Дриады наполнили Зал невест своими голосами, шуршанием одежд, стуком каблучков, блеском живых, искрящихся глаз. В очах дриад не было и тени спокойствия поветруль, лишь шальная, пьянящая жажда жизни.
Дриады разом ринулись к подоконнику, залезли на него с ногами, увидели стол и стулья посреди бассейна, с визгом поменяли дислокацию, подняли брызги.
Дриады умудрялись быть одновременно и порывистыми, и грациозными в своих движениях.
Они живо видоизменили свои разношёрстые костюмы на одежду морган. От чопорности одеяний морган не осталось и следа. Там виднеется острое плечо, там грациозная коленка.
Морганы бросали на дриад убийственные взгляды.
Тёмный шёлк эффектно оттенял золотистые, напоминающие блики солнца на осенних листьях, локоны дриад.
Мелодично затрубил горн в центре, на площади с фонтанами.
Сердце Огюстин забилось, как у пойманного зайца. По лицу Кати Сеймур разлилась мёртвенная бледность.
– Пошли, – Огюстин потянула Катю за руку.
Они вышли на площадь, где уже стояла темноволосая девушка, одетая в парчовое платье и соболью безрукавку. Аристократка.
– Оана Стан, замок Сантор приветствует вас!
Аристократка сделала книксен.
– Катя Сеймур, замок Сантор приветствует вас!
Делая книксен, Катя неловко согнула руки, покраснела от смущения.
– Огюстин Буво, замок Сантор приветствует вас!
Ноги Огюстин дрожали. От волнения она присела в глубоком реверансе.
Ни в книксене, ни в реверансе, ни даже в поклоне не было ничего постыдного. Подобные жесты приветствия предназначались не столько глашатаю, сколько замку Сантор и принцам Флориану и Нориберту Сантонскарам.
– Прошу вас проследовать в Зал невест, леди.
Глава 2
Вслед за глашатаем девушки вошли в зал и расположились на диванах, напротив морган.
Глашатай встал у главной двери.
Огюстин размечталась о принцах и потому пропустила начало речи глашатая.
Никто не видел принцев. Должно быть, они красивы, как боги. Последней невестой столетия была моргана. Возможно, от неё Флориану и Нориберту достались глаза, перед которыми меркнут синие бриллианты, изящные и в то же время мускулистые тела, роскошные чёрные волосы.
– Веками все пять рас Империи Санторини жили в мире и гармонии. Но со временем расы начали отдаляться друг от друга. Морганы уходили в глубины океана, пэри заходили всё дальше в пустыню, поветрули скрывались в полях и лесах, дриады и вовсе не показывались людям на глаза. И тогда король Август Воссоединитесь принял мудрое решение – пусть раз в столетие наследный принц берёт в жены девушку из одной из рас, населяющих Империю. Таким образом, каждая раса будет иметь своё время власти. За последние десять столетий на троне королевы дважды побывали люди, дважды – дриады, дважды – поветрули, дважды – пэри и дважды – морганы. Но в этот раз нам повезло. Принцев двое, значит, и невест будет двое.
«А правящих рас будет трое или четверо, что приведёт к немирью», – подумала Огюстин.
– А теперь, – голос глашатая загрохотал, – сыновья Его Величества императора Фабриса Умного, владельца империи Санторини от севера до юга, от востока до запада, Их Высочества наследный принц Флориан Сантонскар и наследный принц Нориберт Сантонскар!
Под звуки фанфар, в сопровождении блестящей свиты в Зал невест вошли принцы.
«И это – братья?!», – подумала Огюстин.
Да, Флориан унаследовал от матери-морганы иссиня-чёрные волосы и прозрачные синие глаза, тонкую стать. Он был превосходно сложен: широкие плечи, узкие бёдра.
Нориберт разительно отличался от брата. Не было у него точных, выверенных движений не то воина, не танцора. Нориберт был русоволос и сероглаз.
Невесты встали. Всё шло согласно протоколу.
Невесты принялись подходить к принцам и обмениваться с ними ритуальными приветствиями. Принцы учтиво отвечали. После приветствия девушки покидали Зал невест.
Подошла очередь Огюстин. Девушка была в смятении.
