Открыв дверь, я сразу понял, что что-то не так. Постель была смята, вещи раскиданы, словно Лан одевалась в спешке. На полу валялась еще влажная тряпка, которой она оттирала чернила. Не понял. Куда это Лан ушла, даже не приняв толком ванну после вчерашнего? Она вообще спала? Завтракала?

Я проверил купальню и все ближайшие помещения и галереи, еще раз обошел все рабочие зоны, но Лан нигде не было. Люди были, работа шла, а Лан не было! Просто мистика какая-то. Не в поля же она ушла? Ой, что-то мне это не нравится. Если подумать, я не видел ее с прошлого вечера — с тех самых пор, как сам ее уложил в постель, чтобы там она дождалась Эдара. Стоп. А что, если…

— Где она? — рявкнул я, влетая в кузню и хватая Эдара за верх кожаного фартука. — Что ты с ней сделал?

— Чего? — кузнец непонимающе посмотрел на меня, жалко повисшего на нем, и стер со лба пот.

— Куда ты дел Лан? — повторил я. — Я заходил к ней только что. Ее нет!

— Не может быть, — спокойно сказал Эдар, скидывая меня и подходя к умывальнику. Я отпал от него, как котенок с обрезанными когтями. Кузнец невозмутимо переоделся под градом моих бесконечных обвинений, и мы пошли обратно в дом. В отличие от меня, Эдар не стал бегать по всему дому, а, недолго думая, отыскал Закка: вот уж кого бы я точно не стал спрашивать.

— Лан не видел? — спросил он его.

— Видел, — кивнул Закк, показав нам располосованную щеку с явными следами женских ногтей. — Ни за что ни про что получил, между прочим.

— А что она при этом говорила? — насмешливо поинтересовался Эдар, ощутимо расслабившийся после этих слов.

— Что довели мы ее до белого каления, — пояснил Закк.

— А мы это… — начал Эдар, предлагая ему закончить.

— Северяне, — подтвердил Закк.

— Ну вот, видишь, как все просто, — с улыбкой облегчения повернулся ко мне Эдар. — А ты переживал. Его родичи просто подняли очередное восстание. Закк их защищал, получил от Лан по роже, а теперь она умчалась на север, чтобы лично остановить это безумие.

— Но почему без нас? — спросил я.

— А зачем мы ей там? — искренне удивился Эдар.

— Но она же может пострадать! — возмутился я.

— Ты — можешь. А Лан никто не тронет, — спокойно пояснил Эдар. — Северяне, конечно, плохо чтут традиции, но уж Великая Мать — это святое. Не кипятись. Ничего с ней не случится. Живи, как обычно. Все будет хорошо.

Но я не мог жить как обычно: я только-только решил считать эту женщину своей, а она вдруг куда-то делась. Что за сюрпризы такие? Железное спокойствие Закка и Эдара действовало мне на нервы. Это ж надо было — отпустить хрупкую женщину, собственную жену, в самую гущу событий, в эпицентр восстания, а самим остаться дома. Да они тут все сумасшедшие! Еще бы ребенка на поле битвы кинули. В Крагии за такое бы в ссылку отправили до конца жизни.

Я бесился и ворчал, но не мог ничего сделать. Асдарцы вели себя так, словно ничего странного не произошло. Лан не было день, другой, третий. Время тянулось медленно. Я не находил себе места. Не мог нормально работать, спать, есть. Я похудел, под глазами у меня наметились темные пятна. Каждое утро первым делом я заходил в покои Лан, но обнаруживал там только неряшливо разбросанные вещи, которые никто даже не удосужился прибрать. Я чувствовал себя брошенным псом, и даже пару раз засыпал в ее смятой постели, втайне надеясь, что ночью она вернется, увидит меня, и мы… Но она не возвращалась. Так прошла почти неделя. Ежедневно нам приходили вести с севера. Ежедневно я интересовался судьбой Лан, всякий раз получая ответ вроде: «Да что ей сделается-то?». Поначалу домочадцы еще удивлялись моему интересу, потом махнули на меня рукой, списав мое поведение на особенности крагийского воспитания. Бардос снова взялся учить меня разным полезным и не очень навыкам. Я слушался неохотно, но постепенно все же смирился и привык: если это еще одно испытание, я его пройду.

