А с той стороны двери стоял Паша. Он переминался с ноги на ногу, то и дело, приглаживая челку и ругая себя за то, что не додумался купить хотя бы цветов. Мужчина и не надеялся, что она откроет. Каких усилий ему стоило прийти сюда. Он не любил возвращаться и не умел просить прощения, но иначе не мог.

Не столь много родных людей осталось в его жизни. Двое из них, единственно близких на столько, были именно за этой дверью. Всего на всего за дверью, а казалось, их разделяла глухая непреодолимая стена. Стена, которую он собственноручно выстроил.

Лера так и стояла, оперившись на дверь. Открывать или нет? Зачем он пришел так поздно? И что ему говорить? Да и о чём? Вот именно сейчас, когда на руках уже свидетельство о расторжении брака? Когда он свободен. Когда свободна она.

Только вот от этой свободы не легче…

И нужна ли свобода, которая душит, от которой выть хочется? И Лера воет, беззвучно кричит. Душа её кричит, когда приходит в дом, где нет его. Когда ложится спать, а постель холодная и вторая половина её пуста.

А он? Нет, не воет и не кричит - просто, раз за разом разбивает руки в кровь о стены, чтобы саднящие костяшки отвлекли от той пустоты, что поселилась в душе ненасытной тварью и медленно сжирает его изнутри.

- Ну, здравствуй, - выдохнула она, отперев дверь. Стараясь держать себя в руках. Стараясь показать, что ей плевать, что не волнует ни он, ни его приход.

- Привет, - улыбнулся Паша, замечая её волнение. Слишком хорошо он её знал, чтобы за внешней холодностью этого не разглядеть. – Впустишь?

- А надо? Ася на море с Лизой, и ты это знаешь. И время, ты вообще на часы смотрел?

- Ну-у, всё прекрати занудничать, - тихий смешок, ироничная улыбка.

Кончики пальцев начинает покалывать, ладони потеют, а нечто в груди вздрагивает и сжимается. Волнение, мужчина всё еще становится причиной для него. И боль, такая едва-едва, как если сорвал заусенец. Можно и не заметить, но палец пульсирует и ноет. И всё от осознания того, что уже нельзя назвать его своим.

- Половина десятого, и я пришел к тебе. Нам нужно поговорить.

- Не поздновато ли? – прищурилась Лера, меряя его взглядом. Да осунулся, похудел. Нет, правильнее сказать подтянулся. Холостая жизнь шла ему на пользу, как бы странно это не звучало.

- Поздно, это если б ты за кого-то замуж уже собралась. А я просто решил заехать.

- Ну, заходи, - ухмыльнулась девушка, принимая его игру. – Раз просто заехал.

Это выглядело странно и ощущалось тоже странно. Они сидели на кухне, на плите готовился закипеть чайник, пахло пуэром, специями и ванильным сахаром. И было все так же уютно и все так же тепло. Лера, тепла и хмурая со сна, была очень красивой и такой родной. Она казалось, была соткана из теплых солнечных лучей, свет которых согревает кожу и топит лед в самой глубине сердца. Из свежего морского бриза, который оставляет солоноватый привкус на губах, от которого дышать становится легко и приятно. Настолько было хорошо и спокойно даже просто находиться рядом с ней. И ему становилось невыносимо больно и душно, потому что всё это он уже не мог назвать своим.

- К чаю ничего нет, для себя одной готовить лень – улыбнулась она. Было чувство, что застали врасплох. И от этого было как-то неуютно. Он пришел, а она и выглядит непрезентабельно и в холодильнике пусто, и угостить нечем. Мысленно она себя отругала, конечно, нечего дескать плюшками баловать бывшего.

Паша молчал. Он не раздевал её взглядом, просто рассматривал. И любовался. Конечно же, той шестнадцатилетней девчонки, которую облапошила цыганка, уже и след простыл. Конечно же, она выросла. Повзрослела. Стала грубее и жестче, но по-прежнему оставалась той Лерой, которую он полюбил. Где-то там, за высокомерным взглядом, за циничной ухмылкой жила та самая девушка, которую он трепетно любил, с которой хотел разделить свое будущее.

Сейчас он клял себя за то, что посмел забыть об этом. За то, что посмел поддаться чарам молоденькой обольстительницы. За то, что посмел предать свою семью.

