— Да, доча! Мы летим домой! Хватит с нас этой заграницы! Мне совершенно не понравился их музей с унитазами! — дядя Олег, как всегда цинично шутил, но только он мог знать насколько мне больно.

— Пошли… — Анастасов приобнял меня и развернул к лифтам.

— Я… Мне…

— Ты сделала всё, что могла, Лика. Это фатум. В жизни людей, так называют других людей, которые врываются в нее и меняют полностью.

— Я не могу уйти! Не могу! Это предательство! — я вырвалась, но Анастасов впихнул меня в дверь лифта и рыкнул:

— Нас вышвырнут отсюда всё равно! Хан не успеет очнуться, а на реабилитацию такого ранения нужны недели! У этой ситуации один выход, Лика! И ты его знаешь! Дай парню повзрослеть и сделать свой выбор. Если он мужик, и дорожит тобой, он найдет тебя и посреди Антарктиды, дура! — я вздрогнула, а дядя Олег ударил по кнопке первого этажа, и тихо добавил:

— Прости! Не верится, что могу журить и хаять тебя как раньше, не опасаясь, что ты в истерику впадешь! Поэтому начинаю входить во вкус!

А я была близка именно к истерике. И первые её отголоски случились в апатах, когда на следующий день я собирала вещи. Лучше бы я не трогала ни сумку, ни то, что было в ней. Лучше бы я не складывала три скудных черных футболки и несколько пар джинс в неё. Лучше бы я не трогала ничего, и опять сидела вместе с ним на низком диване, смотря на то, как закат ярко окрашивает его фигуру. Как солнечный свет слоями разных красок из палитры рисует изящное тело, а в черных волосах, которые небрежно растрёпаны моими руками, играет золото. Лучше бы наблюдать за тем, как по его коже стекает вода, а на широкой вязи иероглифов на правом плече останавливаются капли, задерживаясь в необычных словах, смысла которых я не знаю.

Он не приедет за мной! Его мать сделает всё для этого. А судя из того, что мне сказал Ли Ю Чон-ши в управлении, меня выпроводят все равно. Даже не смотря на то, что это именно мы с дядей нашли преступника. Даже не смотря на то, что начальник департамента лично вступился за меня, и требовал продлить мою рабочую визу до окончания судебных тяжб и вынесения вердикта Хатори Кимура. Семья Хана действительно оказалась не так проста. Связи в политических кругах позволили ускорить моё возвращение домой.

Поэтому я стояла на черной сумкой, и положив руку на ткань красного пиджака, который лежал сверху, прошептала сквозь улыбку:

— Кумао, нэ саран…

За моей спиной закрылась дверь и послышался писк замка, к которому я уже привыкла. Спустилась вниз и поблагодарив консьержку, ту самую улыбчивую и постоянно болтающую аджуму за её теплый прием и работу, низко поклонилась ей и вышла из комплекса.

Меня тянуло ещё к одному месту. К тому смотровой площадке в конце парковой зоны моего комплекса. Поэтому я спокойно и неспешным шагом пошла именно в её сторону. Солнце опять играло с облаками в прятки, поэтому его лучи то облизывали город внизу, то нет. И это было то самое воспоминание, которое я заберу с собой, как и Хана.

Воспоминание того, как я смотрела на чужой город человека, который стал моим. Место, в другой реальности, где за моей спиной опять пробежала стайка женщин в смешных кепках, но в этот раз в моих ушах не было дикого набора звуков. В этот раз в моих ушах слышались лишь его слова:

"Саранхэ, ё, наэ хетсаль…"

— Люблю тебя, моё тепло…

— Чего ты там бормочешь, Лика? — я вздрогнула и повернулась к дяде Олегу.

— Вы же должны были улететь ещё вчера! Я ж вас выпроводила! — прищурилась, на что мужчина фыркнул:

— Поговори мне ещё! Идём! Нас там Ли Ю Чон на парковке с парнями уже полчаса ждёт, а ты эстетическое удовольствие получаешь от панорамных видов! Времени нет! Вылет через два часа!

Он отобрал у меня чемодан и выпятил правый локоть:

— Уваж старика! Теперь ты можешь! — его голос смягчился, и я легко прихватила его под локоть здоровой рукой.

Только вот я и не знала, что держалась я ровно потому, что нас с Ханом раздела пара улиц в одном городе. Откат я встретила, когда вдруг поняла что сижу в самолёте, а до приземления во Владивостоке, остаётся час.

