Я лег так, чтобы видеть лицо Лан, но не мешать тому, зачем мы пришли. Лан улыбнулась, опустилась на локти, ее дыхание прошлось по моей щеке и защекотало ухо. Сердце споткнулось, и тело сделало свой выбор: в штанах стало тесно. Лан улыбалась и соблазнительно покачивала бедрами, похоже, даже не осознавая этого.

— Эдар, — хрипло позвал я, понимая, что если он сейчас не займется ею, это сделаю я. Но Эдар не заставил себя долго ждать: в мгновение ока придвинулся к аппетитно прогнувшейся Лан, удовлетворенно кивнул и стал пристраиваться. Лан испуганно дернулась, когда он коснулся ее, но я подбодрил ее улыбкой и поглаживанием. Дурочка. Он ведь уже дважды с тобой это делал, чего ты боишься? Никогда мне не понять женщин.

Эдар, как и в прошлый раз, с трудом протиснулся. Делая это, он хмурился и напряженно следил за процессом. М-да, похоже, в прошлый раз именно на этом моменте у него и возникла проблема. Даже жаль мужика. Представляю, каково это: со всем желанием пытаться войти в женщину, правом на которую обладаешь, и не иметь возможности это сделать, потому что она тебя не хочет. Тут только два выхода: бросить это гиблое дело, оставшись неудовлетворенным, или закончить, доставив ей боль и навсегда распрощавшись с возможностью ответного желания. Интересно, какой выбор сделал он? Хотя, судя по относительно спокойной реакции Лан, Эдар ее пожалел. И пошел ко мне за помощью. А что, хитро. Вот только вряд ли я смогу каждый раз так помогать ему, если мне не дадут возможность участвовать в процессе. Это ведь довольно мучительно — чувствовать, как ее губы скользят по моей щеке, видеть, как колышется аппетитная грудь, и при этом лежать бревном, зная, что придется уйти в свою комнату неудовлетворенным. Хорошо хоть, Эдар — мастер быстро кончать. Минуты не прошло, а он уже замер, удовлетворенно выдохнув, улыбнулся и довольно похлопал Лан по ягодице, как кобылу после прогулки. Фу. Ну до чего же мерзкий жест, хоть и применен не ко мне. Варвары.

У меня вдруг мелькнула мысль: а что, если Лан привыкнет к его размерам, и ей понравится? Видеть мое лицо, а чувствовать внутри совсем другие формы и размеры… Что, если такой вариант устроит ее больше, чем только лишь я? Как же тогда я буду… Стоп. Неужели я только что начал мечтать о ней? Бояться, что она меня не захочет? Не может быть.

Пока я осмысливал это шокирующее открытие, Эдар оделся и кивнул мне:

— Все, Эстре. Пойдем спать. Ты молодец.

Агрр… Какая отвратительная фраза. Я тебе пес, что ли? Еще бы по загривку потрепал. Или по заднице, как жену.

Я встал. Лан проводила меня взглядом сожаления. Наверное, ей хотелось продолжения, но она не выглядела слишком уж неудовлетворенной.

— Останься, — прошептала она, улыбаясь и протягивая ко мне руку. Я проглотил слюну. Как же мне не хватает женщин! Еще немного, и я действительно воспылаю к ней страстью. Просто потому что на безрыбье и рак — рыба.

Эдар чуть свел брови, недовольный ее просьбой: спорить с ней он не мог, но это была его ночь. Я вздохнул и покачал головой, отказываясь от предложения. Лан не настаивала, и мы ушли. Уже почти привычно освобождаясь от напряжения, будучи в своих пустых и холодных покоях, где не горела ни одна свеча, я подумал: а может, это и к лучшему?

Я сидел на пороге кузни, жевал кусок хлеба и запивал его молоком: мы были довольно далеко от дома Великой Матери, и пришлось взять обед с собой. Как Эдар и обещал, он подыскал для меня легкую работу: следить за печью. Правда, легкой она оказалась лишь по сравнению с другими вариантами, а стоять перед открытым пламенем было к тому же довольно опасно. Пока я не приноровился бросать уголь так, чтобы из печи на меня не фыркало огнем, несколько раз едва не обжегся и один раз даже подпалил рукав и прядь волос у виска. Потом привык, и работа перестала быть такой опасной, но все равно было тяжело, а больше всего — жарко. Лицо у меня горело, да и кожу неприятно жгло.

