Он стал двигаться в ней, и боль постепенно исчезла. На смену ей пришли сладкие волны, которые зарождались в лоне, усиливались с каждой секундой и блаженным теплом разливались по всему телу.

Ее руки безудержно ласкали его сильное тело, скользили по плечам и спине, по бокам и бедрам, сжимали крепкие ягодицы. Она наслаждалась им, он принадлежал ей весь без остатка. Напряженные мышцы, грубые шрамы, хриплое дыхание. Ее мужчина. Ее любовь.

Курт двигался в ней резкими толчками. Дыхание Эвелины участилось, она застонала сначала тихо, потом громко. Она была такой узкой, такой горячей! Ее запах доводил его до безумия, он сгорал от вожделения, он не мог ею насытиться. Она отдавалась ему страстно и неистово, ее тело непроизвольно изгибалось, подстраиваясь под его ритм. Она принадлежала ему целиком и полностью, он был ее хозяином, ее господином, он владел ею, делал с ней все, что хотел, подчинял ее своей воле.

Ее ноги крепко охватывали его бедра, а руки в кровь царапали спину, но он этого даже не замечал. Курт был на грани, он чувствовал, что сейчас кончит. Он прерывисто стонал, не помня себя от страсти, и все быстрей двигал бедрами, глубоко вонзаясь в нее, задыхаясь, сгорая, сходя с ума.

Тело Эвелины резко напряглось, а затем затряслось крупной дрожью. Ее лоно жарко запульсировало, плотно обхватывая его член.

— О-о-о, Гринбла-ад…

Его голова запрокинулась, жаркий спазм пронзил низ живота. Эвелина крепко, до боли, обняла его. Их тела содрогались в унисон, накрытые сладостными волнами оргазма. Она прижала к себе его бедра, неосознанно стремясь, чтобы он как можно глубже оказался в ней, чтобы излился в нее весь, без остатка.

Из его груди вырвалось хриплый стон:

— Гринблад! Ты моя! Только моя!

— Твоя! — тихо отозвалась Эвелина.

Когда последние вспышки блаженства утихли, Курт обессилено упал на нее. Он крепко прижался к ее телу и уткнулся носом в ее шею. Эвелина гладила его плечи и спину, а по ее щекам текли горячие слезы. Безграничное счастье наполняло ее сердце. Тот, о ком она мечтала столько лет, любимый, желанный, ненаглядный, держал ее в своих объятиях, и они любили друг друга.

Он увидел, что она плачет. Он ловил ее слезы губами, гладил по лицу, по волосам, шептал ей нежные слова, согревал ее своим дыханием.

Солнце пробивалось сквозь густые деревья, ветер играл зеленой листвой, птицы щебетали в могучих ветвях. Казалось, время остановилось, казалось, в целом мире не осталось никого, кроме них, лежащих в густой траве, сплетенных в объятия, слившихся в единое целое. Курт приник губами к виску Эвелины и прошептал:

— Я никому тебя не отдам!

Еще несколько минут они нежились в объятиях друг друга, слушая пение ветра в кроне деревьев. Затем Курт поцеловал ее в макушку и сказал:

— Идем! Тебя, наверняка, уже ищут.

Они поднялись и начали собирать одежду, разбросанную по всей поляне. Эвелина наклонилась, чтобы поднять с травы скомканные штаны, и Курт заметил пятнышко крови на внутренней стороне ее бедра. Его кольнуло чувство вины: «Что я наделал? Испортил ей жизнь! Что я могу ей дать, кроме своей любви?» Как будто прочтя его мысли, Эвелина подошла к нему и молча взглянула в его лицо. В ее золотисто-зеленых глазах он прочел, что пусть он всего лишь простой солдат, но для этой девочки он желаннее всех королей и принцев вместе взятых. Он взял ее ладони в свои и по очереди поцеловал тонкие пальчики. «Теперь ты моя, а значит, мне нести за тебя ответственность!»

До лагеря был час ходу, но их путь растянулся на три. Влюбленные не могли оторваться друг от друга, насмотреться, надышаться, разомкнуть руки. Они поминутно останавливались, целуясь и обнимаясь под сенью деревьев, а один раз им пришлось задержаться на уютной полянке, покрытой мягкой изумрудной травой, из-за вновь вспыхнувшего желания…

***

Курт и Эвелина приближались к месту стоянки, как вдруг впереди из-за густых зарослей боярышника раздались голоса их друзей:

— Дочь моя, как ты могла ее упустить? — укоризненно спросил Петрус.

