Начался период застоя. Обе армии, как и месяц назад, не двигались с места. Кагетора не мог перейти в наступление из-за реки, поскольку во время переправы, Такеда мог нанести непоправимый удар. Собственно, по этой же причине, князь Каи, тоже не спешил с наступлением. Так и стояли, день и ночь, мирно разглядывая позиции друг друга. Иногда построение менялось, но на это никто не обращал внимание, каждый ждал какой-нибудь ошибки. Войско Такеды тоже окопалось на своей территории, и теперь нападение на него усложнялось во сто крат. Скучающие воины обеих сторон находили себе всяческие развлечения. Всё, что угодно, лишь бы не проводить день, сверля взглядом небо или землю.
Первое, что устроили воины, это всеобщую перепалку. Пехотинцы и низко ранговые самураи из Этиго и Каи, выстраивались отрядами, каждый на своём берегу и начинали крыть друг друга на чём свет стоит. Победителя выявляли по количеству разнообразных и неповторяющихся ругательств. Это своеобразное искусство, под названием гэнсэн(1) практиковалось не только среди пехоты-ашигару, но и в рядах полководцев. Самым главным сквернословом среди бусё, считали Какидзаки Кагеие, но его среди воинов не было, поэтому тут появились свои победители. Больше всего этого ужаснейшего словоблудия, вылетело из глоток воинов Этиго, которые и победили в этом состязании, получив от противника победный титул «хамских деревенщин». Но, как только этот галдёж дошёл до ушей полководцев, чемпионов тут же наградили заслуженной наградой, – рытьём траншей, в самой грязной местности.
На время сие «развлечения» прекратились, но после пары дней продолжились. Причём зачинщиками были не ашигару, а высокопоставленные самураи. У них-то забавы оказались не только жесткими, но и, как они утверждали, полезными. Воины, с двух сторон, устроили между собой стрельбище по живым мишеням. Расстояние между ними было не меньше пятидесяти шагов. Договорились об очерёдности. Сначала, самурай Этиго вставал на своём берегу, вооружённый мечом или копьём (по желанию), а его оппонент, на другом берегу, целился в него из лука. Живая мишень имела право только отбивать или ловить стрелы, уклонение и бегство приравнивалось к трусости и накладывало штраф. Проштрафившаяся сторона пропускала ход и вновь становилась мишенью. Но, если всё шло гладко, то после своего хода, самурай Каи, менялся местами со своим противником, оставаясь на своем берегу. Всем было весело. Воинов даже не смущали пробоины в их кирасах, звоны в ушах, когда стрела попадала в шлем или лёгкие ранения. Иногда случались и казусы. Одному из северян насквозь прошило ногу, а противнику даже пробило доспех в боку и его унесли с игрищ на носилках. Закончив со своими соревнованиями, воины обменялись тыквами с сакэ, перекидывая их через реку и разошлись, каждый в свой лагерь.
Так и стояли.
Со временем, противники даже начали называть друг друга по именам, перекрикиваясь между собой о том, о сём.
Боевых действий по-прежнему не происходило. Князь Нагао, заскучавший, сам стал проводить тренеровочно-соревновательные мероприятия между своими вассалами, самолично принимая участия. А иногда, Кагетора удалялся в горы, для личной практики в эзотерике.
Так и стояли.
Но, человек такое существо, что даже может нарушить и такую военную идиллию.
В один прекрасный, солнечный день, собрался отряд ашигару из стана Этиго, повторить, не дающую им покоя, игру самураев. Вышли на берег, позвали противника, договорились и начали играть. То была та самая «весёлая» игра в живую мишень. Не додумались эти ашигару, что в данном развлечении нужны исключительные навыки, да к тому же крепкие доспехи. Ни того, ни другого у пехотинцев не было. Вот тут-то всё и началось. За прострелянными конечностями последовали ранения головы, лица и туловища. Стрелы прошивали их лёгкие кусари(2), как игла пронзает тонкую ткань, раня во все части тела. Некоторым везло и их дешёвые и тонкие доспехи спасали их от ранений, но оставляли страшные синяки и ссадины. В скором времени, развлеченье превратилось в настоящее побоище. Смертей не было, но не долго. Одному из ашигару Такеды, видно, опостылело то, что воины Этиго ранят его товарищей гораздо чаще, чем они их. Он, без своей очереди и предупреждение, достал откуда-то тэппо, быстро зарядил, прицелился и выстрелил в одного из противников, стоявшего на противоположном берегу. Если бы он промахнулся или хотя бы ранил, ничего не подозревавшего северного пехотинца, может всё бы смогли уладить миром, в конце концов, они были почти товарищи, за столько-то дней общения. Однако, пуля угодила ашигару Этиго, прямо в середину головы, разворотив его лицо в кровавую кашу.
