Эпоха гаджетов, компьютеров и соцсетей наступила и поглотила всех. Мы перестаем мыслить, с новой техникой это не нужно. У нас не просто исчезает память, ее сознательно стирают. Скоро не будут знать, что такое письма от друзей из юности, к родным из армии, их не оставят в своем архиве. Не сохранят конвертов и открыток с почерками, адресами, штемпелями. Удалят свои старые фотографии, они сгинут в электронной суете. Уйдут в прошлое мемуары, биографии, дневники. От нас не требуется писать ничего, кроме СМС. То, чем мы не пользуемся, неизбежно атрофируется.

Значит, нужно вопреки этой необратимости напрячь свою память, нагрузив мозг, как мышцу, чтобы он не деградировал. Сделать то, что непросто. Хорошо, если сможешь написать рассказ о событиях, своих намерениях в жизни. Чего можно было сделать, но не сделано. Каким мог бы быть, но не был. Каким стремился стать и стал. Для себя, чтобы разобраться, кто ты, к чему идешь дальше, как поведешь себя в этой всеобщей ломке от энергетического вампира.

Я сумела вырваться на время из этого круга и, чтобы не потерять чувствительности, которая пропадает с болезнью нашего времени «деменции», связанной с потерей памяти и не только, сделала эти записи моего взросления. Это была длинная дистанция, от юности к зрелости, на которой я бежала от своих страхов, неуверенности в собственных силах, к маленьким победам. Я поместила их в невидимый никому кокон, подобно шелковой оболочке, окружающей личинку бабочки, когда она переходит в стадию куколки, предшественницу имаго. Только пройдя через испытания и метаморфозы в коконе, гусеница преображается в бабочку. Бабочка выращивает крылья, чтобы отправиться в первый полет. Я тоже в конце повествования выпускаю из заполненного кокона свои воспоминания на волю, дав им свободу и крылья.

Все, как в природе. Человек рождается личинкой, и душа его только в проекте. Если он не хочет двигаться горизонтально, в одном измерении, в своем пути он должен взрастить крылья. Без них не стать крылатым, не познать счастья полета.

Не думала, что год 2020 будет такой насыщенный. Не хочу говорить слово «трудный», потому что легких годков, пожалуй, по жизни и не было, но в этот год происходили события, которые заставили задуматься и скорректировать свои планы на жизнь.

Мне 72 года. Даже больше. Я родилась 28 августа 1948 года. Когда мне было лет тридцать, я отмеряла от 2000 года 1948 год, и думала, что 52 года – это огромный срок, и вот мне много больше, а я, как никогда, хочу жить насыщенной и полной жизнью. Время, в которое мы живем, имеет массу возможностей для каждого. Нужно просто разобраться в себе и сказать жизни «Да!» Это я поняла много лет назад, помогая составлять бизнес-планы безработным во время их учебы в городском «Бизнес-инкубаторе». За экономическими потрясениями в стране есть множество вещей, которые лежат на поверхности и только и ждут, когда ими воспользуются. Правда, еще никто не отменял самого главного – ценности крепкого здоровья для реализации планов.

В январе две недели я провела в больнице, лечила затяжной хронический бронхит, и, кажется, удачно. Я перечитала там массу книг, слышала из соседней палаты крики 80-летней длинной седой костистой старухи «Спасите!!!», когда санитарка ее обрабатывала, и задумалась о том, какой я могу стать в ее возрасте. У старухи сын жил в Канаде, к ней не приходили родственники. Непонятно, почему он не приставил помощницу, которая хотя бы изредка навещала его мать. Сейчас за деньги все можно.

