– А скоро ли мне отсюда выйти можно будет? А то моя Надежда…

– Твоя Надежда, друг мой, это сейчас не самое большое твоё беспокойство. А моя надежда в том, что через пару дней всё закончится и тебе уже можно будет возвращаться домой и на службу… Но только после того, как я сам тебе скажу, что опасность миновала.

– Но ведь…

– Не раньше ни в коем случае! Ты и так держался молодцом, это я по чести тебе говорю, и помог изрядно. А теперь побереги себя.

С этими словами майор Велецкий откланялся, обещав держать связь. И запретив связываться с кем бы то ни было, кроме него самого.

Тем богатым на события морозным утром Слава с Алексом не были единственными, кто покинул старую мануфактуру.

Всего через пару минут после того, как погас свет, два силуэта тихо отделились от здания и торопливо проследовали к чёрному Руссо-Балту. Один из них воссел на пассажирское место, второй – юркнул в кресло водителя. Как только он завёл мотор, тотчас пискнул датчик, возвещая о низком давлении в шинах. Водитель чертыхнулся, извинился перед хозяином, а после каким-то чудом тронулся-таки с места. Вероятно, непростое авто было подготовлено и на такой случай. Вскоре чёрного Руссо-Балта простыл след.

Несколько минут спустя с чёрного хода появились снаружи Алекс и Слава. А ещё через минуту из главного подъезда – двое невысоких, но крепких людей, взволнованно переговаривавшихся на каком-то восточном диалекте. Увидев, что колёса спущены, они только пнули фургон и сразу же трусцой побежали в сторону шоссе.

На шоссе они дождались раннего автобуса, полного таких же с виду работяг, направляющихся на подряды более изнуряющие, нежели оплачиваемые, и укатили в город.

В Петрограде оба сразу же взялись за дело: коли предприятие раскрыто – нужно спасать то, что можно. Копии анкет, найденные у пленника, содержали почти весь список курьеров. Склад был обнаружен. Двое их людей, похоже, мертвы. Да ещё этот русский, который сперва помогал, а теперь наверняка сдаст их с потрохами, как только его поймают…

За полдня собрав деньги из всех возможных тайников, они встретились в обширной тени памятника Александру III на Знаменской. От Николаевского с минуты на минуту должен был отправиться скорый до аэропорта, и там-то уже нужно только сесть на ближайший рейс, пока их не объявили в общий розыск…

Но когда они уже были у стен вокзала, откуда-то сбоку вдруг раздалось:

– Постойте, друзья мои, не спешите так!

Им наперерез шёл человек в изящно скроенном по фигуре пальто, ткань которого уже издалека выдавала даже не русское, а чуть ли не британское своё происхождение.

Оба крепких инородца одновременно повернулись на голос, лихорадочно решая, стоит ли сразу бежать или сначала на всякий случай нокаутировать вопрошавшего.

Вопрошавший тем временем достал из кармана небольшую фотокарточку и продемонстрировал её обоим. На фотокарточке было лицо Паши Дюхина. Вернее, то, что от его лица осталось, после того как пуля, попавшая ему, видимо, в затылок, вышла с противоположной стороны.

Заметив недоумение на обычно мало что выражавших восточных лицах, человек пояснил:

– На чём бы вы там ни производили свои заработки, друзья, мой работодатель ценит наше сотрудничество. И, судите сами, прилагает все возможные усилия к тому, чтобы устранить риски для нас и для вас.

Убедившись, что собеседники слушают, и теперь внимательно, он закончил:

– Кроме того, мой работодатель полагает, что и ему, и вам, друзья, ни к чему проблемы с единственным живым свидетелем. Его местонахождение нам известно, и дело лишь за вашей помощью.

Два дня пролетели для Славы однообразно, но словно бы даже в некотором отдыхе. Ровно в половине восьмого каждый вечер раздавался звонок телефона, и Алекс коротко информировал его о том, что расследование продолжается успешно, однако запрета покидать квартиру он со Славы снять не может.

