Вечером вышла вторая передача, после которой Дашу, поскольку она вела переговоры со СМИ, стали осаждать уже столичные каналы, а также названивать из разных газет.

– Чтобы информация соответствовала действительности, – сказал я, – давай сразу договоримся: каждый из нас говорит только о том, что хорошо знает, чему был свидетелем, никаких домыслов и фантазий – понятно? А то и так уже обвинили тех, кто в избиении непосредственного участия не принимал, например Гнездилова с Чекмырёвым. Что они имеют отношение к этой группировке, говорить надо и фамилии не бояться озвучивать – Антон сказал.

– А нас не привлекут за это к ответственности?

– За что?

– За клевету.

– А мы сошлёмся на майора Куклина, и корреспондентка подтвердит.

– А она подтвердит?

– Куда она денется? А если сомневаешься, позвони, спроси.

– А на «малаховскую передачу» – только что звонили – поедем? Они сказали, что и врачи собираются.

– Разумеется. Когда?

– Сказали, завтра перезвонят.

– Лады.

На следующий день, 8 ноября, наконец были возбуждены уголовные дела по статье 112, часть первая и статье 158, часть вторая. Мне это ни о чём не говорило. Когда же позвонил Антону, он сказал, что это смех, максимум года полтора или два условного кто-то из бандитов получит. И когда я спросил почему, ответил, что первая статья возбуждена в соответствии с новой медицинской справкой о телесных повреждениях средней тяжести, а вторая – по краже.

– И что?

– Открытое хищение и кража далеко не одно и то же. Твоё заявление не приняли к сведению. Судя по характеру преступления, то, о чём ты говорил и что по телевизору показали, тут как минимум 162-я, разбой, поскольку всё это происходило на виду у большого стечения народа, и телефон одним из нападавших у Алексея был отнят. Но, судя по всему, проведена толковая оперативная работа и в больнице, и со свидетелями. Охранники, как я понял, из того самого ЧОПа (и, насколько мне известно, не простого, а финансируемого из бюджета), начальником которого бывший начальник вневедомственной охраны, у которого Чика когда-то работал, стало быть, говорить будут то, что нужно.

– И что теперь делать?

– А я тебе уже сказал. Ищи хорошего адвоката. Пусть добивается переквалифицирования статей. И ещё, это важно: надо, чтобы Алешка не меньше месяца в больнице пробыл. Пусть не геройствует. На вопросы о самочувствии пусть отвечает, что всё и везде болит, чувствует себя плохо, кружится голова, ночами не спит, аппетита нет, в общем, ты меня понимаешь… Ты это ему обязательно накажи. И пусть поговорит со своими друзьями. И сам с ними поговори. Если они ему на самом деле друзья, надо постараться их убедить, чтобы ничего не боялись, пообещать защиту. Родственник ваш, надеюсь, скажет то, что нужно?

– Разумеется. Всё, что видел.

– Я сказал, что нужно, а не что видел. И телефон ещё один заведи, только не на своё имя, а лучше вообще ни на чьё, на железнодорожном вокзале, в подземном переходе таким хозяйством из-под полы торгуют.

– Зачем другой?

– По нему связь держать будем. Этот могут поставить на прослушку, и тогда меня быстро вычислят, а это нежелательно. Правда, для решения такого вопроса нужно особое решение, но мы же с тобой не знаем, какие у них возможности и кто во всей этой канители замешан. Судя по всему, они делают всё, чтобы не только развалить дело, но и главного фигуранта вывести из подозрения. Такие лица до суда не доживают.

– Почему?

– Знают много. Попытаюсь по своим каналам навести справки. Будут результаты, сообщу. Всё. Удачи.

Только отключил телефон, позвонил Илья и спросил, смогу ли к шести вечера подъехать к драмтеатру.

– Разумеется. А что случилось?

– Скажу при встрече. Да! То, о чём просил, не забудьте… бумагу… туда…

– Понял.

И я засел за «бумагу». Это отняло больше часа. Когда выехал, было уже около полудня, а надо было ещё заехать к Алёшке, чтобы вместе с ним посмотреть видео, на котором он показал бы мне, кто есть кто, а я, в свою очередь, мог бы показать это будущему адвокату, а также взять телефоны его друзей, а заодно ответить на вопросы корреспондента областной газеты, поступившие на мою электронную почту. Для этой цели Миша одолжил мне свой планшет. Для просмотра видео я прихватил Алешкин ноутбук.