Наступила тишина. Северяне панически разглядывали своего товарища, а люди из Каи, терпеливо ждали, что будет дальше. А дальше, тишина оборвалась так же быстро, как и наступила. Самый ближний к берегу, где «развлекались» пехотинцы, отряд, увидав, что произошло, кинулся к единственному мосту, что вёл на тот берег. Воины Такеды не стали себя упрашивать и бросились на встречу.
Столкновение случилось, когда бойцы Этиго уже почти перешли мост. Завязался бой. Сражались не только копьями и мечами, в сражение пошли даже те, кто в это время был занят работами, похватавшие с собой кирки, лопаты и внушительные молоты-оцучи, которыми работяги вбивали столбы. Северяне пёрли с такой яростью, что воины Каи, уже через несколько минут боя начали отходить. За месяц с небольшим, бойцы настолько заскучали, что кидались в гущу битвы, словно обезвоженные, бросались в чистый водоём. Они, буквально, шли грудью на вражеские копья. Такой напористости отряд из Каи не ожидал и пехота Этиго всё больше и больше продвигалась на «не свой берег». Бой был жестоким. Те, что были с копьями, шли в первых рядах, за ними, протискивались мечники, а когда порядок противника нарушался и создавалась брешь, туда устремлялись все остальные. Лопаты использовали как топоры или короткие копья, поражая противника по шее, горлу или по пальцам ног. За ними шли кирки, пробивая грудную клетку насквозь. Молоты крушили черепа и ломали конечности. Ашигару в своих круглых металлических шляпах-дзингаса, сильно уж напоминали гвозди со шляпками, которые вбивались в землю под ударом оцучи.
Как только отряд Этиго полностью оказался на другом берегу, по мосту ринулась конница. Какидзаки Кагеие, решив поддержать сражение кинулся в бой, выкрикивая своим хриплым, но зычным голосом, боевой клич. Он то и добил отступающую пехоту Каи, но тут же нарвался на подкрепление. Сначала его осыпали стрелами, а потом в бой пошли копейщики. Кагеие развернул свою конницу и хотел было устремиться назад по мосту, но было уже поздно. Мост был завален своими, которые, завидев подходящую вражескую армию, начали поспешно отступать. Какидзаки не мог продолжать бой в таких условиях, он либо погибнет, либо вернётся с большими потерями. Ни то, ни другое, для армии Этиго не являлось приоритетным, тем более лошадей у них и без того было мало. Кагеие решил отступить через реку. Благо вода уже спала и течение не было таким стремительным.
Выбор оказался правильным, и конница перебралась через Сайгаву без потерь. Почти без потерь. Войска Такеды решили проводить их залпом из тэппо и дождём стрел. Несколько лошадей было несерьёзно ранено, а некоторых всадников выбило из седла, что их пришлось вылавливать из воды баграми под обстрелом вражеских войск.
Бой закончился так же быстро, как и начался и всё пошло своим чередом. Только вот командующие отрядами северян, теми, что участвовали в бою, незамедлительно были вызваны в ставку князя.
***
Нагаацу сидел перед князем, сжав губы, будто терпел нестерпимую боль или срочно желал справить нужду. Глаза его были направлены в пол, но смотрели будто в пустоту. Тело его дрожало, но молодой самурай изо всех сил пытался сдерживаться. Провинность перед господином была самой страшной ошибкой которая, как он себе представлял, может с ним произойти. Несмотря на то, что Нагаацу был воином не ахти каким, смерти он не страшился, а смерти в бою тем более. Служа господину с самого своего совершеннолетия, он всячески пытался выслужиться и показать себя доблестным бойцом и отменным командиром, но в итоге у него получалось лишь писать письма изысканно, каллиграфическим почерком и разбираться в многочисленных документах, коими князь зачастую пренебрегал. По сути, Нагаацу имел должность косё – оруженосца и личного слуги своего даймё. Функций у этой должности было хоть отбавляй. Косё должен знать о господине всё, когда он ложиться спать, когда просыпается, что будет есть на завтрак и ужин, какое косодэ наденет, на какой лошади желает поехать и ещё много чего. Во время похода, оруженосец отвечал за сохранность и состояния экипировки князя, чистил и поил его боевого коня, надевал доспехи, а во время боя всегда был подле него и в случае необходимости подавал ему оружие, которое таскал за собой. Косё даже мог вступить в бой, если господину требовалась помощь или прикрывал его спину. За всяческие заслуги перед князем, оруженосцы, очень часто становились влиятельными кокудзин и главами больших кланов. Конечно, таких слуг у даймё было несколько и Нагаацу являлся самым бездарным в военном деле. Зато он прекрасно выполнял всё остальное, за что удостоился от своих соратников прозвище «домашнее косодэ», что намекало на его мирские способности. Нагаацу обижался и из кожи вон лез, чтобы доказать обратное. Он даже вызвался стеречь переправу со своими, двумя сотнями ашигару и вот что из этого вышло.
