– Превосходительство… – протянул мужчина с тенью удивления на лице. – А где именно я, Алла Георгиевна, мог бы тот кабинет на пятом отыскать?

– Из лифта направо и до конца. Там не заблудитесь, – вновь широко улыбнулась девушка, показав рукой в сторону лифтового холла.

Заблудиться и правда оказалось сложно. В конце длинного прямого коридора, обставленного в старомодной манере имперских времён, возле тяжёлой двустворчатой двери стоял часовой. На самой двери висела табличка: «Генерал-майор В.С. Рязанов-второй». Прямо перед ней посетитель остановился, а часовой постучал в дверь и сунул голову между створками:

– Ваше превосходительство, к Вам капит… – часовой запнулся, – к Вам Велецкий! – и через секунду уже в его сторону: – Проходите, его превосходительство ждёт Вас.

«Превосходительство, вот же ж…» – вновь усмехнулся Велецкий и шагнул внутрь.

Кабинет генерала Рязанова больше напоминал бальную залу. Может быть, не такую и большую, но явно достаточную для средней руки светского приёма. На высоких стенах, обитых по низу тёмным бархатом, висели картины в потемневших от времени рамах. Посередине стоял большой стол тёмного дерева, а за ним, в конце залы, на небольшом возвышении – такое же большое и тёмное бюро.

От бюро к посетителю спешил невысокий и слегка пухлый человек «поздних средних», как он сам любил говорить, лет в тёмно-синем мундире с золотыми эполетами.

– Александр Климентович, дорогой! Сколько лет, сколько зим!

– Пять… Ваше превосходительство, – запнувшись на обращении, улыбнулся Велецкий.

– Ах, давай без «превосходительств», мы же давно друг друга знаем! – генерал подхватил его под руку и повёл в конец кабинета. – Для тебя я, как и прежде, Василий Семёнович.

Дойдя до бюро, генерал поставил два из стоявших перед ним стульев напротив друг друга и жестом пригласил сесть.

– Ну что, давненько не бывал капитан Велецкий в Охранке? – подмигнул он.

– Я бы сказал, давненько не бывал Велецкий при исполнении, – улыбнулся Александр Климентович.

– И то правда, – хохотнув, согласился генерал. – Знатно, знатно нас прежнее правительство приложило… Ну да что ж мы всё о грустном?

Генерал остановился под портретом правящего Государя и постарался, как умел, дружески посмотреть на Велецкого.

– Слышал я, Александр Климентович, что жизнью своей ты сейчас не то, чтобы очень доволен?

– «Копать не могу, просить стыжусь», – грустно улыбнувшись, честно ответил Велецкий, не считая нужным рисоваться перед бывшим, но всё таким же всеведущим командиром. – По всему выходит, что я должен благодарить социалистов за то гражданское пособие, на которое сейчас живу…

– …но благодарить не будешь?

– Не буду.

– А тех, кто их давеча в Думе скинул? И после минувших выборов новый кабинет сколотил? – теперь уже генеральский взгляд походил на рентген.

– Я человек военный, хоть и отставной, – пожал плечами Велецкий. Ему что либералы, что прогрессисты были равно безразличны. Главное, чтобы без работы не оставляли, как левые. Но генерал улыбнулся одобрительно.

– Ты виски не желаешь?

– Нет, Василий Семёнович, спасибо, мы ж с Вами как будто на работе, а я на работе ни капли не могу…

– И то верно, – легко сдался генерал. – Кстати о «как будто на работе».

Велецкий с видимым усилием справился с собой, чтобы не стиснуть от нетерпения папку в руках. Рязанов же помолчал с полминуты, медленно прохаживаясь перед бюро, и лишь затем продолжил:

– Как нас тогда господа социал-демократы-то поразогнали… Тогда и проблем с организованным беззаконием ох как прибавилось. При том как-то почти сразу в каждом закоулке. То бандитские синдикаты в Екатеринодаре, то фальшивомонетчики в Москве. Про то, как в Пскове среди бела дня банк ограбили, ты и без меня в газетах всяко видывал… Хотя тебе после Китая всё это, наверное, смешным чудится?

Велецкий посмотрел в пол, вспоминая.

– Китай – не Россия, Василий Семёнович, – сказал он серьёзно. – Там самый разбойничий рай. Война ведь не так давно закончилась.

