– Против моей воли меня не женят, – заявил Флориан.

– Нас даже не поставили в известность, какая раса будет второй доминирующей, – молвил Нориберт.

– Не поставили, потому что не договорились, – заявил Флориан.

– Да, ты прав. А сейчас они решают, кто виноват в том, что случилось с поветрулями. Знаешь, что сказал Штейн Креол? Гайтанка и Мистраль потребовали отменить налоги для восточного края, а наш папенька в резкой форме изволили отказать. Совет лордов так и бурлит.

– Откуда Штейну известно, что происходило в совете лордов?

– Не всё ли равно?

– Лукавишь. Ты тоже думаешь об этом.

– Ладно, признаю. Штейн много знает, – нахмурился Нориберт.

Принцы вошли в комнату глаз и ушей. Здесь перед пятью серыми зеркалами сидели пять немолодых женщин. В зеркалах можно было видеть и слышать всё, что происходит в опочивальнях невест.

– Можно ли мне войти? – спросил Флориан.

– Ныне в зеркалах вы не увидите ничего предосудительного, – хором ответили женщины.

Все они прислуживали принцам с детства.

Флориан кивнул. Женщины вышли, чтобы не смущать принцев своим присутствием.

Флориан подошёл к зеркалу дриад. Нахмурился. Одно ложе пустовало.

Две дриады лежали, сложив руки на груди. «Как покойницы», – с содроганием подумал Правый.

Нориберту же лица дриад показались похожими, как у близнецов. По зеркалу прошла рябь, высветила яркие краски, вьющиеся золотистые волосы девушек, и Нориберт увидел, что дриады ни капли друг на друга не похоже. Но потом зеркало посерело, и лица девушек приобрели пугающую схожесть, точно вылепленные из глины заготовки для мраморных скульптур.

На зеркало поветруль Флориан старался не смотреть. Это зеркало было тёмно-серым, почти чёрным.

Надолго остановился возле зеркала человеческих девушек, смотрел на Оану Стан. Она спала с поднятым пологом, утопающая в тёмно-каштановых волосах. Серебристый свет ровно ложился на её алебастровое, с классическими чертами лицо. Флориан заметил, что за ухом Оаны торчит круглый фуксиновый камень. Камень так и притягивал взгляд Флориана.

Флориан расфокусировал взгляд. Один его глаз видел только камень, другой – только лицо Оаны. Без камня лицо Оаны не казалось синеглазому принцу таким уж красивым.

Глаза Нориберта перебегали с Оаны на Огюстин, задерживаясь на Оане.

Огюстин спала на боку, укутавшись в перину. Видны были только её нежно-розовые пальцы миниатюрных ножек.

Наконец, Нориберт уставился только на Оану, не замечая Огюстин.

Флориан подошёл к зеркалу пэри.

Это зеркало было почти белым. Оба ложа огненных дев были пустыми. Дильназ Эль Амир сидела посреди комнаты в позе лотоса, вся обложенная подушками, и читала. Флориан присмотрелся. Дильназ читала протокол спора человеческих учёных о том, есть ли у дриад душа. Флориан был знаком с этим трактатом. Любопытно, что в нём ни одним словом не упоминались латыри. Учёные приняли решение девяносто восемью голосами против двух, что души у дриад нет. Любопытно, что пятьсот лет назад состоялся такой же спор, на этот раз на наличие души у человеческих женщин. Учёные почти единогласно решили, что у женщин нет души. Своё мнение они опровергли лишь спустя четыре столетия, как раз тогда, когда императрицей Санторини стала моргана Аннет Видаль.

Суад Абдул-авваль в опочивальне пэри не было.

Флориан перешёл к зеркалу морган как раз в тот момент, когда Окин Катуавр начала петь балладу о жизни морган древности. Жизель Жарр внимала. Флориан присел на стул и с живым интересом прослушал песню Окин.

Моргана лежала на животе и болтала в воздухе ногами. Флориан не мог оторвать взгляд от мелькающих продолговатых стоп и пяток Окин, от её макушки, от её скрывающих лицо волос, руки, подпирающей подбородок.

– Пора идти. Мало ли что о нас эти подумают, – Нориберт кивнул на дверь, за которой стояли женщины.

Флориан согласился. Бросив последний взгляд на Окин Катуавр, он вышел из комнаты глаз и ушей.

