Это было признание в любви.

– Как странно… Почему мы не знаем ничего об укоренённых? Почему ни один из них не подал весточку своим детям?

– Это твой ответ? – дрогнувшим голосом спросил Наиль.

– Моя душа льнёт к тебе, Наиль, но мечтать об укоренении я не могу. Я не знаю, что представляет собой укоренение.

– Укоренение – высшая форма жизни получеловека-полурастения, – холодно сказал Наиль; он был недоволен размышлениями Чармиан в ответ на его искренние чувства, – тебя удивляет, что от укоренённых нет вестей? Не забывай, что укореняют тех, кому исполнилось минимум тридцать пять лет. Им и так нет ни до кого дела. Думаю, в укоренённом состоянии они забывают обо всех.

– Как так выходит, что всем укоренённым хватает места в Башне? – спросила Чармиан, – укоренённых много, а Башня не так уж и велика.

– Сейчас мне нет дела до укоренённых. Я вижу только тебя.

Губы Чармиан дрогнули, взгляд прекрасных глаз стал растерянным. Наиль подошёл к ней и, презрев взгляды соседей, нежно прикоснулся губами к её губам.

Мягкие и в то же время сухие, покусанные губы Чармиан дрогнули. Наилю захотелось нежно обнять Чармиан, прижать к груди и вечность стоять, вдыхая запах её волос, её тела. Хотелось заслонить чернокосую девушку от мира, которого она так отчаянно не боялась.

Полулюди-полурастения не обращали на Чармиан и Наиля внимания. Думали, что эти двое – партнёры. Каждый делал свою работу. Шумели, расчищая место, возводили свои нехитрые жилища; в отдалении женщина плакала над ребёнком, из-за перенасыщения влагой потерявшим рассудок. Этой ночью вода погубила двух граждан страны Лиан – молодую женщину и подростка, над которым сейчас убивалась мать. Возможно, их организмы справятся с перенасыщением водой до того, как начнётся процесс гниения, возможно, нет. Ещё два получеловека-полурастения, мужчина и его новорожденный сын, жившие на окраине страны, пропали без вести.

Но вот все звуки стихли. Наиль почувствовал удушающий покров страха, нависший над долиной. Обернулся. Прямо на них шли два косаря.

Молодые, одного возраста с Наилем. В отличие от рядовых граждан страны Лиан, одетых в балахоны и халаты, косари щеголяли в глянцево блестящих, белых комбинезонах. В солнечный день на косарей невозможно смотреть. А пасмурных дней в долине не бывает.

Простой получеловек-полурастение ходит босиком, на косарях – сапоги.

К поясам косарей прикреплены были остро заточенные серпы.

Глаза Чармиан стали пустыми, точно прозрачно-жёлтые камни. Её лицо окаменело.

«Пусть они заберут меня», – подумал Наиль.

Косари подошли к Чармиан. На Наиля они обращали внимания не больше, чем на глину под ногами.

– Чармиан, вы арестованы. Пройдёмте к Башне.

Ни один мускул на лице Чармиан не дрогнул, лишь глаза блеснули болезненной лимонной желтизной.

– Помните обо мне, – сказала Чармиан.

Косарь бесцеремонно толкнул её в спину.

Наиль думал, что косарей всего двое. Они вооружены, ну и что с того? Нападения косари не ожидают. Ударить первого косаря шестом, который выпал из ослабевших рук Чармиан. Выхватить из-за пояса поверженного косаря серп. Полоснуть серпом по горлу второго косаря.

Чармиан говорила, что за стеной тумана есть жизнь. Конечно, есть, жизнь есть везде. Ушли же те трое. Хорошо бы присоединиться к ним. Компанией легче выживать.

Наиль сделал было шаг к брошенному Чармиан шесту и застыл. Больше всего на свете он боялся косарей. Наиль привык повиноваться Башне, привык следовать своему долгу: во всём подчиняться Башне. А Башня говорила: «Повинуйтесь косарям, бойтесь косарей».

Сделать шаг. Упасть в скверну. Презреть заветы Башни. Отбросить страх перед косарями.

Но…

Следовать привычке так естественно. Тяжело свернуть с пути, по которому шагал всю жизнь.

Наиль посмотрел на шест, на беззащитные спины косарей, и наперерез его желанию – защитить свою женщину – рванулась сила привычки.

Привычки бояться косарей.