– Четверть века тому уж!

– Гражданская война и после не стихала, как Вы знаете. У нас же, слава Богу, никакой войны, тем более гражданской, отродясь не видели.

– Ну в дни юности наших отцов и по окраинам империи было неспокойно… Да и в девятьсот шестом… На юге и сейчас, кстати, какие-то сепаратисты сызнова чуть не в предместья наших новых городов полезли! – Василий Семёнович всплеснул руками. – Мне, конечно, грех жаловаться, я, вон, генеральские эполеты на этом всём получил, меж нами будь сказано. Но чем дальше, дорогой Александр Климентович, тем оно хуже становится. Теперь к нам ещё и из-за границы заботы приходить стали. В прошлом году – торговцы оружием из Южной Америки.

– Запрещённым?

– Да, не гражданским. А теперь вот – ещё и дурманщики какие-то с востока… Хороших людей на службе всё сильнее не хватает.

Велецкий напрягся ещё больше, хотя вроде было уже некуда. Генерал задумчиво посмотрел в сторону, помолчав секунду. А потом вдруг заглянул ему прямо в глаза. Тот от неожиданности даже перестал моргать.

– Ты, Александр Климентович, живая легенда, чего тут таить. Ту твою китайскую операцию будут в академиях преподавать, как только секретность позволит. Это уже ясно. И орден ты свой, кстати, за неё всё-таки получишь. Это я тебе лично обещаю. И никто у тебя его больше не отберёт. Занимаешься же ты сейчас, по-моему, всякой ерундой – то частным детективом, то чуть ли не телохранителем… Тьфу! – Рязанов покачал головой. – Но дело не в этом. Я вот что тебе скажу: капитаном в Охранном отделении тебе после такого тоже не быть!

Генерал сел обратно на стул перед Велецким. Тот выглядел чистой статуей командора, разве что сжал свою папку в руках так, что хрустнули суставы пальцев. Василий Семёнович же мягко и ласково подытожил:

– Возвращайся к нам сразу майором, а?

– Приходи, говорит, обратно сразу майором! И, главное, как театрально всё изобразил, а?! – смеясь, рассказывал Славе немало повеселевший за несколько последних дней Александр Климентович в баре на Лиговском. Они встретились здесь аккурат в субботу накануне той странной недели, которая закончилась для Славы бегством в полуобморочном состоянии из неизвестной ему мануфактуры. Встретились по давней своей традиции, как делали каждую вторую субботу любого месяца, кроме разве что Светлой седмицы и Святок.

Ростислав Львович Никитин был несколькими годами старше Велецкого, однако в жизни устроиться не сумел, а потому так и остался Славой и для близких, и для дальних, и для первого встречного, а главным образом – для себя самого. Коренастый, жилистый – хотя, в отличие от Велецкого, и совершенно не спортивный – с явственно очерченным брюшком, картофельными носом и неистребимой щетиной на лице, никак не сочетающейся с детским выражением глаз, он самому себе казался то ли докером, то ли рассыльным. Да и быть бы ему рассыльным, не выхлопочи сердобольный женин дядюшка место в рекрутинговой конторе. За это место Слава держался.

Держался он и за Александра Климентовича. Лет с пять тому, после громких и радикальных сокращений охранных ведомств по инициативе правительства социалистов, стал тот захаживать в Славину контору. Не честясь, представился на вестернизированный манер просто «Алексом», да с тех пор так и позволял себя называть. А после всякого нового устройства непременно возвращался.

Несмотря на тяжёлые времена, в общении со Славой ни словом, ни жестом не выдавал Велецкий гордого офицерского норова, хотя вообще-то за его сословием такой деликатности не водилось. Мало того, время от времени он помогал Славе дельным советом, а пару раз даже и денежной ссудой – пока у самого Алекса имелись запасы из того, что он откладывал со своего бывшего жалования.

 Взять со Славы особо было нечего, и по всему выходило, что помогал Велецкий от души. Слава, не избалованный чьим бы то ни было участием, ценил такое расположение и сам старался от души для этого бывшего офицера – даром, что был из небогатой семьи и по всему офицерам должен был не доверять. По крайней мере, так писали щелкопёры. Ну а по жизни вышло так, что майор Велецкий сделался, почитай, единственным Славиным другом.