— Ты что это надумал, трус? Ты сдался? Ты прошел через ад и выжил для того, чтобы вот так подохнуть? Зачем я тебя из дерьма вытащила? Чтобы ты вышиб себе мозги?

Он молчал. Лицо горело от пощечин, но он даже не пытался от них увернуться.

— Слабак! Нет ничего проще, чем пустить себе пулю в лоб! А ты попробуй переступить через все и жить дальше!

— Зачем? — выдавил он.

— Да хотя бы для того, чтобы отомстить! Вот ты сдохнешь, а Герман останется безнаказанным! Сколько он еще народу погубит? Если тебе плевать на себя, подумай о других! Я приложу все усилия, чтобы закрыть эти лагеря, клянусь тебе! Но мне понадобится твоя помощь! А с дырой в голове от тебя мало проку. Обещай, что больше не будешь творить подобную дичь, или я прикажу тебя связать и запереть в кутузке!

Он какое-то время молча сверлил ее взглядом.

— Обещаю.

Впереди послышались звуки ударов и громкие вскрики. Курт и Эвелина как раз находились на небольшой возвышенности, откуда хорошо было видно поляну. Они выглянули из-за кустов и увидели, как группа солдат окружила Вильгельма и избивает его руками и ногами. Оба лейтенанта и капитан Рольф стояли неподалеку, наблюдая за экзекуцией.

Рука Курта потянулась к мечу.

— Я убью их! — проревел он и хотел, было, спрыгнуть вниз.

— Стой! — Эвелина едва успела схватить его за рукав. Он резко повернулся к ней. Его глаза горели бешенством, рот искривился в злобном оскале. Он вырвал руку и оттолкнул Эвелину.

— Пошла вон!

Она изо всех сил залепила ему пощечину.

— Приди, наконец, в себя! На кого ты похож! — в отчаянии воскликнула она.

Курт инстинктивно прижал ладонь к горящей щеке и заорал:

— Ты что, не понимаешь, дура?! Я должен спасти Вильгельма!

Эвелина схватила его за плечи и сильно встряхнула, неотрывно глядя ему в глаза.

— Давай сначала с ними поговорим! Я поговорю! — медленно произнесла она, так чтобы до него дошло, чтобы ее слова пробились сквозь пелену безумия, наползающую на его разум.

Взор Курта постепенно сфокусировался на ее лице и стал более осмысленным.

— Хорошо, идем! — выдохнул он.

— Держи себя в руках!

— Постараюсь!

Курт и Эвелина ворвались на поляну.

— Стойте!

Все ошарашено уставились на них.

— Солдаты! Вы понимаете, что творите? — воскликнул Курт.

— Капитан? Мы…

Тут очнулся Рольф:

— Что вы здесь делаете? На этот раз живыми вам не уйти!

Курт презрительно скривил губы.

— Рольф, мерзавец, как ты мог пасть так низко?

— Сам знаешь! Так и получаются лучшие солдаты! — ехидно произнес тот. — Бойцы! К оружию! Смерть предателям!

Курт потянулся за мечом, но Эвелина схватила его за локоть и отодвинула в сторону.

— Погоди, Курт

Рекруты растерянно переглянулись.

Она выступила вперед, обращаясь к новобранцам.

— Стойте! Солдаты, вы понимаете, что вы делаете? Сколько еще вы будете подчиняться этим негодяям? Неужели вы забыли девиз вашей гильдии? Вы ведете себя бесчестно!

Юноши взволнованно зашептались.

— Я не стану повторять! Убейте предателей! — выкрикнул Рольф, брызжа слюной.

— Вы знаете, что происходит с теми, кто погибает в этом полку? — повысила голос Эвелина. — Их тела выбрасывают в канаву, как трупы собак! Бесславная смерть! И никто не узнает, что с вами случилось! Вряд ли вам обещали это, когда вы вступали в ряды стражи!

— Нет… конечно, нет! — пробормотал один из рекрутов.

— Неужели, вы оставили семьи для того, чтобы умереть от побоев и сгнить в канаве? — Она обвела присутствующих вопросительным взглядом.

— Нет! Вы правы, миледи…

— Предатели! Трусы! Дезертиры! — не унимался Рольф.

— Сегодня ночью вы чуть не убили Вильгельма! На его месте мог быть любой из вас! — воскликнула Эвелина.

— Ложь! — подал голос один из лейтенантов. — Погибают только слабые!

