Оана окинула Огюстин холодным взглядом и ушла в свой угол просторных апартаментов, скрылась за балдахином кровати.
Легла в постель и Огюстин.
– Как вы думаете, у кого больше шансов стать королевой? – шепнула Катя.
– Всё давно решено за нас. Можно подумать, ты об этом не знаешь, – резковато ответила Оана.
– Кто увереннее всех держался? Моргана Ноел Видаль и пэри Юлдуз аль-Джабир, – сказала Огюстин.
– Все смотрели только на них, – вздохнула Катя.
– Что поделать. Значит, мы всего лишь актёрки второго плана, – вздохнула Оана Стан.
«Ты-то предприняла шаги, чтобы выбиться в королевы», – подумала Огюстин.
– О Надиель, прошу тебя помочь мне обрести силу, необходимую для достижения моих высших целей, – пробормотала Катя Сеймур.
«Кто такой Надиель? Кажется, ангел Козерога. А кто я по знаку Зодиака? Рыбы? Да, Рыбы. Кто мой ангел? А чёрт его знает», – засыпая, думала Огюстин.
Её снился родной дом, дождь за окном, мокнущие розы, колдующая Оана, властный Флориан и задумчивый Нориберт; скользящие в серебре морганы, гордо выступающие в золоте пэри, летящие поветрули, неистово пляшущие дриады…
Глава 3
Сказано: к ночи не поминай чертей.
Огюстин приснилась узкая, высокая – потолок теряется во тьме, в шуме ветра, в хлопанье крыльев летучих мышей, – комната, заставленная книгами.
Посреди комнаты стоит круглый стол, накрытый на пять персон. За столом – пять женщин, пять полупрозрачных теней. Женщинам-теням нехорошо в комнате, душно, она давит их, подобно могильной плите, но они не имеют сил встать и уйти.
Огюстин с удивлением обнаруживает среди теней себя. И Огюстин понимает: это её душа.
Перед душой, сидящей напротив Огюстин, стоит бокал с белым вином.
Перед душой, сидящей справа от Огюстин, горит свеча в золотом подсвечнике.
Перед душой, сидящей слева от Огюстин, лежит платиновое ожерелье изумительно тонкой работы.
Перед душой, сидящей наискось от Огюстин, в хрустальной вазе стоит лиловая роза Лавендер Мейландина.
А перед душой Огюстин лежит горсть сырой, кишащей трупными червями земли. Огюстин знает эту землю. В этой земле закопали человека, к которому Огюстин питала чувства. Закопали, как чумную собаку, в дурном, пропахшем испарениями болот, подлеске.
– Огонь – царь, – напористо говорит душа, перед которой горит свеча.
– Вода – царица, – манерно утверждает душа, перед которой стоит бокал с вином из густого тумана.
– Ветер – господин, – мягко произносит душа, играя лиловыми лепестками. Под её миниатюрными пальцами лепестки розы приобретают цвет луны.
Душа, перед которой лежит платиновое ожерелье, мелодично смеётся.
Огюстин хочет промолчать, но неведомая сила заставляет её говорить.
– С огнём, с водой, с ветром не дружись, а с землёй дружись, – молвит Огюстин.
На неё смотрят четыре пары призрачных глаз.
– Дождь – кормилец, – с укором произносит душа с туманом из вечерней зари в бокале, – что бы ваша земля делала без нашего дождя?
– Дождь – наша заслуга, заслуга ветра, – мягко произносит душа, поднося к прозрачному лицу белую, лиловую на кончиков лепестков розу.
– Огню не верь и воде не верь. Огонь да вода – супостаты, – ломким голосом молвит душа, играя платиновым ожерельем.
– Жди горя с моря, беды от воды. Вода и мельницу ломает, – хмыкает обладательница свечи в золотом подсвечнике.
– Земля порождает металл, без которого не было бы ни воды, ни дерева, ни огня, – слова сами вырываются из уст Огюстин.
– Что порождает землю? Огонь, – огонь в свече трепещет.
– Об этом можно спорить до бесконечности, по кругу. «Спи, царь огонь», – говорит царица водица, – бокал с туманом-вином обвивает змеящийся чёрный локон.
– С огнём не шути, с водой не дружись, ветру не верь, – неожиданно серьёзно произносит душа, примеряя на себя платиновое ожерелье.