В кузнице было много и других работников. Поначалу они косились на меня и даже пытались издеваться, но Эдар быстро поставил их на место, и меня стали избегать. Я к ним не лез, они делали вид, что меня нет, и это всех устраивало. Так что во время обеденного перерыва я оказался в благословенной тишине.

— Устал? — спросил Эдар, тоже садясь рядом и развязывая котомку.

— Да, — честно сказал я. — Но не смертельно.

— Это хорошо, — кивнул Эдар. — Значит, постепенно привыкнешь.

Мы помолчали, уминая обед. Правда, я уже наелся, и не столько ел, сколько крошил остатки хлеба, кидая его птицам: воробьям и воронам. Вороны деловито прохаживались, утаскивая крупные куски, но близко не подходили. Воробьишки же подлетали к самым ногам, хватали крошки и тут же удирали со всех крыльев.

— Что-то у вас голубей не видать, — заметил я, подкидывая кусочек недавно подлетевшей одинокой галке.

— А на что они нам? — удивился Эдар.

— Ну как же, — я пожал плечами. — Голубь — птица мира. Если голуби есть, значит, войны нет.

— Ну да: когда войны нет, еды много. Люди к этому привыкают и перестают ее ценить. Потом начинают еду выбрасывать, а голуби тут как тут: клянчат, на помойках копаются, заразу разносят, — сказал Эдар. — Нет, брат, голуби — это крысы с крыльями. Мы их давно всех перебили. Для голубиной почты только держим. Вон, воробушки пусть живут. Они и милые, и чистенькие, и пользу приносят: посевы от насекомых берегут. Голуби таким не занимаются: жирные слишком.

— А вороны тогда зачем?

— Так разве ж их перебьешь, воронов-то? — удивился Эдар. — Они знаешь, какие умные. Да и жалко их: большая птица, красивая.

Я посмотрел на «красивую птицу». Ворон посмотрел на меня. Мы друг другу не понравились.

— Эдар, скажи честно, — вдруг сказал я. — Есть ли для меня какой-нибудь способ покинуть семью Великой Матери?

Эдар замер, не донеся кусок до рта, потом опустил руку, вздохнул и повернулся ко мне:

— Эстре, ну чем тебе здесь так не нравится?

— Что, неужели заметно? — горько усмехнулся я.

— Только слепой не увидит, — подтвердил Эдар. — От людей ты прячешься, вместо лица — каменная маска. Я слыхал, раньше ты любил повеселиться, так за чем дело стало?

— Ты не ответил на мой вопрос, — напомнил я, уходя от темы.

— А что там отвечать, — Эдар снова принялся за еду, и стало трудно разбирать его речь. — Ты теперь супруг Лан. Пока она — Великая Мать, ты никуда уйти не можешь. Если так не нравится ее ублажать, просто потерпи — скоро она понесет, и ты сможешь смело отказаться от своих обязанностей. По крайней мере, на несколько месяцев. Будешь просто ходить на работу.

Ага. И это в его представлении лучший выход для меня? Без женщин, но с работой. Отлично.

— А если она умрет? — спросил я. Эдар поперхнулся и посмотрел на меня широко открытыми глазами.

— Типун тебе на язык, — сказал он, прокашлявшись.

— И все-таки, — не унимался я.

— Детей сначала ей обеспечь, потом будешь обо всяких глупостях думать, — рассердился Эдар, поднимаясь и уходя обратно в кузню. Мой вопрос так и остался без ответа.

Эдар не позвал меня с собой, но через некоторое время из кузни донеслись уже привычные моему уху звуки ударов и его четкие, короткие команды. Хм, а кто у печи? Видно, замену мне нашел. Обиделся, значит. А что я такого сказал? Мало ли, по каким причинам человек может умереть. Я же не имел в виду, что лично ее убью: так можно окончательно испоганить свою следующую жизнь. Еще появлюсь на свет каким-нибудь тягловым животным. Нет уж, никаких убийств: человек сейчас и человеком буду.

Мерные удары по наковальне звучали все более и более осуждающе. Я вздохнул и поплелся внутрь: надо бы наладить отношения со здоровяком, пока он не подумал обо мне что-нибудь совсем уж плохое и я не лишился единственного союзника (Бардос не в счет, он болтун и разгильдяй).

Дзынь-дзень-дзон, дзынь-дзень-дзон — попеременно звучали удары трех молотов. Я подошел и встал сбоку от Эдара: так, чтобы он не зацепил меня случайно.