Встречающие на пути слуги низко кланялись принцам.

Принцы решили заночевать в Старом дворце. Снег и ветер охладили разгорячённое лицо Флориана, но не заставили принца замёрзнуть, пока он шёл к Старому дворцу. А вот Нориберт замёрз основательно.

Старый дворец представлял собой сто пагод, сто маленьких домов.

Старый дворец спускался к Стеклянной бухте. Своё название бухта получила в честь легенд о мире, в котором живут пантеры континента Котис.

Флориану показалось, что сквозь метель в бухте мелькает огонь. Преодолевая ветер, синеглазый принц направился к бухте. Нориберт неохотно последовал за братом.

Когда принцы спустился к бухте, их взорам предстало небывалое зрелище.

Обвиваемая белой метелью и чернотой ночи, по бухте скользила, плясала, изгибаясь с невыразимой грацией, Суад Абдул-авваль, и тело её цвело огнём, а волосы её летели за огненными лилиями. Она играла со снегом и ветром, заставляя их повиноваться движениям своего гибкого, точно живое пламя, тела, то собирая их в охапку, будто пучок гигантских, достающих до неба, цветов, то отпуская их, и тогда белогривая метель с удесятерённой яростью металась по бухте, скрывая в своей испещрённой белыми звёздами черноте алое тело пэри. Волны то яростно низвергали, то услужливо возносили Суад.

А в центре танца пэри стола рыбацкая лодка. Стояла мёртво, не колеблемая ни волнами, ни ветром. В лодке сидел молодой рыбак, совершенно очарованный девой пустыни.

Нориберт развернулся и направился в пагоду – опочивальню, а Флориан ещё долго смотрел на танец влюблённой пэри.

«И охота брату мёрзнуть», – подумал Нориберт. То ли дело опочивальня. Тепло, уютно.

Низкое ложе из кедрового дерева, украшенное прозрачной резьбой. Ковры на полу, изображающие бои народа пэри и маридов против чудовищ. Гравюры востока и живопись запада. Нориберт понял, что темпераментные пэри, от которых никогда не знаешь, чего ждать, не смогут жить в столь тихом месте.

В углу стоит зеркало, в которое можно наблюдать кое-что из того, что происходит во дворце. Напротив ложа Нориберта висит картина, написанная Росси Адано – таинственным странствующим художником, о котором говорят, что он лучший в мире живописец. На полотне изображены тигрица и Вечерняя звезда, которой поклоняются пэри. Между тигрицей и Вечерней звездой идёт бой.

Нориберт разделся, лёг в постель и почти сразу уснул.

А Флориан всё стоял на берегу Стеклянной бухты. Метель усиливалась, вот уже и пэри не видно, только живым огнём мелькают её волосы. Далёкий факел, не более. Синеглазый принц всматривался в исходящую платиновыми слезами темноту, надеясь увидеть в ней своё будущее.

Глава 10

Во сне Огюстин разговаривала с цветами.

– Где вы? – спрашивала Огюстин.

– Мы под землёй, – ответили розы.

Гладиолус печально промолчал.

– Разве вас не выкопали? – удивилась Огюстин.

– Под землёй.

Огюстин проснулась в предрассветных сумерках. Самый сказочный час после ночной вьюги.

В комнате стоял льющийся отовсюду ровный полусвет. Сегодняшний предрассветный час ни капли не напоминал вчерашний, робкий, жемчужно-трепетный.

Сегодня властный полусвет в робких полутенях был предвестником солнечного, ослепительно-белого дня.

Огюстин встала и подошла к окну. Двор покрывали беспорядочно наметённые сугробы. Ночью ветер несколько раз менял направление.

На небе ни тучки. Луны нет, но крупные, частые звёзды сияют мощно и ярко, как могут сиять только перед рассветом. Весь небосклон усыпан ими. Больше всего серебристых звёзд, но есть и мерцающе-розовые, и зелёные, и алые, льющие тонкий недобрый свет, но ярче всех, прямо над засыпанной снегом шёлковой акацией, горит крупная голубая звезда.

Огюстин представила, что и Тиша Неспокой смотрит на голубую звезду, и думает о ней, об Огюстин. Нельзя, не думать о Тише! Скорее всего, он давно мёртв.

Заставить себя думать о принцах. О хищном, властном Флориане, о задумчивом Нориберте, о его умных серых глазах.