Как же хотелось все вернуть назад. Всё переделать, поступить иначе, но жизнь не фильм. И ошибки, если уж они допущены, остается только исправлять.

- Есть ли хоть малюсенький шанс? – он спрашивал как бы между прочим, словно это просто пришлось к слову.

Не зная Павла, и не поймешь насколько он, в тот момент волновался, насколько ему было страшно этот вопрос задавать. Мужчину выдавали руки, то и дело взлохмачивающие и тут же поправляющие челку. И глаза. Обычно чуть прищуренные, а сейчас распахнутые настежь.

- Ну, смотря на что? На то, что рубль прекратит падать так стремительно? Или не случится третьей мировой?

- Прекрати паясничать уже, - выдохнул он, как-то совсем-совсем устало. – Ты хоть сейчас можешь не шутить? Лера, ты ведь понимаешь, что я имею в виду. У меня есть шанс вернуть тебя?

- У-у, - протянула девушка, глядя на него с едкой усмешкой на красивых губах. – Да ты, Паша – тормоз. Я ушла от тебя в конце апреля, кажется? А ты только сейчас опомнился?

- Но ведь я?

- Что ты? Ах, ну да! Ты звонил. Ты пытался поговорить. Но, в итоге решил, что вот я остыну, и всё снова станет, как прежде. Да?

- Да, черт возьми! Именно так я и думал! – не выдержав напряжения, он сорвался. От его крика Лера невольно вздрогнула. – Думал, но я был идиотом! Но, разве ты никогда не ошибалась?

Валерия молча, сверлила его взглядом. «Ошибалась, но не придавала тебя» - именно это вертелось в голове, но никак не желало слетать с языка. Потому что предавала, и не раз. Ведь каждое свидание с другим мужчиной было приятным, и она сама ни капли не сопротивлялась, даже не пыталась. Мало того, сама пришла к нему.

- Молчишь? – сколько боли было в его глазах в эту секунду.

Павел окончательно убедился в своих догадках. Она не одна, но вот только с кем? Кто он? Кто оказался рядом, когда она осталась одна?

- Мы ведь все ошибаемся. И если б только вернуть всё назад, я поступил бы иначе. Я не знаю, что произошло со мной. Может седина в бороду, может заскок какой-то. Как не назови – суть то не измениться. Я предал вас и это прекрасно понимаю. Лера, я - тварь и мудак, но неужели это всё? Неужели во мне нет абсолютно ничего хорошего?

- Нет, - мотнула она головой. – Ты хороший человек, и ты прекрасный отец.

Ведь говорила без всякого лукавства. Ведь так оно и было.

Отзывчивый, добрый, защитник слабых. Ведь именно таким он был, именно таким она его увидела впервые и знала все это время. И при всей тяжести поступка, не было в этом человеке той мерзости и подлости, которая заставила бы оттолкнуть его окончательно.

Он был совсем один. Лера только сейчас поняла, насколько он одинок, бесконечно одинок! Она даже примерно не могла представить, вернее, сказать, не задумывалась раньше, каково ему было, когда она ушла.

Паша внешне был таким сильным, таким твёрдым и несокрушимым. Лишь один единственный раз он позволили ей увидеть себя подавленным и разбитым, всего один раз она видела его слёзы – скупые, безмолвные, застывшие в потемневших до черноты глазах, хранящих столько душащей боли и отчаяния, пробирающего до костей… тогда при обрушении угольной шахты погиб его отец.

Лера смотрела на бывшего мужа и понимала, что не знает, какое оно – настоящее одиночество. Ей вдруг стало противно от самой себя. От своей слабости, своей безвольности. Даже если не брать в расчет их развод, на долю этого человека выпало столько потерь – похоронить стольких родных и близких, пережить столько боли …

Любой на его месте уже давно бы мог и озлобиться, и зачерстветь, и сломаться… а он стоит перед ней, ожидая помилования, абсолютно беззащитный перед ударами женщины, в чьих руках сейчас жила надежда на прощение и счастье, на просвет в покрытой бесконечной ночью жизни, на будущее…

Их будущее.

Она сама не поняла, когда смягчился взгляд, когда на губах появилась теплая улыбка. Девушке хотелось обнять его и сказать, что шанс есть всегда и, что не всё еще потеряно. Что впереди вся жизнь, чтобы всё исправить. Ведь самое главное хотеть этого и делать всё для этого. И больше не повторять тех ошибок.