– Ну, было дело вначале.

Парни продолжили пить, а Осень закружилась по залу.

– Я Осень, – шептала она, – вы видите не девушку, нет, перед вами прохлада, дождь, листопад. Вот так вот. Нам всем светло. Ведь облако – это парус, а молния – это мачта.

Мага глотал коньяк, делал небольшие глотки, впитывал небеса и гром, впускал рычание «КамАЗа» себе внутрь. «Озвереть можно запросто, только надо понять, какие насекомые – это безумие, а какие – психическое здоровье, какие животные – солнце, какие – луна, а какие – земля. И надо делить людей и их сознание на кастрюлю и крышку». Мага сделал еще глоток, сощурился, вздрогнул и посмотрел на Андро. Тот сидел в телефоне. На какое-то мгновение Маге показалось, что он видит, как файлы летят из головы в смартфон и обратно, будто wi-fi работал, связывая сознание Андро и телефона.

– Мне кажется, – сказал Мага.

– Что? – вопросила Осень.

– Связь.

– Ничего подобного, – молвил Андро и убрал телефон.

Осень села за стол и сказала:

– Умирать – это девятнадцатый век.

Все рассмеялись, а потом задумались. Стали думать над этим. Мага даже выдернул заусенец и смочил слюной ранку.

– Что ты делаешь? – спросила его Осень.

– На автомате, – ответил Мага.

– Понятно. Не делай так. Зараза, и все дела, – молвила Осень.

– Здесь можно курить? – задал всем вопрос Мага.

– Думаю, да, – предположил Никол.

Мужчины закурили и начали пускать дым, похожий на посмертную маску Бродского. «Ну а что, Бродский столько курил, что превратился в конце концов в сигаретный дым и стал небом, тучами над головой, каплями дождя, которые заправляют в электронные сигареты и курят каждое стихотворение Бродского по отдельности».

– Почему все молчат? – поинтересовалась Осень.

– А что говорить? Мы в Карабахе, – ответил Никол.

– Этим все сказано? – спросил Андро.

– Конечно, – промолвил Мага.

– Здесь решается все.

Все выпили по коньяку и посетили Азербайджан по отдельности, кусками, теплом, лицом. Каждый надел на себя Баку и прошелся по его улицам в людях, в банках, в машинах. «Хорошо плавить лбом Азербайджан, как стекло, потому что сок винограда и граната течет тебе в рот».

– Коньяк – замечательный просто, – произнес Мага и щелкнул языком.

– На то и рассчитан, – молвил Никол. – Коньяк – это то, что внутри и снаружи бутылки. Даже над ней.

– А почему Адамов покончил с собой? – спросил Мага.

– Кто это? – спросила Осень.

– Он уперся в стену, разделся до отсутствия себя и перешел преграду, – объяснил всем Андро.

– Ясно, я поняла. И мне пришла в голову мысль, есть два жанра литературы – мир и война. Есть книга мир, есть книга война.

– Давайте лучше пить, – вмешался Никол.

Он заказал коньяк, открыл его и пошел за лимоном.

– Сиди – принесут! – крикнул Андро.

Никол ничего не ответил и вернулся через минуту с блюдцем с лимоном.

– Как аккуратно нарезан, – сказала Осень и выпила.

– Официантка люкс, – улыбнулся Никол.

Мага почесал бородку, побарабанил пальцами по столу и огляделся: мужчина, похожий на Камю, женщина – вылитая Бовуар. «Приятно здесь, будто время остановилось, так как устало идти и решило покурить на ветру». Мага разломал сигарету и выкурил обе части.

– Ну и зачем? – спросил у него Андро.

– Сделал двоих детей из одного взрослого.

– Ну, я так и подумал, – ответил Маге Андро.

Вечером, расставшись с компанией, Мага сидел в компании Жаклин у нее дома и пил с нею кофе. У нее постоянно звонил телефон, она отвечала, сердилась и улыбалась, положив ногу на ногу. Мага и Жаклин прихлебывали горячий напиток и молчали вокруг себя. Будто материя исходила из них.

– Вот бы елку украсить своим сердцем, почками, кишечником, мозгом, печенью и селезенкой, – сказала Жаклин.

– И смотреть на это своей пустотой.

– Конечно. Глаза тоже на елке, они смотрят на своего бывшего владельца, рикошетят от него и видят себя и елку.

– Фотографируют в мозг.

– А как прошел день? – спросила Жаклин.

– Давал интервью и пил.