– Желаю вам здравствовать и славиться, принц Нориберт, принц Флориан.
Огюстин не могла понять, почему первым она произнесла имя Нориберта. Все невесты адресовывали приветствия сначала Флориану, а потом Нориберту, ведь глашатай первым назвал имя Флориана.
Внешность Флориана, хищная, как и у всех морган, пугала Огюстин. Взгляд синих глаз острый, холодный. То ли дело Нориберт. В его облике сквозят тепло и доброта.
– И вам желаем здравствовать, леди Огюстин, – приятным мягким голосом произнёс Нориберт.
Покраснев, как маков цвет, Огюстин присела в реверансе, опустила глаза в пол, и на подгибающихся от волнения ногах поспешила вон из Зала невест.
– Почему никто не сказал, что принцы такие милашки? – из победоносной богини Катя Сеймур превратилась в ошалевшую от вина и беготни вакханку, вдобавок попавшую под ледяной дождь.
– Почему королевский дом должен перед тобою отчитываться? – насмешливо спросила Оана Стан.
Невест человеческой расы поселили в одной опочивальне.
– Но это же нечестно, – мечтательно вздохнула Катя, – теперь, если меня не выберут, я буду мечтать о хищном Флориане или милашке Нориберте.
– Иди домой. Насильно тебя не держат, – вкрадчиво промолвила Оана.
Слуги внесли ужин, но девушки не притронулись к еде. По очереди девушки приняли ванну и начали готовиться ко сну.
За окном простучали первые капли дождя.
– Вот она, зима, – печально произнесла Катя.
Огюстин вздохнула. Под перваншевым балдахином было тепло и уютно, тонко пахло изысканными духами, а на улице – холодный дождь, запоздалые путники поднимают воротники, исходят горькими слезами теплолюбивые розы.
– Надо бы посмотреть, что Оана на балконе делает. Она там уже полчаса торчит, – сказала Катя.
С тяжёлым вздохом Огюстин выбралась из постели. Мало ли что взбредёт в голову юной девушки, пережившей стресс. Два принца и тьма конкуренток – это вам не шутки. Оана Стан выглядит спокойной и циничной, но в душе она, возможно, впечатлительная, нежная и ранимая.
Оана сидела прямо на полу. Перед ней, под сквозняками и проникающими на балкон каплями дождя, страшно и ровно горела свеча.
В руках Оана держала длинную шпильку, толстую у снования и на конце тонкую, как игла. Шпилька была увенчана крупным, идеально круглым камнем грязно-белого цвета.
Оана секла шпилькой вокруг пламени свечи так, будто вспарывала врагам горло.
До Огюстин доносились тихие, полные скрытой силы слова Оаны.
Никто не укроется от меня, Оаны Стан,
Слышу, как трава растёт, как сердце его бьётся.
Пусть увидит он меня.
По локоть я в красном золоте, по колено в чистом серебре.
Облачаюсь небесами, подпоясываюсь зорями, застёгиваюсь звёздами.
Пусть видит он меня – и растворяется во мне.
Захожу в его опочивальню,
Становлюсь у него в изголовье.
Отсекаю шпилькой всех невест,
Чтобы глядеть на них не мог он,
А по мне одной душа его тосковала,
Сердце его влекло ко мне
с утра до ночи, с ночи до утра.
Быть моим словам
Мощнее урагана поветрули,
Крепче корней дриады
Жарче крови пэри,
Гибче волны морганы.
Грязно-белый камень налился пугающим фуксином.
Девушки на цыпочках вернулись в опочивальню.
– Ворожит, – пренебрежительно произнесла Катя Сеймур, ныряя в мягкую постель, – тоже мне, аристократка.
Огюстин задержалась возле ростового зеркала. Из тёмного отражения на неё смотрела девушка, задрапированная в широчайшее ночное платье. Льняные волосы на прямой пробор, высокий выпуклый лоб, прямая переносица, широко расставленные серые глаза. Губы – не лепестки роз, обычные розовые губы. Лицо в форме сердечка, резко сужающееся к подбородку. Не писаная красавица, но и без изъяна.
Из темноты зазеркалья вынырнуло темноглазое женское лицо. За спиной Огюстин стояла Оана Стан.
