– Расскажите вы сами, Валентин Олегович, – подбодрила она его, делая слишком милый вид.

– Я тоже своего рода компьютер, – бескомпромиссно заявил он. Старческие пятна на его лице переместились вслед за улыбкой. Первое, на чем я поймал себя: «Он никогда не делал бета-омоложение, с ума сойти». Альфа-омоложение – задача генных инженеров: люди сегодня рождаются без мутации в генах, отвечающих за физическое проявление старения; вторичное омоложение или бета-омоложение – процедура для прошлых не генномодифицированных поколений людей, постепенно останавливающая процессы старения, хоть и не оборачивающая их вспять. Девяносто процентов людей планеты выглядят молодыми несмотря на порой приличный возраст. Старых на вид людей, действительно старых – с глубокими морщинами, пигментными пятнами и полностью седой головой – я не встречал прежде.

– Как это? – я вышел из секундного ступора и сглотнул.

– Вэл, он чипированный! – восторженно воскликнула Софи. От этих слов старичок совсем растянулся в блаженной улыбке. Передо мной стоял самый настоящий антиквариат!

Чипированием начали заниматься на заре развития нейросетей и нанокомпьютеров. Первоначальная цель была максимально благой – улучшить и облегчить жизнь людям с инвалидностью, например, по слуху или зрению. Когда технологии успешно прижились к середине XXI века, появились авантюристы, которые вживляли чипы всем кому ни лень, предлагая каждому стать киборгом. А потом случился день хард резета19, когда миллионы людей с чипами в один миг потеряли память, вернулись, так сказать, к заводским настройкам. «Потерянное поколение», «поколение ноль», «пустышки» – эти люди уже не были приняты обществом. Конечно, на госсубсидии и деньги частных инвесторов были созданы специальные интернаты для воспитания и обучения, но, как правило, такие люди доживали жизнь, так и не достигнув уровня развития десятилетних детей: их практически невозможно было обучить.

На смену чипизации пришла эра генной инженерии: люди рождались практически идеальными, очищенными от недостатков. Что не удавалось вылечить заменой на искусственно выращенный орган или, в более серьезных случаях, нейронным проводником, частично восполняла система Wise Eye. Но люди усвоили урок: система Wise Eye не была вживлена в мозг, как чипы, и всегда была возможность отключить ее. Существовали даже целые группы людей, не принимающие систему WE. Со стороны они выглядели скорее сектой, фанатиками, верящими во второй день хард резета, но кто знал, кто в итоге окажется прав.

Софи неожиданно для меня оставила нас с Валентином Олеговичем наедине. Не зная, что делать, для начала я уселся в кресло напротив добродушного на вид старичка. Пауза затягивалась, а я никак не мог собраться с мыслями, которые непослушным клубком раскатывались в разные стороны: «Так вот как бы выглядели мои волосы, если бы я мог постареть – кудрявый седой одуванчик». Валентин Олегович тоже блаженно молчал. Я прокашлялся и аккуратно, не торопясь, вступил в диалог.

– Значит, вам был вживлен чип? – и тут же мысленно оборвал себя: «Идиот, это и так понятно!», но мой вопрос не смутил старичка.

– О, да, еще в пятьдесят пятом. Мы были молоды и смелы, знаете, сами полезли в пламя огненной геенны, ради интереса, – он странно и громко всхлипнул, не то засмеялся, не то икнул, я так и не понял. Но его триггер сработал – он сказал «в пятьдесят пятом», так и нарываясь на дальнейший расспрос.

– Но ведь день хард резета был в шестьдесят девятом? – мне даже не пришлось прибегать к подсказкам Сети, я хорошо помнил дату из уроков всеобщей истории.

– Верно, молодой человек, все верно, – он закивал головой и снова широко улыбнулся сухими губами. Это его «молодой человек» одновременно коробило слух и в то же время, как нельзя лучше, приходилось к месту, а точнее, к любой ситуации общения Валентина Олеговича с кем бы то ни было, даже если собеседник был физически старше его.

