Наше общее появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Я, хромающая на левую ногу, с толстой правой ногой, в синих шароварах, опираясь на Володю, дошла до своей кровати и села на нее, положив правую ногу на стоящий рядом стул. С Володей мы уже переговорили в машине относительно завтрашнего дня. Быть с нами утром он никак не мог, вся его основная работа в компании была до обеда. Сейчас мы с ним попрощались, я попросила его позвонить моему сыну и успокоить его. «Скажи ему, что мне смешно», – пошутила я над этой ситуацией.

– Как думаешь, можно выпить вина? – спросила я Володю. – У меня есть с собой небольшая бутылка красного сухого французского вина.

– Не только можно, но нужно, – категорически изрек Володя и вышел.

Подруга с соседкой смотрели на меня с нескрываемым страхом. А я, как могла, накрывала на стол из всех наших припасов. Бутерброды с грудинкой, винегрет, домашняя шарлотка. Подруга достала конфеты, соседка порезала яблоки. И вот мы выпили из наших чашек за знакомство, за здоровье. Всем полегчало. Основной разговор пошел по завтрашнему дню. Нам нужно было выезжать, соседка сказала, что сумки до такси донесет.

Утром мы поковыляли к такси. Подруга на костылях, я не могла ступать на левую ногу, правая была полностью в гипсе, который сползал и при каждом движении врезался в кожу. Я шла как утка, руки, как крылья, в разные стороны для равновесия. Только эти крылья не помогали мне приподняться над землей, чтобы не чувствовать сильной боли. Около института травматологии таксист остановил машину у двери, через которую въезжают на колясках. Для нас это было самое то, можно было держаться за длинный поручень, а сумки я просто тихонько скатила. Оставив их внизу у регистратуры, мы побрели к кабинету терапевта. Ее долго не было. Пациентов для госпитализации было считанное количество, в конце недели на выходные немногие приезжают. Наконец врач подошла, и я заглянула в кабинет. Она сказала, что анализ на ковид еще не готов, нужно ждать.

– У вас нет еще флюорографии. Я говорила больной, она хотела позвонить, – врач меня просто огорошила. – Мне нужна флюорография с протоколом.

– Что с флюорографией? – я спросила подругу, выйдя от доктора. – Ее бесстрастное лицо выводило меня из себя. – Ты звонила домой?

– Нет.

– Почему? – видимо, бесполезно разговаривать с людьми, у которых потеряна чувствительность.

Не ответив мне, она на костылях пошла к терапевту.

– Я звонила домой от врача, у меня только маммография была в январе, – выходя из кабинета, ответила она на мой немой вопрос.

У меня не было слов.

– Пойдем в кабинет, делать флюорографию.

Вышла сестра, взяла направление, вынесла чек на оплату.

– Все процедуры только после оплаты, – сказала она мне, когда я попросила ее ускорить процедуру.

Подруга ушла в этот кабинет, на скамеечку сели две девчонки лет двадцати. У одной был шов на колене, у другой на коленном суставе были следы от проколов. Мы разговорились. Девчонки были уже на реабилитации, ходили самостоятельно. Одна из них предложила мне палку-костыль, принесла его, он был с опорой под локоть. Быстренько примерила под меня, отрегулировала. У меня была точка опоры, и когда она предложила купить этот костыль, я с радостью взяла.

Началось долгое ожидание итогов ковидного анализа. Врач встала на нашу сторону и периодически звонила заведующей лабораторией. Все безрезультатно. Мужчина, который сидел в коридоре, ожидая другого терапевта, сказал, что за сутки делают анализ только в спид-центре, стоимость 2500, а первый день сдачи анализа не считается. Наш анализ стоил 1300, мы не подходили под эти параметры. Ждать итогов анализа через день было бесполезно. Поезд, на котором можно было уехать, был в 16-30, следующий глубокой ночью. Сидеть на вокзале много часов было бы невозможно. Я позвонила Володе, попросила его посмотреть наличие купейных мест. Он быстренько ответил, нижние купейные были в первом вагоне.

Мы сидели рядом на одной скамейке, в коридоре никого не было. Подруга крестилась непрерывно, шептала что-то, из уголков глаз у нее скатывались слезинки.