Спустя полторы недели железное спокойствие асдарцев и однообразные сообщения с севера убедили меня, что ничего страшного или хотя бы необычного действительно не происходит, и я перестал интересоваться судьбой Лан. Просто бродил по дому, представляя, как от души наору на нее, когда она вернется, потом закроюсь у себя в комнате и не буду выходить оттуда, пока она не придет и не попросит прощения за свой внезапный отъезд. И она будет до-о-олго умолять меня простить ее. На коленях ползать. Как она вообще могла уехать, даже ничего мне не сказав? Уехать в мой тридень? Нет, я понимаю, что Великой Матери ее народ дороже мужей, но разве между нами не возникло что-то большее, чем просто страсть, ради которой она меня выбрала? Разве это не она сказала тогда, что любит меня? Черт возьми, я ей поверил! Я даже успел представить нашу будущую жизнь, в которой Лан постепенно отдаляет от себя Закка и Эдара, и мы превращаемся в нормальную семью. И тут вдруг она вот так неожиданно уезжает, ничего мне не сообщив. Ладно уезжает, но она ведь ни строчки мне с севера не написала! Я ей игрушка, что ли? Позабавилась, убрала подальше, и можно забыть?

— Опять с ума сходишь? — сказала как-то «великая бабушка», когда я в очередной раз ненавидящим взглядом вперился в тарелку с супом. — Молодец, конечно, что волнуешься за Лан. Но не жди, что ради тебя она бросит все: для матери дети всегда ценнее, чем мужья. Вернется она, куда денется. А вообще, что-то с тобой не то делается. Остынь немного.

— Я уже остыл, — сказал я, не покривив душой: я действительно больше не беспокоился о Лан. Я просто снова ее ненавидел, а потому старался о ней не думать.

— До чего же с тобой трудно, — со вздохом сказала старуха, садясь рядом. — Ну не такие мы, как ты хочешь, так что теперь делать? Ты вот с нашей точки зрения тоже не слишком хорош: ноешь вечно, обижаешься, по углам от нас прячешься. Асдарец бы давно плюнул на все и жил бы дальше, а ты все чего-то ждешь, сам себя накручиваешь. Хорошо ведь все было, чего опять набычился?

Я не ответил, демонстративно уставившись в стену.

— Дитё малое, ей-богу. И чем дальше, тем хуже, — вздохнула старуха, потрепав меня по затылку. Меня передернуло. Просто оставьте меня все в покое. Я уже понял, что ваше «люблю» совсем не то, что у нас в Крагии. Ну и пожалуйста. Обойдусь. Жил же как-то раньше без любви? И дальше буду жить. Вернется Лан, трахну ее как следует, и больше даже думать не буду обо всех этих нежностях. Раскатал губу. Размечтался. Я не должен был забывать: это наказание небес, оно не может быть легким и приятным, оно должно быть жестоким. А если жестоки ко мне, то жесток и я.

Вернулась Лан так же внезапно, как и пропала. Придя как-то раз на ужин, я обнаружил ее за столом как ни в чем не бывало разливающей суп. Стремительно преодолев разделявшее нас расстояние, я встал перед ней и уперся в нее тяжелым взглядом. Лан невинно улыбнулась мне.

— Хочешь суп? — спросила она.

Вот так, значит. Ни тебе «Здрасте», ни «Извини, не успела тебя предупредить». Правильно. Зачем мне что-нибудь говорить? Я ж тут так — сбоку припека. Мальчик-Страсть. Постельная игрушка.

Я молча принял у нее тарелку и стал есть. Ты меня игнорировала? Отлично. Теперь моя очередь. Сиди теперь и давись своим супом, думая, чего это я не пожираю тебя глазами. Вот погоди, я тебе еще все припомню. Боги же не стесняются возвращать мне все, что я когда-либо делал? И я не постесняюсь. Почему я один должен быть проклятым? Я всем все верну. И тебе в первую очередь.

Сделав вид, что Лан меня совершенно не интересует, я оглядел зал, и мне показалось, что что-то изменилось: людей было намного больше, и новопришедшие были мне не знакомы, хотя что-то эдакое в них было, что заставляло подумать, что все они — родственники. Поболтав с Бардосом, я выяснил, что это и есть пресловутые северяне: Лан не придумала ничего лучше, кроме как забрать с собой в столицу всех зачинщиков, и теперь в зале было не продохнуть. Интересно, что среди бунтовщиков были и женщины. Много женщин. Некоторые из них кидали на меня любопытные взгляды. Точно, они же еще не знают, что я — Страсть Великой Матери. Вот было бы здорово воспользоваться этим, отомстить, как следует: когда еще такой случай выдастся?