– Огню да воде бог волю дал. С огнём, с водой не поспоришь, – в один голос отвечают душа со свечой и душа с туманом-вином.
– Где вода, там и беда. От воды всегда жди беды, – хором говорят четыре души.
– Вода и землю точит, и камень долбит, – усмехается душа, делая глоток вина-тумана.
– Не токмо воде, но и огню бог волю дал. С огнём не поспоришь, – возражает душа со свечой, и огонь свечи разгорается, освещая карие, с щедрыми вкраплениями золота, совсем не призрачные глаза души.
– Воды и сам Император не уймёт, – уверенно заявляет душа, держа свой бокал на весу.
– Довольно. Благодарю. Не смею вас больше задерживать, милые леди. Сладких вам снов, – раздаётся тягучий, властный мужской голос.
Из книг в комнату врывается снежный ветер и рвёт в клочья души.
Огюстин проснулась в самый глухой и мрачный час ночи. В Час Быка – во время, когда был сотворён мир. Сколько зловещего и непостижимого происходило тогда, сколько всего, не предназначенного для слабого человеческого рассудка.
Горы летали точно пушинки, ища своё место, реки текли вспять; луны не было, и сирым, бесприютным был безбрежный океан, ничему не подчиняющийся, вздымающий волны до чёрного, в рваных красных облаках неба, – и со вселенским шумом низвергающийся вниз и отступающий, оставляющий за собой пустыню и смерть.
А там солнце опускалось вплотную к земле, и рвали на себе волосы пэри, наблюдая за гибелью всего живого.
Поёжившись, Огюстин ощутила рядом с собой присутствие злой воли. Знакомый запах. Затхлый запах библиотеки.
И подснежников. Тиша Неспокой любил дарить ей подснежники. Тиша…
Их история была проста. Парень любил девушку, девушка была неравнодушна к парню. Но парень был человеком и колдуном. Среди людей крайне редко появляются колдуны, но если уж появляются, все расы опасаются их. И люди приняли меры.
Знающие люди говорят, что душа Тиши не будет знать упокоения целое столетие.
Значит, Тиша где-то рядом.
– Тишечка, мне страшно. Помоги, – покрываясь от страха холодным потом, попросила Огюстин.
И в окно заглянула луна.
Кто раздвинул многослойные шторы?
Не всё ли равно?
На стёклах в свете луны дрожали, переливаясь морскими брызгами у маяка, капли дождя.
Луна напомнила Огюстин добрый, чистый лик, окутанный кружевной вуалью.
Давно известно: перерванный круг около луны – к снегу. Днём пойдёт снег…
Надо будет встать с первым светом утренней зари, зачерпнуть в заговорённую серебряную чашу воды из студёного родника (Огюстин видела такой в императорском саду), и омыть этой водой лицо. Забудется дурной сон; чужая воля не будет иметь власти над её душой.
С этими мыслями Огюстин погрузилась в глубокий, освежающий сон.
Луна целовала её веки, пока небесную отшельницу не затянули несущие снег облака.
Новожея Ода, Еуген Ло, Хи Синг и Хунг не спали в эту ночь. Новожея и Еуген были алхимиками и чародеями императорского круга. Хи Синг и Хунг – сломанные стихийные колдуны.
В Хи Синге и Хунг вычислили стихийное колдовство, когда те были новорожденными младенцами, и сломали его.
Таких людей, как Хи Синг и Хунг, называют кромешниками.
Кромешники хорошие бойцы, но колдовать они не могут.
Хи Синг и Хунг считались слугами императора, однако весь дворец знал, что они подчиняются канцлеру. Исполнительные, незаметные, они были очень полезны и подчас справлялись там, где были бессильны алхимики круга.
Еуген Ло был самым старым и опытным среди алхимиков. Новожею недавно приняли в круг.
Еуген Ло и Хи Синг были одного возраста.
– Зачем всех алхимиков согнали в замок? – спросила Новожея.
Еуген Ло ответил не сразу.
– Новожея, знаешь ли ты, по каким признакам отбирают невест для наследников?
– Знаю. Она должна родить здорового ребёнка, у которого человеческие гены будут доминирующими, – пожала плечами молодая женщина.
– Ты права. Гены – вот что важно. Происхождение, магическая сила, внешность, богатство – всё это на втором плане.
