— Напиши, когда сможешь, ладно?

Игорь крепко ее обнял, так, что перехватило дыхание и на доли секунды все мысли выветрились. Только крепкие руки, аромат мужского одеколона и осознание поддержки.

— Хорошо, — произнесла на выдохе Даша.

— Дан, как думаешь, ты не против, если я буду воровать тебя для прогулок? — Он прищурился, с улыбкой ожидая ответа.

— Конечно, нет, — не задумываясь сказала Даша и тут же поняла что скрывал за этим вопросом Игорь. — Нет, не против.

Повторила свой ответ, позволяя играть в игру “Не называй вещи своими именами”. Либо ей кажется, либо он действительно предлагал отношения.

— Конечно, нет и нет, не против — набор из “нет”, — он прошептал ей это на ухо, вновь крепко обнимая, зарываясь в ее волосы и с замиранием ожидая ответа. Другого ответа.

— Да, — взволнованно обронила Даша.

Игорь явно улыбался, после чего коснулся пересохшими губами ее виска, щеки. Отстранился, заглянул в растерянные карие глаза и провел тыльной стороной ладони по ее щеке.

— Да звучит лучше.

Он стоял настолько близко, что Даша старалась не дышать. Волновалась, но эти волнения были какими-то новыми, непривычно приятными и томительными. Они наполняли ее ранее не знакомыми эмоциями. Хотелось спрятать раскрасневшееся от смущения лицо, но не стала: Игорь все равно видел ее пунцовые щеки. Поздно. Прятать свои эмоции и отступать назад.

— Даша, Даша.

Твэл обнял ее, прижимая к себе, но на этот раз мягче, нежнее, оставляя возможность дышать. В этом жесте было столько заботы и тепла, что Даше и в голову не приходили мысли, что все не всерьез.

В кармане противно завибрировал телефон. Хотелось его выключить, забыть о реальности, пожить хоть немного во времени, когда она нужна, когда Игорь так близко и от этого так спокойно. Но пришлось достать свою Nokia и ответить на звонок.

— Даш, ты где? — голос матери звучал плавающее.

— Возле дома, — хрипло ответила Даша.

— И что ты там делаешь? Чего мокнешь? Вали домой, я не буду тебя потом лечить, денег на лекарства нет!

Послышались гудки: бросила трубку. А Даша так и застыла с телефоном в руке. Ей нужно вернуться в свою реальность. Не жить мечтами, не фантазировать и уж тем более, не позволять себе слабости. Черт возьми, черт возьми. Если бы мать позвонила на пару минут раньше, то ответ для Игоря был бы другим. А что делать сейчас? Что с этим делать? Какие отношения, какие? Ей шестнадцать… будущего в них точно нет.

— Нужно тебя отпускать?

Игорь задавал вопрос и заранее знал ответ: нужно. Мягко поцеловал ее в щеку, сжал прохладные ладошки в своих и отошел.

— Беги, до встречи, Дан!

— Пока, — выдавила Даша.

В подъезде стоял резкий запах масляной краски. Работники ЖЭКа покрыли ей неровные, потрескавшиеся стены. Вроде, ремонт. А по факту не пойми что: местами виднелись подтеки, в провалах, там где отвалилась штукатурка, собрались небольшие лужицы, грозящиеся течь дальше и залить пол. Бред.

Смотря за этим и закрывая рукавом лицо, Даша понимала: ее жизнь — этот подъезд. Все бы хорошо, но бесполезно красить. Все теплое утонет во мраке и сырости. Выхода нет.

Щелкнул замок. В душе Даша надеялась на присутствие тети Тани, но, судя по разговору матери — это мало вероятно.

Так и оказалось: в коридоре сапоги и куртка Ларисы, гостевые тапочки и ничего, указывающего на присутствие кого-то постороннего.

— Что это на тебе за тряпка? — Мать вышла из кухни.

Ее глаза были стеклянными, словно неживые, растрепанные волосы и отвратительный перегар. Даша испуганно сделала шаг назад.

— Купила, в секонде, в последние дни, когда все по восемь, — выпалила не задумываясь.

— Оно и видно, что ширпотреб набрала какой-то. Может, кто мертвый носил, а ты даже ж не стирала. Хрен бы высохло за день.

Даша даже не спорила. Не стирала. Она ведь знала, что купила его в трубе, возле вокзала. А матери доказывать ничего не нужно. Но от осознания, что вещь мог носить кто-то мертвый по телу прошел холодок.

