю в глаза.
— Вот теперь я верю, что ты меня простил, — словно сытый кот улыбается Эрен, проводя ладонью по спине Ривая.
— Не обольщайся, засранец, — щелкает парня по носу Ривай и неловко выпутывается из объятий.
Безобидная фраза внезапно заставляет его почувствовать себя неловко, напомнив, каким разбитым он себя чувствовал после того, как Эрен, не сказав ни слова, уехал. А сейчас он сам добровольно набрасывает себе петлю на шею и просит Эрена посильнее ее затянуть. Безумие.
— Раз уж ты заделался моим личным водителем, тогда затаскивай свою задницу в салон и поехали. Иначе за руль сяду я, и тогда длительность поездки увеличится по экспоненте.
— Я не против наблюдать за тобой, пока ты ведешь машину, — хмыкает Эрен, очевидно, списав резкое похолодание на несколько градусов на дерьмовый характер Ривая, — но давай я устрою тебе тест-драйв как-нибудь в другой раз.
— Я подумаю, — высокомерно заявляет Ривай, обходя машину и плюхаясь на пассажирское сидение рядом с водительским местом. Сердце гулко колотится, а виски болезненно пульсируют. Ривай проклинает себя и свою глупость, моментное дурацкое «а, будь что будет». Им предстоит провести два часа в одной машине, при том, что они только что едва не трахнулись прямо на парковке.
— Ну что, готов? — задорно интересуется Эрен, падая на водительское сидение и щелкая ремнем безопасности.
«Нет!» — вопит все внутри Ривая.
— Да, поехали.
***
Как Ривай и предполагал, поездка похожа на дополнительный круг ада — штрафная санкция для особо одаренных, в которые Ривай в последнее время записывается с завидной регулярностью. Но атмосфера напряженная только для него.
Ривай недовольно косится в сторону Эрена. Тот выглядит преступно довольным текущим положением вещей: на лице гуляет загадочная улыбка Моны Лизы, он негромко подпевает Луи Армстронгу, довольно точно копируя его интонации, и не будь Ривай сейчас так напряжен из-за собственных мыслей, он бы просто сидел и слушал приятный бархатистый голос, уплывая на волнах безмятежности в страну голубых чаяний.
Стоит ли это бурлящее безумие, которое он испытывает с Эреном, его душевного спокойствия? Ривай понимает, что просто до глупого страшится снова кому-то открыться, боится привязаться. Понимает, но совладать со своими чувствами попросту не может. На каждый свой страх он может привести целый список рациональных доводов, сам понимает, насколько они нелепы, но те продолжают преследовать его, отравляя и без того не шибко крепкое доверие к человеку как к единице социума.
Он слишком неуверен в том, стоит ли рисковать, открывать Эрену себя, открывать для себя Эрена. Сколько это продлится? Неделю? Месяц? Год? Когда желание остынет, и они устанут друг от друга? Что, если Эрен разочаруется, когда пыл влюбленности пойдет на спад? Что, если…
Ривай, сам того не замечая, в такт хаотичному сумбуру в голове начинает нервно отбивать пальцами рваный ритм на подлокотнике. Дурные мысли навязчиво лезут в голову, и Аккерман, постепенно накручивая себя все сильнее, все больше и больше чувствует себя подавленным. Черт бы побрал все эти проблемы с доверием и излишнюю осторожность, граничащую с диагнозом в медицинской карте…
Вдруг Ривай чувствует, как горячая рука касается его колена и ободряюще стискивает его. Он резко выныривает из омута своих страхов и поднимает взгляд на Эрена. Тот невозмутимо продолжает вести машину одной рукой, никак не реагируя на вопросительно вздернутую бровь Аккермана.
— Не хочу разбиться из-за твоего внезапного желания меня облапать. Веди машину как положено, — сухо произносит он.
— Ты выглядел так, словно лично проживаешь судьбу главных героев книг Стивена Кинга, — естественно, тактичности на промолчать у Йегера не находится.
— Ты решил, что домогательство поможет мне почувствовать себя лучше? — ехидно уточняет Ривай.
— Хэй, это была простая попытка поддержать, — возмущенно возражает Эрен. — Секс с тобой в машине звучит, конечно, заманчиво, но даже я не настолько безответственный, чтобы делать это на ходу. Да и потом, твой вариант подозрительно похож на изнасилование. Я такое не практикую, мне нравится, когда мои действия доставляют удовольствие, а не наоборот.
— Учту, — обещает Аккерман. — Верни руку на руль.
Эрен ладонь с его колена так и не убирает. Круговыми движениями он поглаживает большим пальцем ногу — благо едут они по ровной трассе в сталом темпе, иначе точно кого-то поцеловали бы в бампер, ну или поцеловали бы их самих. Ривай серьезно подумывает о том, чтобы снова возмутиться и потребовать убрать обнаглевшую конечность, но эта незамысловатая простая ласка каким-то непостижимым образом заставляет внутренних демонов отступить. На душе становится спокойней, и Ривай обмякает в своем кресле, рассеянно наблюдая за ночным пейзажем за окном.
— Почему ты не работаешь актером? — мирно интересуется Ривай, когда напряжение в машине бесследно развеивается и он может наконец-то успокоиться. — У тебя здорово получается перевоплощаться, так почему ты до сих пор не на сцене?
— Вау, сочту это за комплимент, — слова Ривая действительно льстят Эрену, но уже в следующий момент улыбку сменяет такая странная для Эрена серьезность. По лицу тенью пробегают и другие эмоции, но разглядеть их не удается.
Эрен долго молчит, настолько, что Ривай уже даже успевает смириться с тем, что ему не ответят.
— Меня всегда тянуло к игре. В детстве я часто изображал других, и у меня здорово получалось, — Ривай хмыкает. Почему-то представить школьные дни Эрена не составляет труда. — В школе я посещал театральный кружок, мы ставили много разных постановок, и я непременно принимал участие в каждой. Все говорили, что у меня талант, — Эрен горько улыбается, сильнее сжимая пальцы на руле. — Я успел решить, что особенный и мне все нипочем, что могу без особого труда взобраться на любую гору, — в голосе отчетливо слышна самоирония. — У меня были рекомендации на поступление в Джульярдскую школу искусств. Это очень крутая школа для актеров, Ривай, попасть туда крайне сложно, — поясняет Эрен, подмечая недоумение собеседника.
Ривай кивает, отчетливо ощущая большое и жирное «но». И он не ошибается.
— Отец, естественно, оказался против, — Эрен хочет казаться безразличным, хочет показать, что для него это ничего не значит, но улыбка слишком натянутая, а в глазах печальный блеск. — Вместо этого он предложил выбрать что-то из более достойных профессий, например, финансист или медик, или юрист на худой конец. Звучит бесконечно скучно, скажи? — Ривай как дипломированный финансист соглашается. — В общем, уступать отцу я не собирался и все же решил стать актером. Не знаю, чего во мне тогда было больше, — хмыкает Эрен, — реального желания заниматься тем, что нравится, или сделать это в пику отцу. Как бы там ни было, я продержался целый год. А потом меня отчислили.