– Бесполезно сейчас читать молитвы, я в среду читала про себя весь день «Отче наш», но это не помогло. Что может помочь, если нет официальных анализов? – грубо, но правдиво сказала я. – Все, слезы, сопли, слюни в сторону. Собрались. Оставаться здесь мы не можем. Ты на костылях, у меня травмированы обе ноги. Деньги заканчиваются, их бы на обратные билеты хватило. Нужно ехать домой. Сейчас главное – добраться до дома. Это как мантра. Осталось полтора часа. Полчаса на такси добраться до вокзала, полчаса на то, чтобы купить билеты, полчаса, чтобы добраться до вагона.

Я заглянула к врачу, сказала, что мы уезжаем.

– Приезжайте в понедельник, и сразу ко мне. Никаких очередей. Анализ на ковид должен быть готов, из регистратуры я заберу его сама, – такими были ее напутственные слова.

Не помню, как мы выбрались на улицу. Здесь уже никто не помогал. Таксист был понимающий, помог погрузить вещи, мое место было на заднем сиденье в полулежащем положении. У вокзала он достал наши вещи, подруга осталась стоять с ними, а я ковыляла к отдельному зданию продажи билетов на поезда дальнего следования. Большой зал, людей единицы, я вписывалась в свой график. Два нижних купейных билета были в кармане, но до поезда было еще далеко.

Нам переставили сумки через парапет, до центрального входа было метров пятьдесят. Сначала я попыталась взять монстра за выдвижную ручку, но спадающий гипс не давал идти не только мне, даже без груза каждое движение доставляло боль. Я решила, что буду просить прохожих о помощи. И вот молодые ребята навстречу. На просьбу занести сумки в вокзал сразу откликнулись, быстренько схватили их и поставили у дверей внутри вокзала. Было очень много пассажиров на скоростной поезд на Москву, гул стоял необычайный. На табло я увидела наш поезд, но не было пути и платформы. Пошла к полицейскому, он отправил к дежурной по станции. Девушка посмотрела в компьютер, это был 2-й путь 6-я платформа. Надо было пропускать сумки, самим проходить через металлоискатель, а потом спускаться в переход к вагону. Я готова была потерять сознание, но нужно было держаться. И снова на лестнице к спуску к платформам я попросила встречного молодого человека помочь нам. Он перенес сумки и поставил еще у одного прохода с полицейскими. Не знаю, как мне удалось перетащить самую большую сумку к выходу, но девушка-полицейский, видя мою хромоту, открыла парапет со своей стороны и забрала вторую сумку. Потом надела белые перчатки, покатила наши сумки, а мы за ней отправились сначала к лифту выхода на перрон, а потом прямо к нашему вагону. Там нас ждал проводник. Он взял паспорта, сказал, что знает, что у него новые пассажиры, молодой человек, стоящий рядом с проводником, взял сумки и отнес в наше купе.

Так мы добрались до своих мест, и было ясно, что до дома доберемся, в Кирове нас встречал сын подруги. После того, как мы заправили постель, попили чая, началась наша окончательная беседа.

– Невезучая ты, подруга, – сказала я. – Даже твое невезение распространяется на тех, кто рядом. Надо что-то с этим делать. Задуматься, и меняться. Рекомендуют менять занятие, одежду, прическу, многое другое.

– Да читала я об этом, – она пыталась показаться просвещенной.

– Мало читала, надо делать, тогда хоть как-то будет меняться карма, если тебе она досталась от родителей или ты сама ее приобрела на своем жизненном пути.

Это была самая быстрая дорога к дому. Проводник взял наши сумки, вынес их из вагона. Сын подруги, увидев нас, произнес слова: «Вас только и посылать…», схватил сумки и побежал вперед. То, что матери нужно как-то помогать и при наличии сумок, в его планы не входило. Когда подъехали к моему дому, он донес мою сумку до подъезда. Мне его дальнейшая помощь была неприятна, я отказалась, а он не возражал. Кое-как я поднялась на четвертый этаж, но главное – я была дома, в своей квартире, и была от этого счастлива.