– Один?

– Нет, компанией.

– Что говорил в интервью?

– Разное. О Карабахе, ползающем по земле. О самой большой любви. О том, что скоро в гробы будут класть только виноград, вино и изюм. И закапывать их.

– Это же интересно.

– Или класть труп с топором и лопатой.

– О, это очень круто. Мертвецы вылезут из могил и из гробов выстроят храм.

– А вокруг засадят картофель, чтобы он пропитался смертью и дал неземные плоды.

– Я бы его сварила и пожарила тоже.

– Вкусно будет, потому что книга – это скелет, а картина и музыка – плоть.

– А фильм?

– Кино есть одежда.

– Я бы сняла ее.

Отложили чашки и начали грызть фисташки, которые достала Жаклин. «Орех – это в черепе мозг, он мыслит, он думает, он пишет и знает «Пир». «Тимей» у него внутри».

– Будешь водку? – спросила Жаклин.

– Нет, я вчера писал о ней.

– И это тоже глубокая мысль: писать о водке – практически пить ее.

– Опьяняет сквозь текст.

У Маги зазвонил телефон. Обозначилась Нада.

– Ты с женщиной, – сказала она. – Я тебя жду. В кафе «Эфиоп».

Мага ничего не ответил, только закурил, попрощался с Жаклин и пошел к себе. Дома лег на диван и начал смотреть в потолок. Он уже не мог жить на разрыв. Просто болело все. Он задремал и уснул. Увидел во сне бытие, абстракцию, душу, секс сам по себе и ничто. Очнулся от поцелуев. Рядом сидела Нада и целовала его.

– Как ты сюда вошла?

– Ты не запер дверь.

– Странно.

– Не говори.

Мага и Нада слились в поцелуе, Нада раздела Магу и расцеловала его всего.

– Не могу иначе, – сказала она, – всего тебя хочу целовать и ласкать.

– А что еще скажешь?

– Философское? Любой смартфон – это зеркало.

– Открытый на любом сайте?

– Да. А ты что скажешь?

– Человек – это самоубийство, и перед ним основная задача – вывернуть себя наизнанку.

Замолчали, пошли на кухню, стали пить чай. «12 стульев – двенадцать часов, вершина – с бриллиантами стул, Новый год, когда двенадцатый час лопнет и из него посыплются бриллианты, сделав богатым каждого, а не только Осю и Кису». В дверь позвонили. На пороге стояла девушка.

– Я Нести, – сказала она. – Можно войти?

– Входите, – дал разрешение Мага.

Нести вошла и села за стол. Мага налил ей чай.

– Я ненадолго, просто мой парень на работе сейчас, а мне стало скучно. Знакомый дал ваш адрес, сказал, вы интересный писатель. Можно с вами болтать.

– Ну, можно, и я не против.

– Тогда скажите, торт – это СССР. Да?

– Допустим, – сказала Нада.

– А СНГ – это тот же торт, но нарезанный.

– Мысль ваша ясна, – не удивилась Нада.

– Ну, день рождения, например, праздник 1991, торт надо нарезать, иначе он испортится целиком, – продолжала Нести, – и его не съешь, потому так и вышло, наконец, его разрезали, чтобы все съели, а не стоял он на столе и кис.

– Выходит, СНГ обречено, будущее его в желудках, – заметил Мага.

– Видимо, так. Ничего не поделать, – согласилась Нести.

– Можно построить другую схему, – возразила Нада, – торт стоит, а рядом с ним пирожные – Россия, Украина, Грузия, Беларусь.

– А, ну не все вступили в СНГ. Не все хотят быть съеденными, – расхохоталась Нести.

– Конечно, – согласился Мага, – ведь евреев уничтожали за то, что они евреи, а армян и русских за то, что русские – армяне, а армяне – русские.

– Интересная мысль, – отметила Нада, – но лучше сидеть в кафе, курить, пить кофе и говорить это всё.

– Рано идти в кафе, – возразила Нести. – Давайте устроимся здесь, создадим кафе тут. Задернем шторы и зажжем свечи.

– Ну хорошо, – сказал Мага.

– Вот книга открытая – это птица, – продолжала Нести, – птица в полете, закрытая – птица сидит, на ветке или земле, то есть чем дальше птица, тем она понятнее и доступней. Птица, летящая на юг, – это роман. Птица по городу есть рассказ. Птица может быть орлом или голубем. Книга может съесть книгу. Книга может спариться с другой книгой и породить новую книгу.