— Я думала, она спит! — виновато ответила Альфра. — Ее одеяло было скомкано так, как будто на матрасе кто-то лежит. Я не хотела ее будить!

— И где нам теперь ее искать? — поинтересовался Васко.

— Я бы на ее месте вернулась к лаборатории! Она наверняка захочет найти его тело.

— Случайно, не мое тело ищете? — спросил Курт, показываясь из-за кустов.

Петрус, Васко и Альфра разинули рты и уставились на него, как на привидение.

— Да это, никак, Курт, — наконец резонно заметил капитан.

— Живой! — взвизгнула натуралистка, и бросилась к нему на шею.

Когда товарищи вдоволь наобнимались с Куртом и Эвелиной, они обратили внимание на весьма потрепанный вид этой парочки. Их одежда превратилась в лохмотья, в волосах застряли травинки, губы припухли от поцелуев, а глаза светились от счастья. Друзья все поняли и тактично промолчали. Лишь старый пройдоха Петрус, улучив момент, подмигнул Курту и поднял большой палец вверх.

***

Остаток дня и следующую ночь Курт и Эвелина провели в своих палатках, так как они очень устали, да и прошлой ночью практически не сомкнули глаз. Но и теперь они лежали без сна, вновь переживая каждый миг, проведенный вместе. Их разделяло несколько шагов и два слоя брезента, но мысленно они были сплетены в единое целое.

Близость с Эвелиной превзошла все ожидания Курта. Ни с одной женщиной ему не было так хорошо, никого он не любил и не хотел так, как ее. Но теперь его снова начали одолевать сомнения. «Понимает ли она, что сломала себе жизнь? Замуж ей теперь не выйти. Если б только я мог на ней жениться!.. Что нам остается? Тайные встречи, пока нас не раскроют? Когда она это осознает, то возненавидит меня…»

В это время Эвелина ворочалась на тюфяке в своей палатке, судорожно обнимая скомканное одеяло, и лишь одна мысль билась в ее голове: «Люблю! Люблю! Люблю!» Все тело болело, она дико устала, но еще никогда она не была так счастлива…

«Она поддалась минутной слабости, а я этим воспользовался. Надо было остановиться, когда целовал ее! Надо было остановиться, когда срывал с нее одежду! Надо было остановиться, когда входил в нее… нет, тогда уже было слишком поздно…»

…Всю ночь влюбленные не могли уснуть, вновь и вновь перебирая в памяти жаркие моменты их близости, и лишь под утро им удалось забыться коротким сном. Но даже тогда перед закрытыми глазами неотрывно стоял образ любимого человека.

Солнечный свет пробился сквозь неплотно занавешенный полог и разбудил Эвелину. Несколько секунд после пробуждения Эвелина не могла понять, отчего она так счастлива. Потом она вспомнила. «Курт» — выдохнула она и мечтательно улыбнулась…

Курт укладывал тяжелые мешки на вьючного андрига и закреплял их ремнями. Пора было выдвигаться в путь. Он не решался заговорить с Эвелиной, он как будто снова превратился в робкого мальчишку. «Сидит вон, ковыряет свой завтрак, и на меня даже не смотрит! Что будет с ее помолвкой? Глупо надеяться, что она бросит принца ради меня. Но как она объяснит ему, почему не девственница? Или у женщин есть какие-то уловки? Наврет, что неудачно упала с лошади или что-то вроде того?»

Эвелине кусок не лез в рот. Она не решалась поднять на Курта глаза, боялась выдать себя перед окружающими, потому что при виде него, ее бросало в краску, перед глазами вставали самые жаркие моменты вчерашнего дня, и по телу пробегала сладкая судорога.

На обратном пути путешественники провожали двух спасенных аборигенов в их родную деревню, поэтому им пришлось сделать крюк через широкую долину, образованную потоками застывшей лавы. Повсюду виделись следы вулканической активности. То и дело из-под земли вырывались струйки пара, и то тут, то там были разбросаны небольшие водоемы, заполненные водой из горячих источников.

Курт шел впереди, ведя андрига под уздцы. Эвелина плелась где-то сзади, вместе с остальными. «За весь день она не обмолвилась со мной ни словом. Рядом постоянно кто-то маячил, но все же… Она уже жалеет? Конечно, жалеет! Вчера ей было хорошо, даже очень, но что стоят несколько часов удовольствия по сравнению с загубленной жизнью?.. Она уволит меня? Или лучше уйти самому?»