Но надежды на врача не было, поэтому Роза выпустила грушу и начала пытаться сама вытащить себя из томографа. Она с трудом просунула руки внутрь, не чувствуя боли ни от раздирающей ей кожу иглы катетера, ни от ломавшихся до крови ногтей. Она истошно била руками по трубе изнутри, цепляясь и вытягивая тело оттуда. Но ничего не удавалось. Вместо этого Роза увидела поверхность трубы, будто прижалась к нему лицом. Она видела и свои руки, впереди, сзади, сверху, снизу, изнутри. Они сохранили форму, но были однородны по структуре, казалось, ещё чуть-чуть и она распадется на мелкие частицы и соединится вновь, становясь одним целым непрерывно двигающейся совокупности веществ. Так и случится, если эта медлительная Линдхнет не вытащит её из трубы сейчас же.

– Скорее! Скорее! Ей плохо! Выключите аппарат, выключите! ― до неё доносились крики отца, который пытался заглянуть внутрь, но Роза согнула ноги, насколько это возможно, преграждая ему обозрение.

Оглушительные звуки заглохли, и в кабинете началась шаркающая возня. Роза поняла, что, наверно, это ворвалась встревоженная её поведением Линдхнет и, возможно, отец в растерянности тоже движется по кабинету, но без определенной траектории.

Сосредоточенная на своих предположениях, Роза ощутила, что вновь видит перекладину фиксирующей панели перед своим носом, она скосила глаза: тот тоже был на месте. В это мгновение в трубу томографа заглянула Линдхнет:

– Роза! Что случилось? Ты в порядке?

Роза вздрогнула от её громогласного срывающегося голоса, но ничего не ответила. Линдхнет нажала на кнопку, и стол с Розой медленно выкатился на свет.

Она ощутила, как тело обмякло и распласталось от усталости, а сбивчивое дыхание с трудом поддавалось контролю, и поняла, как же сильно изматывает смещение частиц.

– Что случилось, Роза? ― Линдхнет наконец-то сняла дурацкую панель с её лица и сразу же полезла со своими вопросами.

«Какие эти люди любопытные!» ― Роза с раздражением покосилась на неё, всё ещё лежа на столе, но, по-прежнему, молча.

Роза умолкла, наблюдая за действиями врача. Закончив с трепетом внимать словам своей пациентки, Корнелий радостно выводил в новом прямоугольнике «зрительные галлюцинации и галлюцинации в области осязания».

– Что? Выводите мне там в своем блокнотике транзиторный психоз? ― спокойно произнесла Роза, облокотилась на кресло и закинула щиколотку на колено.

Стурлссон в замешательстве поднял на неё глаза. Он думал о транзиторных психозах, однако в подсознании уже грезил о шизофрении. Параноидной шизофрении. Определенно. Уже придумывал, какие исследования проведет, какие труды по клинике психотических расстройств напишет. А его собственная книга о сновидениях психически больных? М-м-м, кажется, он отхватил свою главную героиню…

– Так что, может, назначим мне антипсихотики и разойдемся? ― героиня будущей книги Корнелия вопросительно вскинула брови и так посмотрела на врача своим непосредственным взглядом, что тот сперва растерялся от её прямолинейности. Но затем Корнелий стремительно принял важный вид:

– Я полагаю, на данном этапе выявления болезни не стоит спешить с диагнозом, нужно изучить всё аспекты заболевания, ― Стурлссон без особой нужды поправил очки на носу и внимательно посмотрел в свою записную книгу, а затем со вздохом отложил в сторону.

– Роза, скажи, пожалуйста, вызывают ли у тебя страх или тревогу замкнутые пространства? Бывает ли такое, что по необъяснимой причине у тебя возникает паника в лифте, например, ощущение удушья? Сильное сердцебиение?

– Доктор, Стурлссон, я жила в трехэтажном особняке все детство, ― Роза многозначительно обвела кабинет Корнелия глазами, ― я не ездила на лифте. Но, чтобы Вам было, что записать в своем блокнотике, скажу: около девяти тысяч восьмисот пятидесяти пяти часов своего детства от трех до двенадцати лет я провела в шкафу, предаваясь беспредельному одиночеству.

Однако Корнелий даже не потянулся к своей записной книжке.