Это состояние душило, и выплеснуть я его смогла только закрывшись в туалете эконом-класса, где я села прямо на пол и меня прорвало. Мне было настолько плохо, что хотелось выть. А слёзы не давали дышать, как и гортанные всхлипы, которые я сдерживала с силой зажав рот и не издавая ни звука. Так я снова душилась слезами. И так я снова стояла напротив своей двери в высотке новостроя на тринадцатом этаже.

— Нужно было починить этот сраный замок! Какого хера! Дура тупая! Сколько раз, говорила себе! На лбу записать надо, бл***! — вторая стадия наступила сразу за первой.

Я начала орать сама на себя. Меня всё бесило, а родной город начал вселять злость и раздражение. Люди казались не такими, улицы казались чужими, а время остановилось.

— Фатум! К херам такой фатум!

И лишь войдя в свою квартиру, я осознала, что мой фатум это вовсе не Хан. Это совершенно другой человек.

Он широкоплечий, с перекошенным от злости лицом и глубоко посаженными глазами! Страшными глазами, которые снились мне в кошмарах год за годом.

Стас постарел. От того мужчины, который убил меня, не осталось и следа. На меня в лучах кроваво-красного заката смотрел монстр. Чудовище, которое вышло из тюрьмы и пришло расквитаться со мной окончательно. Оно стало ещё кровожаднее, а голос был похож на звуки, которые извергал старик прокуривший лёгкие.

— Ну, здравствуй, моя девочка! Чего ты застыла? Разве так встречают мужа после десяти лет разлуки!

— Как ты вошёл? — я схватилась за куртку, но поняла, что орудия у меня нет, поэтому дрожащей рукой схватила металлическую швабру, которая стояла в углу.

— У тебя замочек сломан, а девочка забыла его отремонтировать, — он шел на меня, и смотрел своими цепкими и страшными глазами.

— Не подходи… Не… Нет… — песок в часах начал обратный отсчет, а это чудовище встало прямо надо мной, и замахнулась.

Удар в дверь у моей головы был настолько сильный, что я оглохла, и в ушах начало звенеть. А потом палка… Жалкая металлическая рукоять выпала из моих рук, когда я впала в состояние истерики, и все картины из прошлого разом вернулись обратно, когда он схватил меня за волосы и швырнул через весь коридор в спальню.

Поднимаю глаза и понимаю, что ору как резанная, кричу и захлебываюсь, смотря на это со стороны, и продолжаю орать, когда надо мной склоняется лицо Олега, моего напарника, и он пытается докричаться до меня и остановить истерику.

Они успели в последний момент. Они следили за моей квартирой, как и обещал Данилыч. Но видимо эта тварь тем и занималась в тюряга, что оттачивала свои навыки.

Я продолжала кричать и забилась в угол комнаты, смотря на то, как его подняли и начали выводить. Ничего не помогало, и я понимала, что теряла последние проблески разума. Я выпустила девочку из своей клетки, дала ей возможность полюбить, и теперь она орала и билась в истерике до избитых в кровь пальцев, пока я сидела в той клетке, где постоянно находилась она… И смотрела на это словно со стороны. Наблюдала, как фатум разрушил мою жизнь окончательно.

Фатум это не любовь и не мой Хан.

Фатум это насилие и чудовище, которое убило мой разум окончательно…

****

Маленький мальчик учился плавать. Он плескался с отцом в огромном бассейне и весело смеялся.

— Аппа! Постой! Мне трудно!

Брызги отскакивали от резинового надувного круга, а отец продолжал убегать от сынишки.

— Когда я вырасту! Я тебя догоню! Я стану таким же сильным, как папа! И потом… Папа будет догонять Хана! Вот так! — маленькая ладошка с досадой ударила о водную поверхность.

Поднялись брызги вокруг небольшой ручки, и свет отбился от капель, пока взрослая рука этого же мальчика, сжала белую простынь в больничной палате до боли.

Я вынырнул из своего же сна, который длился необычно долго. Таких длинных и красивых снов я не видел никогда. Поэтому не хотел открывать глаза, хотел продолжать спать и смотреть на то, как папа учил меня плавать, как папа привел меня в школу, как отец получал со мной диплом, а потом гордился моими успехами в университете. Я словно смотрел целую жизнь, как красивый фильм, где в главной роли был я и моя семья. Простая и обычная, как у Ки Бома. Я был другим, и думал по другому. Хотел стать кем-то, и добиться счастья для своих родителей, видеть как они мной гордятся.