Для себя я определила ее состояние словом «деменция». Оно было страшным, мне бы не хотелось стать такой через несколько лет, как эта женщина. И стала же она такой не сразу, а постепенно, говорят, что деменция может начинаться и в 50 лет, если не заставлять работать мозги. Кто-то предлагает писать воспоминания, чтобы тренировать собственную память. Наверное, я уже вступила на этот путь, когда лет пятнадцать назад, после выхода на пенсию, для того, чтобы иметь какой-то смысл жизни, написала книгу «Блеск и нищета приемных» о своей работе секретарем директора. Название выбрала претензионное, хотя в любой приемной полно тайн, и все они раскрываемы для тех, кто внимательно наблюдает, по неуловимым для постороннего взгляда мелочам, каким-то поступкам людей, случайно оброненным словам. Помощники руководителя воспитывают в себе эту способность «черпать» информацию из воздуха. Иногда помогает. В тот момент я писала «в стол», для себя. Получилась довольно примитивная книга на сегодняшний взгляд. Но вот что интересно. Сейчас, когда я изредка просматриваю ее, мне нравится, что описаны события, люди, о которых я почти забыла. Это была правильная проба пера.

В больнице можно думать обо всем, времени предостаточно, и мне в тот момент снова захотелось написать «дневник моей жизни» безо всякой утайки, о тех подлостях, гадостях, промахах, которые я совершила с детства и попросить прощения у людей, которым я доставила огорчения. Большинства из них нет в живых, но может, на небесах они почувствуют мое запоздалое раскаяние.

Наверное, я не смогу писать так достойно, как многие писатели. Не позволит скромный словарный запас, с которым я подошла к своему возрасту. Одна из причин – недостаточное знание своего родного русского, и иностранных языков. Два-три языка, несомненно, обогащают культуру. Нужно их учить, хотя бы английским овладевать, заниматься один раз в день по часу. И читать, читать хорошую литературу. Еще лучше пересказывать прочитанное, с юмором, интересно. Это тоже будет бег от деменции.

Год только начинался, и вносил корректировки в планы. Кашель расшевелил камни в желчном пузыре, которые довольно мирно существовали в моем организме, потому что особых излишеств в питании я не допускала. Но приступ заставил сделать Узи и записаться на плановую операцию. Я не переживала за ее проведение, шла в руки к самому опытному хирургу в городе, на «лапароскопию». Хотя врач, который давал направление на операцию, сказал мне, чтобы я не настраивалась на легкость этой процедуры. Любое удаление органа не простое дело.

Когда утром перед операцией в палате мне сделали два укола, и медсестра повела меня в операционную, я не особенно волновалась. Перед операционной сняла халат, осталась только в трусиках и утягивающих чулках. Меня провели к лесенке, и сказали, чтобы я ложилась на операционный стол. Только здесь я поняла, что назад пути нет. Я уже сдала массу анализов, для меня нашли окно в операционном списке у лучшего врача, и молча легла на стол. Сестры знали свое дело. Моментально руки и ноги привязали ремнями к столу, проверили вены, поставили катетер, врач-анестезиолог начал спрашивать о совместимости к обезболивающим лекарствам, хотя и так читал историю болезни. Я начала шутить, что не принимаю наркотики, что курила сорок лет, а десять лет назад бросила, и больше ничего не помню.

Я летела через белый сверкающий тоннель, и попала в огромное круглое помещение с высоким сводом-куполом. Наверху были сполохи нежно-розовых, светло-голубых, светло-сиреневых тонов, перетекающие друг в друга, меняющие оттенки. Внизу – огромное количество высоченных надувных рекламных столбов телесного цвета, подобие тех, какие бывают при открытиях магазинов. Они двигались, переплетались, но не мешали друг другу. Вдруг я услышала вдалеке голоса, и почувствовала легкую боль в верхней части живота. Я непроизвольно начала шевелить пальцами правой руки, постукивать ими о стол. Я не знала, видят это или слышат меня. Мне хотелось как-то дать знать, что я чувствую боль. Чей-то голос сказал:

– А сейчас дышите сами.

– Как? – наверное, я это прошептала губами.

– Дышите, – грозно подтвердил голос.

Я помню, что сначала я выдохнула, а потом уже начала дышать.

– Ну вот, можно в палату, – произнес кто-то, и меня переложили со стола на каталку.