На третий день все телеканалы слились в голове у Славы калейдоскопом малоодетых холёных барышень, и непрерывное созерцание панели обрыдло. Содержимое всех полок во всех шкафах к этому времени Славе было известно лучше, чем хозяевам квартиры. В созерцании окрестностей из окна он достиг таких исследовательских высот, что обнаружил надпись «Набоков – дурак!» на крыше засоседского дома, хотя и неведомо, каким образом эта немудрящая левацкая агитация сохранилась здесь как новенькая с позапрошлых выборов. Да и продукты в холодильнике стали заканчиваться… И хотя Алекс заверил в том, что доставит ему провизию завтра же, но, в конце концов, Слава не малый ребёнок!

Немного посомневавшись, он взял с вешалки когда-то модное, а теперь просто тёплое пальто и вышел на улицу до ближайшего магазина. Слава предпочитал старые булочные и колбасные, где даже покупатели знают поставщиков по именам и вполне могут им доверять… Но сейчас было не до разносолов. Прошмыгнув незаметно до ближайшего универсального, Слава принялся прохаживаться между рядами не только для того, чтобы выбрать что получше, но и для того, чтобы унять не на шутку разошедшееся сердце. Простой поход в магазин в свете последних дней стал казаться ему отчаянным марш-броском вдоль линии фронта!

Не ради себя, а ради памяти отцовских подвигов, случившихся на настоящем фронте, Слава и заставлял себя быть храбрым. Мало-помалу он успокоился и лишь изредка посматривал на улицу через витрину. Там, за обыденными горками сыру и гирляндами колбас, повседневно проходили обыватели, вызывающие Славину зависть своей беззаботностью и непричастностью миру международного криминала. Впрочем, и по эту сторону витрины всё было спокойно.

Ровно до того момента, пока Слава не направился к кассе.

Чутьём ли или удачей, он задержался за последним поворотом перед местом расплаты, мельком заметив там посетителей самого инородческого вида. И – мало ли инородцев в столице? – проследовал бы он и далее, если бы обострившийся от переживаний слух не донёс до него обрывки вопросов, заданных с каким-то очень знакомым акцентом…

Тем самым акцентом!

Спрашивали про Славу, а точнее про человека с его приметами, с которым-де вопрошающий должен был встретиться в этом самом магазине в это самое время, да вот не может теперь его отыскать… Мелким шагом Слава направился от парадной к чёрному ходу магазина и, выскользнув в него, бросился к своему временному жилищу едва ли не вприпрыжку, бережно прижимая к груди так и не оплаченную снедь.

Пару кварталов Слава пробежал, инстинктивно пригибаясь и поминутно оборачиваясь. В арку нужного дома он в последний момент сообразил заглянуть, чтобы снова не получить по затылку… Вот парадная, вокруг всё ещё никого. Прижимая руку к стучащему колоколом сердцу, он кинулся к двери лифта. Вечностью показался ему неспешный подъём кабины на этаж! Но вот, наконец, он оказался перед нужной коричневой дверью…

В квартире было тихо и покойно. Оставив куль со снедью прямо на полу прихожей, Слава как был в пальто направился к телефонному аппарату и принялся набирать выученный наизусть номер Велецкого. И только на третьей цифре понял, что трубка странно безмолвствует.

Связь не работала.

– Здравствуйте, Ростислав Львович. Простите нас великодушно за вторжение. Будьте любезны, стойте так и не оборачивайтесь, – услышал он из-за спины бархатный и тихий, но властный голос.

Это же тот самый! На мануфактуре!

Конечно, Слава тут же, не успев от удивления подумать, обернулся.

Вернее, только начал поворачивать голову, как вдруг прямо в его глазницу с силой упёрлось дуло пистолета. Но он успел увидеть высокого джентльмена в дорогом костюме и старомодных очках. Возле джентльмена на стуле лежали шуба с воротником, шляпа и трость. Помимо него в комнате было трое крепких вооружённых людей, один из которых вдавливал ствол своего пистолета Славе в глаз.

Видимо, то, что он осмотрелся, вышло слишком заметным, потому что секунду спустя он услышал, как оружие, приставленное к его лицу, взвели с характерным щелчком.