Я знал, что он ждет, что я полезу в Сеть искать, как такое возможно – нигде и никогда прежде я не слышал о тех, кто, будучи чипированным, удачно пережил день хард резета. Валентин Олегович даже вытянул морщинистую шею, чтобы проследить за движением моих пальцев по виртуальной клавиатуре. В обычной ситуации, я бы, естественно, обратился к Сети, но сейчас я так не сделал. Не уверен, победил ли мой вечный скептицизм, или мне передалась малая доля профессионализма Софи (она никогда при клиенте не обращалась к Сети, лишь оставляла маленькие пометки легким жестом большого пальца, и, оставшись наедине с собой, искала ответы в Сети).

– Как же вам удалось пережить тот день? – упрямо спросил я. На миг мне показалось, что Валентин Олегович расстроился, вероятно, все прочие натыкались в Сети на статьи в духе «Обнуление памяти коснулось всех чипированных людей», и смотрели на него с восхищением и преклонением, словно находились перед живым божеством. Я же сухо попросил рассказать о фактах. «Противный аудитор», – наверное, так охарактеризовал он меня в тот короткий миг, когда улыбка растворялась с его лица.

– Кхм, – прокашлялся он, не рассчитывая на столь быструю паузу между его ответом и моим вопросом. – Нас было четверо, тех, кого не коснулось обнуление. Пятьдесят лет нас держали под грифом «Совершенно секретно», а когда этот статус пал, представляете, мало кому оказалось интересно расследовать детали.

«Он уходит от ответа или я что-то не понимаю?» – отметил я про себя. Именно поэтому я и не любил общаться с людьми: я плохо считывал их экивоки, лицемерные улыбки, фальшивые жесты. Странно, что я вообще прошел тест на вакансию аудитора, но я не собирался когда-либо становиться тимлидом с функционалом, как у Софи: будучи по натуре слишком доверчивыми, я бы не сумел отыскать ни одного кандидата на пси-сканирование. Я настойчиво молчал, своим видом давая понять, что хотел бы знать продолжение и по-прежнему не планировал обращаться к Сети.

– Мы были летчиками-испытателями, в 67-69-х участвовали в тестовых запусках новых космопланов типа Eagle20, – заговорил старичок, его негодование, кажется, улетучилось, и сменилось ностальгическим взглядом в бездну прошлых лет. – Взлет, посадка, два дня на земле, снова взлет. Перегрузки колоссальные, организм был истощен. Но только мы могли отмечать неполадки и недостатки в системах – мы, я имею в виду, ребят с чипами. Нас подключали к бортовым компьютерам и в режиме реального времени исправляли параметры с Земли. Две команды летчиков, восемь человек.

Он ненадолго замолчал, я заметил, что в уголках его выцветших светлых глаз блеснули слезы. Валентин Олегович собрался с нахлынувшими эмоциями и продолжил.

– Стоял теплый апрель, начинался привычный плановый запуск с космодрома, кажется, десятый или одиннадцатый за месяц. Все были уставшие и молчаливые. Второй пилот скрупулезно проверял новые вводные, чтобы сообщить командиру плановую скорость и время нахождения в космосе. Я, как бортинженер, проверял системы по своему чек-листу, привычно бубнил себе под нос давно заученную последовательность. Капитан смиренно ждал открытия спутникового окна. Знаете, эти чертовы спутники заполонили все небо, – Валентин Олегович поник и покачал головой, что-то совсем старческое было в этом движении, словно бремя всей жизни в один миг навалилось на его плечи. – Они-то нас и спасли.

Он вдруг поднял на меня глаза, спокойные и мудрые. На самом деле, его история никак не относилась к моей работе, только отнимала время, но я уже не жалел, что начал расспрос. Сейчас мой скептицизм развеялся, я действительно находился под впечатлением и, словно ребенок перед сном, ожидал завершения «сказки».

– Мы вышли в термосферу, под нами осталась большая часть околоземных спутников, которые, как оказалось потом, как щит закрыли нас, спасли наши мозги. Когда мы вернулись, то, как обычно, сели в машину, но поехала она не на базу, а в противоположном направлении. Никто не давал нам ответов: куда мы едем, что происходит, если честно, мы были так измучены, что и выяснять до победного были просто не в силах. Нас встретили медики и провели в закрытую военную больницу, где уже ждало руководство. Там нам и рассказали, что произошло во всем мире, пока мы находились в полете.