Я и десяти километров отъехать не успел, как задребезжал на панели телефон, и я услышал как будто несказанно обрадованный голос:

– Иван Николаевич?

– Да.

– День добрый! Ястребов Павел Борисович, начальник полиции. Можете говорить?

– Слушаю.

– Не могли бы вы к нам подъехать?

– Зачем?

– О вашем деле поговорить.

– Когда?

– Да хоть прямо сейчас.

– Я сейчас в больницу еду. Давайте в другой раз. Я вам перезвоню.

– Договорились.

Я сразу набрал Антона.

– Не вздумай ехать, – сказал он.

– Почему. Интересно же чего скажут.

– Ничего интересного: либо запугивать станут, либо деньги предлагать.

– Да ладно!

– Ты мне чего звонишь?! – тут же взвинтился Антон, нервишки у него были не ахти. – Не веришь, поезжай, только запомни: даже если ни то и ни другое, они тебя всё равно разговорят, всё это запишут, нарежут и так представят в суде, что сам от всего откажешься! Так что не ладно, а слушай, чего тебе говорят! Они академии для таких дел кончали, не сомневайся, отработают в лучшем виде, и не заметишь, как во всём виноватым окажешься!

– Хорошо.

– Бывай.

Вот так та-ак! А по голосу и не скажешь! Ну, просто рубаха-парень! Друг закадычный! Так и хочется перед ним душу распахнуть! Ну и ну!

По пути в больницу заскочил на железнодорожный вокзал и в подземном переходе действительно приобрёл на всякий случай две «чистые симки», а затем купил пару самых дешёвых сотовых телефонов – второй для Алёшки, а вдруг и его номер поставят на прослушку. Затем заехал на рынок и купил фруктов.

Когда вошёл в палату, Алёшка лежал под капельницей. Вид у него был ужасный, и я решил не показывать ему видео – как бы хуже не стало. Сам только вчера поздно вечером тайком от Кати посмотрел. Дочь была права. Смотреть на это было невыносимо. Я просидел около часа как под гипнозом. И глазам своим не хотел верить, что так откровенно по-хамски, без всякого опасения можно вести себя в присутствии видеокамер, охранников и толпы народа. Антон был прав. Вести себя так можно, только имея за собой такую силу, для которой простые смертные не более чем трусливая скотинка, которой можно бессовестно помыкать. И хотя верить в это не хотелось, впоследствии мне придётся в этом не раз убедиться. Да что там, даже «авторитеты», когда до дела дошло, поджали хвосты.

Когда я открыл портфель, чтобы достать планшет, Алёшка увидел ноутбук и попросил оставить, мол, когда себя будет чувствовать лучше, займётся учёбой. Я согласился. Однако видео скидывать с флешки не стал, хотя Алёшка и просил. Я сказал, потом как-нибудь вместе посмотрим. Затем несколько раз воспроизвёл слова Антона по поводу лечения и попросил номера телефонов друзей.

– За-ачем?

– Па-аговорить с ними хочу. Свидетели всё же.

И тогда, заикаясь, с большими паузами, Алёшка рассказал, что звонил Шлыкову. Оказывается, того вызывали, правда, как выяснилось потом, к дознавателю, майору Куклину, ещё позавчера, но перед этим завели в какую-то комнату, в которой был Чика, и показали видео. Во время просмотра на него кричали, уверяя, что они с Алёшкой сами во всём виноваты, что их самих можно привлечь к суду, и если он не хочет нажить проблем, пусть лучше молчит или говорит, что был пьяный и ничего не помнит.

– И он это сказал.

– Да.

– Вот это друг! – Для наглядности я даже хлопнул по столу, поднялся и стал ходить из конца в конец узенькой палаты. – Вот каких друзей выбирать надо! Так?

– Нет.

– Всё равно давай номера телефонов. Всех. Остальным звонил?

– Да.

– Что говорят?

Алешка с тем же затормаживанием рассказал, что телефон Туманова не отвечает, а Пухову тоже сломали нос и было сотрясение мозга, но он ещё ночью сотруднику полиции сказал, что заявление писать не будет, потому что сам виноват: выпил лишнего и неудачно упал возле клуба.