— Ну ладно, твое дело, носи эту дрянь. — Испуг Даши явно был одобрен и мать махнула рукой. — Ты все равно ни-ка-кая. Что в этом черном мешке, что в том другом.

Слова обидно отзывались, а Даша молчала. Опустила взгляд в пол и молчала. Нужно переждать.

— Никогда тебя не хотела. Никогда. Ты испортила мою жизнь! До твоего рождения я была свободна, могла гулять, развлекаться, муж в командировках, а я сво-бо-дна. А тут ты. Маленькая, орущая! Все сломала, все! — Мать собиралась было подойти, но пошатнулась и привалилась плечом к стене. — Вечно с тобой нужно возиться, следить, куда-то отводить, чтобы никто не сказал, что я плохая мать. Всем улыбаться и говорить насколько чудесно иметь ребенка, а дома приходится тебе готовить по пять раз эту кашу, которую ты никогда не хотела есть! Мне нужно было сохранить лицо, знать, что другие не скажут “она дрянь”! А потом ты поступила в свой клоповник! Как мне было смотреть в глаза и говорить, что моя дочь не в университете? Что бросила школу ради чего? Строительный! В песке своем и бетоне будешь ковыряться! Мне не похвастаться ничем! Начерта тебе тот волейбол, если тебя даже на соревнования не берут? Подработку себе нашла, как крыса, ковыряешься в бумажках!

Даша аж застыла, чувствуя, как поток материных слов вымывает из-под ее ног почву.

— Ты все делаешь не так! Не как другие! Мне приходиться говорить, лгать, чтобы не выглядеть плохой матерью. А ты, дрянь, даже выплаты у меня забрала! Нажаловалась. Что, плохо жилось? Сваливай к чертям. Уходи, просто собирай свои манатки и уходи к своему отцу! Не хочу тебя видеть, ты все сломала!

Даша набрала в грудь воздуха.

— Но я здесь живу. И квартира не твоя.

— Что ты мне перечишь? Теперь моя, мы развелись, удаленно, полюбовно! И квартирка моя, а вы никто! Вот и сваливай, сваливай! Я оформлю чертовы бумаги завтра, в будний, отвратный будний день. А ты делай что душа пожелает. И мешок свой из комнаты забери. Надарили тебе шмоток, барыня завелась.

Остального Даша не слышала. Она в тумане взяла в ванной пару пакетов, лежащих между стиральной машиной и самой ванной. Запихнула туда со своей полки в комнате белье, полотенце, плевать, что оно не ее, но мать пока не заметит, одежду, которую носила, старый свитер и толстовку. Под какие-то крики, которые не могла разобрать, достала с балкона отцовскую спортивную сумку. Туда сложила содержимое ящиков из письменного стола, тетради, учебники, линейки, бумагу, где-то нашла документы, а пока мать была в ванной, стащила из ее папки свое свидетельство о рождении. Часть пришлось положить в пакет. На компьютере пароль, не войдет, да и куда его тащить? Как?

В панике спрятала во внутренний карман пуховика деньги из шкатулки, застыла… больше то у нее вещей и не было. Разве что продукты, но они никуда не влезут. Придется оставить. Шампунь почти закончился, крем тоже. Косметика была в ящиках. Ничего нет. Все ее вещи поместились в большую спортивную сумку и два пакета. И то, если убрать учебники, вышло бы в половину меньше.

Болела голова. То ли от криков, то ли от эмоций. Уже было без разницы.

Мать вырвала у нее из рук ключи, выбросила один из пакетов на лестничную клетку, хорошо, что это были вещи. Учебники ведь сдавать в колледж нужно. Удалось забрать босоножки. Зачем? Не знала. Это ведь ее обувь. Кроссовки и старенькие ботинки, в которых она недавно пришла.

Туман. Сырость. Страх.

Вот он — ее выход из подъезда.

Лучше бы его не искала.

Не нужна. Испортила жизнь. Ничего не достигла. Никакая. Без фигуры и некрасивая. Никуда не пристроить. Нечем похвастаться.

Слова вертелись в голове, а Даша стояла у подъезда, поставив тяжелую сумку и пакеты на пол.

В это время из окна летели отцовские вещи, ее детские платья и колготки.

Испортила жизнь. Лучше бы не было.

Все повторялось. А туман в голове только сгущался. Даша не знала, что чувствовать. Она стояла в своем дворе и даже не замечала, как по щекам катятся слезы.