Шли минуты. Желание напасть на косарей ослабевало. Наиль понял, что время играет против него.

Его смелость была огоньком. Очень слабым. А ветер силён, он задувает любой порыв.

И когда Чармиан подвели к подножию Башни, Наиль уже с ужасом думал о мимолётном желании напасть на косарей.

Движимые инстинктом, полулюди-полурастения двинулись к Башне. Смотреть на казнь. Наиль не выделялся из толпы.

Чармиан завели на ступени. Она казалась такой маленькой на фоне высоких косарей.

А Наиль и толпа казались такими маленькими на фоне Башни.

Косарь достал серп. Наиль похолодел от страха. Не за Чармиан. Страх поднялся из глубины подсознания, ощетинился острыми пиками, пронзая все остальные чувства.

Полулюди-полурастения запрокинули головы. По бесконечной лестнице спускался царь Иохия. Его белоснежные одеяния резали глаз сильнее комбинезонов косарей, хотя, казалось, куда уж – сильнее. Затихло всё. Слышались только шаги царя, да деликатное шуршание его роскошного балахона.

– Эта женщина поддалась скверне! – зычно произнёс Иохия.

Наиль отвернулся. Он знал, что сейчас произойдёт. Видел не раз.

Удар серпа по шее…

Когда Наиль осмелился взглянуть на Башню, Чармиан уже лежала у её подножия. Девушка скатилась со ступеней, упала ничком. Её разметавшиеся косы блестели на солнце кипящей смолой.

Весь день Наиль строил дом. Пока глина влажна, пока отливает синим цветом, она податлива, сама, как по волшебству, превращается в потолок и стены.

Заснул Наиль на плоту, под открытым небом. Какой бы хорошей ни была глина, за один день дом не построишь.

Во сне Наиль скатился с плота. Проснулся оттого, что глина бурлила. От неё шёл люминесцентный синий свет.

Смерть Чармиан открыла в памяти Наиля двери; тёмной, беззвёздной ночью память пробиралась подобно Шамаханской царице.

Глина – живой организм, понял Наиль. И это не мир сошёл с ума, как я подумал сначала. Глина реагирует на меня. С пробуждающейся памятью – я стал другим.

В чём заключались перемены, Наиль не знал. Память играла с ним, ветреная, манила не то возможностями, не горечью, не то ужасом.

Наиль оказался в положении получеловека-полурастения, всю жизнь просидевшего в яме. Приоткрылась решётка. Что там, снаружи? Прекрасный мир? Возможно, выйдя на свободу, узник станет сильным, как Самсон, и отомстит, одолеет своих врагов. А возможно, не будет никаких сил у узника, а ждут его снаружи голодные тигры и неприветливый, колючий мир, а возможно, и самого мира то нет; тёмная, сырая, зловонная яма – единственное место, где можно жить.

Лежать и терпеть терзания памяти было невыносимо, да и свет глины мог привлечь внимание. Наиль сделал то, на что никогда не отважился бы в своём обычном состоянии. Он пошёл за стену из тумана. Туда, куда по приказу царя Иохии косари выбросили тело Чармиан.

Вот и туман, вьётся седыми прядями от земли и до небес. Без страха Наиль ступил во влажно блестящий полусвет.

«Я не такой, как все, – думал Наиль, блуждая в тумане, – вопрос в том, лучше я или хуже остальных. За свою жизнь я не сделал ничего дурного. Я жил по правилам. Я сопереживал попавшим в беду. Значит, я лучше. Но что они сделали с моей памятью? Зачем? А что, если я – законный правитель страны Лиан? Да, да. На генетическом уровне я стою выше обычных полулюдей-полурастений. Моего отца, законного царя, убили, а из меня сделали калеку, побоявшегося защитить свою женщину. Ведь я же понимал, что Чармиан убьют за её слова! Надо было бежать с ней. Я понимал, что надо бежать. Но не сделал этого. Со мной что-то сделали, что-то во мне испортили, превратив меня в раба. О, это так по-царски! Наблюдать, как наследник… нет, правитель страны Лиан вынужден влачить участь раба».

На скулах Наиля заходили желваки. Он понял, что Чармиан, женщину, которую он по-настоящему полюбил – впервые в жизни – у него отобрали не просто так. Чтобы сделать ему больно, ещё больше втоптать его, истинного царя, в грязь.