– Полагаю, ты не слишком любила проводить время со сверстниками?

– Они мешали мне думать. К сведению, сейчас ничего не изменилось. Однако иногда они могут быть полезны…

Доктор Стурлссон с трудом удержал за зубами напоминание-вопрос о предполагаемой «пользе».

«Не время, ты можешь спугнуть крупную рыбу мысли» ― останавливал себя психиатр-рыбак.

Роза расслаблено откинула голову назад и прикрыла глаза, но в её мнимом спокойствии прослеживалось напряжение и сосредоточенность караулящего свою жертву питона.

«Не попаду я в твою ловушку, не дождешься!» ― Корнелий ухватил за хвост странную мысль в своем сознании и подивился её наличию.

«Кажется, психоз начинается у меня», ― подумал он, анализируя, почему же ему показалось, будто она ждет именно этого вопроса.

Стурлссон сосредоточенно почесал седовласую чуть редеющую равнину на темени, зачесанную на бок, и продолжил опрос:

– Тебе нравится в шкафу?

– Не видно конца пространства и кажется, что оно бесконечно в своей черной пустоте… ― с задумчивой угрюмостью протянула девушка.

Поразмыслив, Корнелий счел этот ответ за положительный.

– В шкафу ты слышала голоса? ― он снова спросил метко и однозначно.

– Ваше время закончилось, доктор, ― Роза недружелюбно улыбнулась и мотнула головой вверх, в сторону настенных часов.

Пока Корнелий недоумевал, как она могла видеть время на часах, что были у неё над головой, Роза покинула его кабинет несколькими шагами и одним дверным хлопком.

― Как прошло? ― при виде дочери сидящий на одном из ряда металлических стульев Эдуард вскочил.

– Полагаю, весьма увлекательно для доктора Стурлссона, ― девушка с серьезностью пожала плечами, ― я думаю, он хочет рассказать тебе о моих успехах.

– Роза, мы же говорили с тобой об этом, ― Эдуард нахмурился, но без злобы, ― он хочет тебе помочь, не стоит его недооценивать.

– Я много ему поведала о своей жизни, ― Роза поджала губы и развела руками в ответ на упрек.

– Сейчас выясним, ― ответил мужчина и осторожно зашел в кабинет.

– Доктор Стурлссон?

– О, господин Ротенгоф, проходите.

– Ну как Роза?

Корнелий задумчиво посмотрел в свой блокнот:

– Господин Ротентоф, думаю, вы и сами догадываетесь, что мы имеем дело с серьезным психическим расстройством, ― посмотрев прозорливо на посетителя, Корнелий принял величественный врачебный вид и продолжил, ― на начальном этапе диагностики при данных симптомах ставится острый транзиторный психоз, но, сами понимаете, это всё условно. Не хочу вас пугать, но есть основания, что мы имеем дело с шизофренией.

Ротенгоф, не слишком, однако, сведущий в психических заболеваниях, был знаком с термином «шизофрения», поэтому по причине внезапной слабости в ногах присел на кресло.

Стурлссон, приняв к сведению аффект господина Ротенгофа, продолжил:

– Но такой диагноз целесообразно ставить лишь после шести месяцев клинических наблюдений, ― а на данном этапе у нас есть лишь один приступ острого психоза, и я пока не располагаю достаточными наблюдениями, чтобы предсказать течение болезни.

Эдуард молча и едва заметно кивал, возможно, не слишком улавливая суть того, что говорил Стурлссон.

– Я назначу ей сеансы психотерапии два раза в неделю, в случае улучшения состояния возможно перейдем только на один, но сейчас необходимо выяснить клиническую картину, ― брови Корнелия убедительно приподнялись вверх будто тоже рассуждали друг с другом о методах лечения болезни, а ладони ребром стучали по столу, словно приминая невидимый песочный куличик, ― но в её состоянии я не могу обойтись без назначения медикаментозного лечения, поэтому пропишу ей нейролептики нового поколения с минимальными побочными эффектами.

Господин Ротенгоф не оживился.

– Эдуард, ― прошептал Стурлссон, взывая к его заплывшему туманом собственных размышлений разуму, ― это дорогой препарат и его трудно достань на рынке, но ведь и вы особый заказчик.