— Бред! — вмешался Курт. — Я видел больше боев, чем любой из вас. На моих глазах гибли сотни солдат. И слабых, и сильных. Раньше были такие лагеря, где офицеры пытали солдат. Я… я сам прошел через это…

Рекруты потрясенно уставились на него.

— Я знаю, что вам пришлось пережить! — продолжил он. — И я поклялся прекратить это! Закрыть эти проклятые лагеря! Давайте сделаем так, чтобы этот лагерь стал последним!

Среди новобранцев прокатился глухой ропот.

— Вы… вы правы, капитан… Если мы не опустим оружие, это никогда не закончится!

Двое солдат подошли к Вильгельму, лежащему на земле, и помогли ему подняться. Тот с трудом встал, опираясь на их руки. Из его носа текла кровь, а лицо было покрыто ссадинами.

— Как ты? — Эвелина с беспокойством посмотрела на юношу.

— Я ранен, но все-таки жив! Спасибо вам огромное! — вымолвил тот, держась руками за живот.

— Идем, Вильгельм. Мы проводим тебя до казармы. Должны же мы хоть чем-то помочь! — виновато сказал один из солдат.

Рекруты подхватили своего товарища под руки и скрылись на тропе, ведущей в лагерь.

— Поздравляю! Вы воспитали трусов! — гневно бросил Рольф своим лейтенантам.

— Они еще не завершили обучение, капитан. А враг говорил так убедительно… — промямлил мужчина.

— Молчать! Придется нам самим разбираться с предателем! — воскликнул капитан и повернулся к Курту. Его глаза презрительно сощурились. — Мы оба знаем, Курт, что как бы ты не хорохорился, кого бы из себя не строил — мы все знаем, ЧТО Герман делал с тобой.

В ту же секунду глаза Курта налились кровью и вспыхнули дикой, безумной яростью. Из горла вырвался звериный рев. Меч мгновенно оказался в его руках. Блеснул клинок, раздался чавкающий звук, и Рольф, так и не осознав, что случилось, рухнул на землю, разваленный от плеча до пояса, заливая утоптанную траву кровью, ленивыми струями вытекающей из разрубленного сердца.

Женщина-лейтенант потянулась к пистолету, мужчина — к шпаге. Мгновенный разворот, два удара меча, и вот их тела уже конвульсивно дергаются на земле.

…Он рубил их в фарш, как мясник рубит свиную тушу. Брызги крови и ошметки мяса разлетались по всей поляне, покрывая траву густыми пятнами, которые казались черными в лунном свете. Он бил и бил, вымещал на бездыханных телах всю злость, всю боль, всю ярость. Перед глазами стояло кровавое марево, а сквозь него насмешливо светились крысиные глазки Германа. В ушах ревел гулкий низкий рокот. Курт не видел перед собой ничего, кроме этого марева и не слышал ничего, кроме этого рокота. Он рубил и рубил, как будто от этого зависела его жизнь.

Он рубил свое прошлое, которое волочилось за ним тяжелыми гирями — как ты не беги от него, оно все равно тебя настигнет.

Он рубил Германа, за себя, за своих товарищей, за Райнера, за Вильгельма.

Он рубил себя, за то, что сдался, подчинился, за то, что сам стал таким, как Герман, за то, что сам был убийцей и палачом.

Он рубил свою поруганную честь и достоинство, свою растоптанную мужскую гордость, свое уничтоженное самолюбие.

Он рубил свою жизнь, покалеченную, изломанную, с ночными кошмарами, жуткими воспоминаниями, болью и ненавистью. Жизнь, похожую на сгнившее изнутри яблоко — снаружи крепкое и блестящее, а внутри — до краев набитое гнилой трухой.

Он не видел себя со стороны — с ног до головы залитый кровью, раздутые ноздри, звериный оскал. Кровь повсюду — на одежде, лице, волосах, даже на зубах. Руки судорожно сжимают меч и рубят, рубят, рубят…

Лишь одна ниточка связывала его с этим миром и не давала окончательно рухнуть в пучину безумия. Как будто издалека звучала тонкая струна, натянутая внутри его головы, как будто сквозь толстый слой воды звенел в его мозгу хрустальный колокольчик, нежный, мелодичный.

Голос.

Ее голос.

Она звала, уговаривала, умоляла, тысячу раз повторяла его имя, не давая сорваться в пропасть.

— Курт!

Кровавый морок начал медленно развеиваться, отступать. Через его густую пелену стали прорисовываться зыбкие очертания реального мира. Тусклый свет луны, лес, поляна, смятая трава, ошметки человеческой плоти и он сам посередине всего этого кошмара, с ног до головы залитый липкой кровью.